11

ОТКРЫТАЯ КНИГА

Наши дни

Нью-Йорк

Квартира Кассандры Тейлор

Моя голова лежит на его груди, а рука перекинута через его талию. Я держусь за его рубашку так, словно это единственное, что может удержать меня рядом с ним – на этом месте. Там, где все случившееся между нами, витает на краю моего сознания подобно белому шуму. Еще незабытое, но уже более призрачное.

После нашей стычки в коридоре, он привел меня сюда. Уложил на кровать. Заверил, что все будет хорошо.

Теперь он обнимает меня и гладит по руке.

Я не могу до конца поверить, что он в моей кровати, в которой было воплощено столько гневных фантазий о нем. Мы оба полностью одеты и ничего не говорим, и тем не менее это самая интимная связь с мужчиной с… ну с тех пор, как я была с ним.

Он берет мою руку и кладет себе на грудь, затем прижимает к бьющемуся сердцу, удары которого отдаются молчаливыми обещаниями. Я чувствую, как он пытается вызвать во мне доверие.

Я хочу ему довериться, но такое ощущение, что мое сердце слишком мало́ для него сейчас. Когда он ушел от меня, оно лопнуло подобно воздушному шарику, опустело и сдулось, и со временем атрофировалось до своей нынешней формы. И сейчас он хочет, чтобы я снова нашла для него место, но я не знаю как.

— Итан?

— Хммм?

— Когда ты узнал, что способен… измениться? — Он гладит меня по руке несколько секунд, но не отвечает. — Я имею в виду, ты же пытался, когда был со мной, ведь так? Стать более открытым?

— Да. Боже! Я так сильно пытался. И потерпел сокрушительную неудачу.

— И как после того, как ты дважды бросил меня, ты стал тем, кем являешься сейчас?

Он опускает на меня взгляд.

— Я ведь упоминал, что хожу к психологу три года, да? И я не говорю про визиты раз в неделю. В плохие дни я ходил два раза… или даже три. У моего психолога ангельское терпение.

— Да, но ведь ты мог обратиться к нему, когда мы были еще вместе, разве нет?

— Технически, да. Но мысль об этом чертовски пугала меня, и как мы оба знали, мною руководил страх.

— Тогда как ты понял, что больше не боишься?

Он делает глубокий вдох и выдыхает.

— Я надеялся, что мне не придется рассказывать тебе эту историю, но думаю, ты заслуживаешь это знать.

— Какую историю? — Я вся покрываюсь мурашками, уверенная, что то, что я услышу мне не понравится.

Он хватает меня за руку и засовывает себе под рубашку. Мои пальцы нащупывают рубцы от зажившей раны на левой стороне груди. Я замечала их во время наших постельных сцен, но я всегда была слишком отвлечена его поцелуями, чтобы расспросить об этом.

Я приподнимаю его рубашку и наклоняюсь, чтобы лучше рассмотреть.

— Что это?

Он гладит мое предплечье, пока я продолжаю щупать шершавую кожу.

— Это место, куда была вставлена трубка в мое легкое, чтобы выкачивать кровь, которая меня душила.

Я поднимаю на него взгляд и хмурюсь.

— А вот это… — Он берет мою руку и подносит к своей голове. На затылке еще один шрам. — то место, где я головой врезался в дерево. Четырнадцать швов.

К моему горлу подступает желчь.

— Итан, какого черта...?

Он берет меня за руку и начинает играть с моими пальцами.

— После того, как я оставил тебя в наш выпускной год, я достиг самого дна во Франции. Шоу стало хитом, и я получал восторженные отзывы, но я не мог перестать думать о тебе. Я чувствовал себя таким виноватым из-за того, что подвел тебя. Снова. Как я уже говорил, я много пил. Ввязывался в драки.

Я киваю.

— В общем, после первого сезона шоу, нам дали неделю отдыха, прежде чем мы отправились в Италию. Остальная часть каста собиралась пойти на экскурсию по винодельням, но я не мог перестать себя чувствовать жалким ублюдком среди них, поэтому взял напрокат мотоцикл и просто… уехал. Бесцельно мотался по южной Франции, думая, что обладаю мировой монополией на ненависть к самому себе. Я обдолбанный садился за руль. Превышал скорость, а это еще тот безумный риск. Я был абсолютно не в себе. Я не думаю, что хотел умереть, но глубоко внутри… — Он смотрит на меня. — полагаю, я хотел причинить себе бо́льшую боль, чем причинил тебе.

— Итан…

Он качает головой.

— Жалкий, да? Так вот, однажды вечером, после того, как побывал во французском пабе, я решил пересечь итальянскую границу. Шел дождь. Переизбыток алкоголя, нулевая самооценка. Я чересчур быстро вошел в поворот и врезался в ограждение. Мой мотоцикл полетел вдоль дороги, перелетел через ограждение и рухнул на крутой склон. Уверен, по пути я задел каждое чертово дерево. К тому времени, когда все закончилось, мой шлем треснул, кожаная куртка была изодрана в клочья и было ощущение словно кто-то вонзил кинжал мне в ребра.

— О, боже…

— Я лежал там некоторое время, просто пытаясь дышать. Когда я пошевелился, то почувствовал такую боль, что чуть не потерял сознание. Мне удалось снять шлем, но на этом все. Болели плечо, запястье и грудь. Я чувствовал, как кровь стекает по моей ноге.

— И что ты сделал?

Он пожимает плечами.

