К тому моменту, как мы занимаем места в спасательной шлюпке в конце экскурсии, я очень проникаюсь судьбой Маргарет Райс и моих... её пятерых сыновей. В комнате становится темно и начинает проигрываться видео о той ночи, когда "Титаник" затонул. Начинают звучать рассказы выживших, и мы наблюдаем за тем, как тонет "Титаник", как если бы ехали на одной из лодок. Корабль медленно поднимается. На палубе играет музыка. Пассажиры в панике кричат. Обшивка корабля трещит. Мерцают огни. Это невероятно. Я знаю, что видео, которое я смотрю, это всего лишь симуляция, но те события на самом деле произошли. И они произошли с реальными людьми. Людьми, у которых были планы, надежды и мечты, как у меня. Когда один из очевидцев рассказывает о том, что видел в коридоре женщину и её пятерых детей, прижавшихся друг к другу, а я узнаю, что Маргарет Райс и пять её сыновей погибли, я начинаю дико рыдать прямо посреди этой ненастоящей спасательной шлюпки.

Гид откашливается, а я чувствую, что все взгляды обращены теперь на меня, в то время как видео продолжается. Мне так стыдно, что я встаю на ноги сразу же, как корабль раскалывается надвое, и выскакиваю за дверь, ведущую в соседнее помещение, прежде чем кто-то успеет меня остановить. Я оказываюсь в зале с различными экспонатами. К счастью, я здесь одна. И, к счастью, в помещении так много экспонатов, что я с лёгкостью могу потеряться из виду ожидая, пока Джек и Клара выйдут из того адского помещения, изображающего спасательную шлюпку.

Я ухожу в самый дальний конец зала, но не воспринимаю то, что вижу. Я всё ещё плачу, когда дохожу до последнего экспоната — огромной доски на стене, на которой перечислены имена пассажиров, севших на "Титаник" в Кобе с описаниями их судеб. Я стою там и смотрю на их имена, но это не помогает мне успокоиться, особенно теперь, когда я знаю про многих из них. Мне действительно надо успокоиться прежде, чем Джек и Клара найдут меня. Я разворачиваюсь в надежде найти менее депрессивный экспонат, и чуть не врезаюсь в Джека.

Прекрасно. Замечательно. Менее чем двенадцать часов назад мы целовались на лестнице, а теперь он стал свидетелем моего нервного срыва в ненастоящей спасательной шлюпке. Похоже, я решила отработать на нём все свои приёмы.

Я закрываю лицо руками.

— Мне так стыдно.

Джек обхватывает меня руками. Я утыкаюсь лицом в его плечо, сосредотачиваюсь на том, как он водит рукой по моей спине, и пытаюсь замедлить дыхание.

— Что случилось?

— Ничего не случилось. Только... это так просто забыть о том, что все они были реальными людьми и...

Я начинаю смеяться.

— Я слишком чувствительна, и иногда такое случается. Это так стыдно и...

У меня сводит горло, и я не в силах продолжать, иначе я могу снова расплакаться.

— В этом нет ничего такого, — говорит Джек. — Большинство людей не восприимчивы к трагедиям. Может быть, мир стал бы лучше, если бы они были более чувствительны.

— Не знаю, — говорю я. — Мне не нравится чувствовать себя так. И я не хочу, чтобы другие чувствовали себя так же.

— Что случилось? — говорит Клара.

Я не смотрю на неё, уткнувшись лицом в плечо Джека.

— Она просто немного переволновалась, — говорит он, когда я не отвечаю.

Я не знаю, перед кем я боюсь расклеиться больше, перед Джеком или Кларой. На самом деле, я не могу представить кого-то ещё, кроме этих двух людей, перед кем мне бы так сильно не хотелось разрыдаться во время симулятора в музее.

— О, Рэйни, — говорит Клара. — Она всегда была такой, — добавляет она, обращаясь к Джеку. — У неё большое сердце.

Её слова заставляют меня рассмеяться. "Большое сердце". Я бы совсем не так описала своё отношение к сестре сегодня утром.

Я издаю стон и поднимаю голову. Свет почти ослепляет меня, когда я убираю руки от лица.

— Я уже в порядке, — говорю я, стараясь не смотреть никому из них в глаза.

Джек отходит назад, а Клара обхватывает меня рукой за плечи, после чего мы покидаем зал и заходим в магазинчик с сувенирами. Я уверена, что Клара хотела бы остаться и купить себе пару вещей, но она не останавливается.

— Всё дело в том чёртовом видео, так? Если честно, я тоже была на грани слёз.

— Нет, не была.

Клара вздыхает.

— Маленькая ложь из солидарности с сестрой. Могла бы и не разоблачать меня. Но тебя, и правда, не за что здесь винить. Они давили на все рычаги, на какие только могли. Прямо как в...

— "Тарзане", — говорим мы с ней одновременно.

Клара смеется.

— В своё время Фил Коллинз¹⁶ сломал её, — объясняет она Джеку. — Совсем не пощадил.

— Я никогда его не прощу, даже несмотря на то, что он гений, — говорю я.

Как только мы выходим наружу, Клара и я смотрим друг на друга и начинаем во весь голос петь песню "You’ll Be in My Heart". Джек приподнимает брови, удивившись тому, как ужасно Клара поёт (и не без причины).

— Вы двое — просто нечто, — говорит он.

***

Тем же вечером мы с Кларой занимаем один из уединенных столиков в "Ирландце", чтобы поужинать и выпить. Себастьян лежит, свернувшись, рядом со мной. Он весь вечер ходил между мной и Джеком, который работает сегодня за барной стойкой.

