― Непрофессионально приходить уже одетой, ― сообщила мне Кармен. Она встала и наконец-то достала свой инструмент. Она с отвращением окинула взглядом мое поношенное черное платье, проверяя струны. ― И еще, разве ты не надевала его во вторник?

― Да, но клянусь, оно чистое. У меня была дневная подработка, которая затянулась допоздна, поэтому я переоделась перед приходом. ― Я заставила себя улыбнуться. Кармен трудно было понравиться, но я была полна решимости убить ее добротой. Пока что, похоже, это только сильнее ее раздражало. Конечно, полное разочарование было для Кармен стандартной настройкой.

― Тебе стоит потратиться на что-нибудь новое, особенно если ты собираешься проходить прослушивание на стипендию Рида. Я уже купила себе платье для прослушивания, ― продолжала она, важно вскинув подбородок.

Стипендия Рида была больной темой для нас двоих с тех пор, как мы узнали о ней. Какой-то богатый анонимный спонсор оплатил год жизни молодого музыканта. Остальные подробности были неясны. Никто не знал, кто учредил эту программу, но победитель должен был давать частные сольные концерты в течение всего срока действия соглашения. Учитывая, что центр широко рекламировал эту стипендию, они должны были быть уверены в ее законности. Большинство из нас просто думали, что это эксцентричный миллиардер, который решил поразвлечься. В Сан-Франциско в таких не было недостатка.

― Зря стараетесь, ― перебил Джейсон, ― я собираюсь выиграть Рид.

― Посмотрим. ― Но самодовольная улыбка Кармен говорила о том, насколько вероятны, по ее мнению, его шансы. Ни один из них не выглядел обеспокоенным моим прослушиванием, на что я старалась не обижаться. Но когда Кармен делала ехидные замечания по поводу моей одежды, я не могла не задаться вопросом, считает ли она, что делает мне одолжение, сбивает с меня спесь или пытается применить свое собственное искаженное представление о дружбе.

Джейсон и Кармен были слишком заняты препирательствами друг с другом, чтобы заметить, что я ускользнула к оставленному зеркалу. Я слишком спешила, чтобы беспокоиться о том, как выгляжу. Посмотрев на свое отражение, я застонала. Моросящий дождь, накрывший город сегодня днем, уничтожил мою прическу, несмотря на аккуратный пучок, который я закрепила утром. Учитывая, что я прошла почти милю от станции с виолончелью наперевес, могло быть и хуже. Самой большой проблемой моей внешности были волосы. Они были непослушными, что усугублялось дождем. Какие бы гели и муссы я ни пробовала, какие бы чудеса они ни обещали, через несколько мгновений волосы выбивались из прически и завивались на затылке. Я сдула непокорную прядь с глаз и заправила ее за ухо. Оглядев то, что получилось, я подумала о том, чтобы распустить волосы. Но они были слегка влажными, а значит, неизвестно, как они высохнут. И тут я вспомнила о безупречном шиньоне Кармен. Мне никогда не стать такой же ухоженной, как она, но я могу попробовать. У меня было всего несколько минут, и чтобы уложить волосы, потребовались все эти минуты и две дюжины заколок. Собранные в шиньон, волосы казались не такими медно-рыжими, скорее каштановыми. Я взяла со столика лак для волос Кармен и обильно нанесла его. Я хотела надеяться, что волосы мне подчинятся, но знала, что этого не произойдет.

На все остальное, кроме блеска для губ, не хватило времени. Я не могла отделаться от мысли, что Кармен, возможно, права насчет моей одежды. Длинное черное платье, которое я надевала на выступления, было чистым и без единой складки, но цвет его потускнел до темно-серого. Это было неудивительно, если учесть, что мама нашла его в своем шкафу пару лет назад. Бирки давно не было, но она клялась, что это дизайнерская вещь. Я была уверена, что она купила его для похорон. Об этом я старалась не думать. Смерть и вечеринки, даже вечеринки, на которых я работала, - не самое лучшее сочетание.