— Я пытался понять, умираю ли я. И когда я всерьез подумал, что да, я неторопливо начал думать, плохо ли это.

— Итан…

Я беру его за руку и прерывисто вздыхаю.

— Знаешь, это странно, смотреть в лицо собственной смерти. Люди говорят, что жизнь пролетает перед глазами, но я этого не понимаю. Я видел только проблески воспоминаний с тобой. Они были настолько отчетливыми, что я мог протянуть руку и коснуться тебя. Я гадал, как ты отреагируешь на мою смерть. Будешь ли оплакивать меня? Или же обрадуешься, что я больше никогда не причиню тебе боль?

 Пока я слушаю, волнение сжимает мою грудь. От мыслей о его смерти мое горло перехватывает .

Он ласкает мое лицо.

— Эй, все нормально.

— Как ты мог подумать, что я не буду оплакивать тебя?

— Я был не себе, и не соображал.

— Боже, Итан, если бы ты умер… — Я не могу закончить мысль, не говоря уже о целом предложении. Даже на пике нашей вражды, я не могла представить себе жизнь без Итана. Сама идея была неописуемо мучительна. — Ладно, расскажи мне, что было дальше до того, как я испугалась мыслей о смерти.

Он обнимает меня рукой и прижимает к себе.

— Не знаю, как долго я пролежал у подножия того холма. Точно бо́льшую часть ночи. Я то терял сознание, то приходил в себя и со временем понял, что там меня никто не найдет. Если я не сделаю что-то, то умру. Мне нужно было вернуться на дорогу.

— Но твои раны…

— Да, позже я узнал, что у меня было вывихнуто плечо, сломано запястье, три сломанных ребра и проколото легкое, а также сотрясение мозга и множественные рваные раны.

— О, боже мой! Как ты вообще двигался?

— Сила воли. Упрямство. Дело в том, что я знал, что подъем на этот холм будет самым болезненным из всего, что я когда-либо делал, но это было необходимо. Я должен был выжить, потому что иначе я никогда не смог бы заставить тебя простить меня, а это было недопустимо.

Он касается моего лица, нежно с благоговением.

— И так я поднялся. Каждый шаг отдавался агонией во мне, но я продолжал двигаться шаг за шагом. К тому времени, когда я добрался до вершины, я был уверен, что уже умер и попал в ад. Боль была нестерпимой. Мне удалось перелезть через ограждение, а потом я просто упал на дорогу.

— Как ты оттуда выбрался?

— Через пару часов меня нашел водитель-экспедитор и вызвал скорую помощь. Когда я очнулся, я был в больнице во Франции, обмотанный трубками с морфином. В палате были Элисса и заведующий труппой. Они сказали мне, что я был в отключке пару дней. Элисса была вне себя. К тому времени, она уже несколько месяцев читала мне лекции о моем пьянстве и саморазрушительных привычках. Когда она закончила кричать, она начала плакать. Я никогда не видел, чтобы моя сестра плакала так сильно.

— Конечно, она была расстроена. Она могла потерять тебя. Мы все могли.

— Но ирония в том, что мой образ жизни был… таким, словно я уже и так был мертв. Только несчастный случай вернул меня к жизни. Пока я восстанавливался в больнице, у меня было много времени подумать. Мне пришло в голову, что бо́льшую часть моей взрослой жизни, я занимался самоуничтожением. Расставшись с тобой во второй раз, я врезался в барьер своих дурацких страхов. Я знал, что, если не сделаю что-нибудь, чтобы побороть их и найти способ тебя вернуть, моя жизнь будет бессмысленной. Таким образом, я принял решение – жить. Как только я выписался из больницы, я разыскал психотерапевта, который специализировался на проблемах отказников и стал подниматься на этот чертов болезненный холм выздоровления. И вот я тут три года спустя. Испуганный, но благодарный.

Я тоже хочу испытать чувство благодарности, но я слишком зациклена на мысленном образе того, как он лежит на больничной койке, обмякший и с переломами.

— Почему ты не сказал мне? Ты мог бы попросить Элиссу связаться со мной.

Он качает головой.

— Я не мог. В смысле, я же чуть было не покончил с собой из-за того, что тосковал по тебе. Отстой, да? К тому же, я поклялся, что в следующий раз, когда ты увидишь меня, я буду тем мужчиной, которого ты заслуживаешь, а не каким-то испуганным маленьким мальчиком.

Я смотрю на него.

— Ну и вот ты тут.

Он легко касается пальцами моих губ.

— Да, тут.

Он наклоняется и целует меня, тепло, открыто и нежно. Когда он останавливается, у меня такое состояние, будто у моего тела нет костей.

— Ты всегда была моим стимулом стать лучше, и физически, и ментально. Ты была моей наградой.

Он обнимает меня и утыкается лицом в шею.

— Спасибо.

Я делаю прерывистый вздох и пытаюсь взять себя в руки. Хватка его рук усиливается, и я почти не могу дышать.

— Знаешь, — говорю я, хрипя для пущего эффекта. — есть разница между объятиями и удерживанием кого-то в плену.

— Да ну, я ждал слишком долго, поэтому буду наслаждаться этим.

Тем не менее, он ослабляет хватку.

Мы лежим в такой позе долгое время, сплетаясь вместе и дыша воздухом друг друга. В ожидании того, кто отстранится первым. Мой мочевой пузырь решает за меня.

Когда я выхожу из ванной, он сидит на моей кровати.