Я так и не приблизилась к пониманию того, почему Клара здесь, но после сегодняшнего срыва с меня достаточно переживаний, поэтому я не рискую спрашивать её напрямую. Вместо этого я наблюдаю за Джеком, который наливает пиво компании ребят, только что пришедшей в паб. Сегодня в "Ирландце" больше людей, чем обычно. Я закрываю глаза и пытаюсь расслышать музыку, которая течёт над головами. Её едва слышно, но, как только я её узнаю, я широко раскрываю глаза.

— Что? — говорит Клара.

— Послушай!

— Что?

— Музыку!

— А что с ней!

— Это я! Один из моих каверов!

Мои глаза находят Джека, который занят напитками. Он подпевает песне, наливая стакан, и я вдруг замечаю, что тоже начала петь вслух.

Клара следит за моим взглядом.

— Ладно, я вела себя прилично, но теперь мне надо знать, что происходит между тобой и котовым папочкой.

Я закатываю глаза.

— Перестань его так называть.

— Ты первая его так назвала. Я не виновата в том, что это прозвище приклеилось к нему, — говорит Клара.

Она делает глоток своего напитка. Поставив его обратно на стол, она продолжает:

— Так что... у вас с ним серьёзно?

Я отрываю взгляд от Джека.

— Конечно, нет. Я не могу просто взять... и остаться в Кобе. Я люблю путешествовать. А у Джека здесь дела. Наши жизни не совпадают.

Клара помешивает соломинкой свой джин с тоником.

— М-м... но у тебя к нему серьёзные чувства?

— Я... не знаю.

Я сдвигаюсь на стуле и подтягиваю под себя обе ноги.

— Не думаю, что это имеет значение.

— Конечно, это имеет значение.

Я ничего не говорю.

— Ты из-за него не хотела возвращаться домой? — спрашивает Клара.

Я смотрю на неё.

— Я не пробыла здесь и пару месяцев. Я скоро опять отправлюсь в путь. С чего ты решила, что я не возвращалась из-за него?

Между нами повисает неловкая тишина, и Клара делает ещё один большой глоток своего напитка, а у меня появляется ощущение, что на самом деле Клара хочет обсудить вовсе не Джека.

— Зачем ты здесь, Клара? Что случилось?

Она ставит напиток на стол.

— Я тебе уже сказала. Я собираюсь бросить медшколу и стать живой статуей.

— Но почему ты собираешься бросить медшколу?

— Потому что я не хочу быть врачом.

— Это неправда. Ты всегда хотела быть врачом. Ты хотела быть врачом даже сильнее, чем мама и папа любят разговаривать о своей профессии. И это... о многом говорит.

Взгляд Клары становится пристальным, когда она встречается со мной глазами.

— Почему ты бросила медшколу, Рэйн?

Её вопрос застаёт меня врасплох. Я не понимаю, как это связано.

— Дело не во мне.

— Конечно в тебе! — говорит Клара. — Я приехала сюда, чтобы увидеться с тобой! Я думала, что мы будем вместе ходить в медшколу, а затем ты вдруг неожиданно отправляешься в своё волшебное путешествие! Я думала, что поеду с тобой в Ирландию, но ты поехала без меня.

А вот теперь я расстроена.

— Я устала тебя ждать! Я пыталась спланировать поездку на лето, когда ты закончила школу, но ты решила заниматься всё лето. Когда мы вместе ходили в колледж, я попыталась спланировать поездку на весенние каникулы, но ты всегда записывалась на дополнительные курсы на время весенних каникул. Я попыталась снова спланировать поездку на лето перед поступлением в медшколу, но ты была слишком занята в интернатуре. И не надо вести себя так, словно это моя вина.

Клара продолжает говорить, словно не услышала, что я сказала.

— Последний раз, когда я тебя видела, ты всё твердила о том, как ты ждёшь эту практику, а потом — бац! — ты отчисляешься и становишься уличным музыкантом.

Себастьян протяжно мяукает, и я начинаю почёсывать его между ушами, желая замедлить сердцебиение.

— Я знаю, что ты не воспринимаешь меня серьёзно, но...

— Это не так, Рэйн. Я просто этого не понимаю. Да и куда мне? Ты ничего мне не рассказываешь. Ты два года проучилась в медицинской школе. У тебя только начиналось самое интересное. Что-то должно было произойти.

— У меня случился нервный срыв, Клара!

В пабе наступает тишина. Клара моргает и смотрит на меня. Я чувствую, что краснею, но не решаюсь оглядеться по сторонам.

— Срыв? — говорит Клара. — Что значит, у тебя случился нервный срыв? Я думала, что ты просто... больше не хотела этим заниматься.

Я наклоняюсь к Кларе над столом и понижаю голос.

— Я всё время нервничала. Мне нужно было делать тысячу дел, и тысячи мыслей крутились у меня в голове. И да, я знаю, что всем нелегко в медшколе, но дело было не только в ней. Дело было во всём. Стирка, счета, ну и школа. Я пахала, пахала, пахала, до тех пор, пока не уперлась в стену. И потом я больше не могла этого делать. Я доставала учебники, но не могла заставить себя учиться. Я просыпалась на учебу, но не могла заставить себя одеться. А затем я узнала, что ты начинаешь учёбу осенью, и я была больше не в силах это делать. Мне надо было сбежать от своей жизни и найти новую.