Что касается нового платья для прослушивания? Вероятность того, что я куплю его, была примерно такой же, как вероятность того, что я схожу в цирк. Сан-Франциско был одним из самых дорогих городов мира, и, несмотря на то, что я жила в одной квартире с двумя соседями, мне все равно с трудом удавалось ежемесячно вносить арендную плату. Придется довольствоваться сомнительным дизайнерским платьем.

― Гости прибывают. Они уже готовы к нашему появлению, ― объявил Сэм, окончательно положив конец спору между Джейсоном и Кармен.

Я поспешила достать виолончель из футляра, пока остальные выходили из комнаты. Я быстро прошла по коридору в Зеленую комнату, названную так за ее характерный цвет. Мне показалось, что она больше похожа на палладиево-голубую, чем зеленую. Может быть, из-за позолоченных деталей и пяти огромных люстр она казалась другим зеленой.

Едва переступив порог, я чуть не налетела на остальных. Все они остановились в нескольких шагах от входа и смотрели на что-то, не выпуская из рук инструменты.

― Что там? ― спросила я, пытаясь выглянуть из-за них. Я была слишком мала ростом, чтобы разглядеть что-то через их плечи.

― Я думаю, это конвенция моделей, ― пробормотал Джейсон.

Я толкнула его локтем, и он, наконец, подвинулся настолько, что я смогла разглядеть, о чем он говорит.

Под высокими потолками зала прогуливались самые ошеломляющие люди, которых я когда-либо встречала. Каждый человек, которого я видела, был красив, почти великолепен. Каждый. Здесь была статная брюнетка, задрапированная в переливающуюся ткань, которая струилась по ее безупречной фигуре, как жидкое золото. Красивый мужчина со смуглой кожей, которая почти сверкала, разговаривал с миниатюрной блондинкой в углу. Мне потребовалось усилие, чтобы оторвать взгляд от них. Подняв глаза, я увидела Джейсона с ошарашенным выражением лица.

― Закрой рот. У тебя слюни текут, ― пробормотала я ему. Не то чтобы я могла его винить. Мы были смертными в присутствии богов.

― Наверное, это просто съезд пластических хирургов, ― сказал Сэм, безразлично пожав плечами. ― Мы лучше займемся своим делом.

Мы нашли наши музыкальные стойки и стулья возле бара. Я заняла свое место, заставляя себя уделять внимание виолончели, а не глазеть на гостей вечера. Я заняла нужную позу, наклонив виолончель так, чтобы обеспечить наилучший угол для смычка. Затем я проверила свои нотные листы.

Сэм начал первую пьесу, и я расслабилась, погрузившись в ноты. Слабая дрожь предвкушения, которую я всегда испытывала в начале выступления, стала исчезать, сменяясь музыкой. Когда я играла, весь остальной мир исчезал. Мои студенческие кредиты не имели значения. Мамины больничные счета не существовали. Я не была втянута в соперничество с коллегами-музыкантами. Все было правильно. Все было гармонично.

Одна мелодия сменялась другой. Я потеряла счет времени, полностью погрузившись в музыку. Глаза закрылись, когда я играла последние ноты в анданте с движением из «Смерти и девы» Шуберта. Я смутно слышала, как Сэм объявил, что мы сделаем двадцатиминутный перерыв. Я задержалась на последнем печальном крещендо. После окончания этой композиции во мне всегда оставалось чувство тоски.

Когда я окончательно вышла из музыкального транса, остальные уже ушли. Постепенно ко мне вернулся слух и я услышала, что вокруг меня раздается рокот голосов. Я глубоко вздохнула и опустила смычок. По телу распространилось странное ощущение, забегало по затылку, как паучьи лапки, и я подняла глаза на самое красивое лицо, которое когда-либо видела. Я задохнулась, но меня поразила не красота этого человека. Это был убийственный взгляд его пронзительных голубых глаз.