— Кто хочет прогуляться? - спрашивает папа, и мама поднимает руку. — Пойдем. Думаю, у обрыва нам будет лучше видно звезды. Вы идете, дети?

Нам восемнадцать и девятнадцать, а он все еще называет нас детьми. Мы оба качаем головой.

Как только они скрываются из виду, Малакай достает сигареты и прикуривает одну - раздувает облако над нашими головами и опирается локтями на раздвинутые колени.

— Тебе не дам, так что не проси, - показывает он жест, когда видит, что я смотрю на сигарету между его губами.

— Я не хочу. Курить вредно, - говорю я, как будто он не курил последние два года. — Это все равно что платить за смерть.

Он беззвучно смеется и делает длинную затяжку.

Тишина, а затем, словно что-то переключается в нем, он отбрасывает полувыкуренную сигарету и встает. Я провожаю его взглядом, и он не дает мне ни секунды на размышление или движение, прежде чем хватает меня за руку и поднимает на ноги, увлекая к палатке, которую мы делим.

Я чуть не падаю, но его хватка удерживает меня на ногах.

Он держит мою руку в своей, расстегивая молнию палатки, чтобы я могла войти первой.

— Что происходит? - спрашиваю я, оглядываясь по сторонам, чтобы посмотреть, не возвращаются ли наши родители.

— Залезай, - показывает он, - или я тебя затащу.

Я вздыхаю и скрещиваю руки, вскидывая бровь в ответ на его угрозу.

— Нет, не затащишь.

Он выполняет свою угрозу, задирает переднюю часть моего свитера и затаскивает меня внутрь, бросая на спальный мешок.

— Господи, Малакай! Неужели тебе нужно быть таким чертовски грубым?

— Да, - показывает он. — Ты никогда не слушаешь, упрямая задница.

— Грубо. Что мы здесь делаем? У тебя все еще похмелье и тебе нужно поспать?

Может, он хочет пообниматься? Он всегда хочет обниматься, когда собирается заснуть. Не думаю, что я когда-либо слышала о том, чтобы чей-то брат был настолько нуждающимся и постоянно вынужденным спать рядом с сестрой, но затем наша динамика резко изменилась, когда он положил мою руку на свой член, тот самый член, о который я терлась задницей - напомнив мне, что я наслаждалась силой, с которой он обхватывал мою руку по всей его внушительной длине.

О Боже. Я все время забываю, что это было, и тогда мои щеки становятся теплыми и покалывающими.

Фонарь горит, и я вижу, как он опускается передо мной на колени, показывая: — Могу я тебя увидеть?

— Можешь ли ты меня увидеть?

Он качает головой и подходит ближе, задирая воротник моего свитера.

— Без этого. - А потом опускает руку к моему бедру, задирая материал. — И этого.

Мои глаза расширяются.

— Зачем? - спрашиваю я, чувствуя, как его дыхание ударяет мне в лицо от его близости.

— Я хочу увидеть тебя, - отвечает он. — Я обещаю не трогать тебя.

— Я уверена, что ты видел много девушек без одежды.

Я внутренне застонала. Почему я должна была говорить как ревнивая чудачка?

— Тебе не нужно видеть меня.

Но я делаю паузу, когда он качает головой.

— Нет.

— Ты не видел?

—Нет, - снова показывает. — К тому же, я хочу видеть твое тело. Почему ты не хочешь мне его показать?

Я судорожно застегиваю молнию спального мешка.

— А что, если родители нас застукают? Ты же знаешь, что это неправильно.

— Не поймают. Мы услышим, когда они придут.

— Но... Я... Правда?

Он тупо смотрит на меня.

— Я твоя сестра.

— И это твой боевой клич. Снимай свою одежду, Оливия.

Я пожевала губу.

— Я сделаю это, но при одном условии.

Он пристально смотрит на меня, ожидая.

— Мы сделаем из этого игру.

Я улыбаюсь и наклоняю голову, опираясь на локти, как будто мое сердце не собирается вырываться из груди.

— Я задаю тебе вопросы, и если ты отвечаешь на них честно, я что-нибудь сниму. Если ты не ответишь или я пойму, что ты врешь, тогда ты что-нибудь снимешь.

— Хорошо, спроси меня о чем-нибудь.

Я сажусь, обнимая колени.

— Ты принимал наркотики прошлой ночью?

Он тихо вздыхает.

— Да. Некоторые из моих друзей пробовали, так что я тоже.

Он отщипывает рукав моего свитера.

— Сначала сними это.

— Думаю, я сама решаю, какой предмет одежды снимать первым, спасибо большое, - отвечаю я, снимая один из кроссовок. — И не принимай наркотики. Они вредны для тебя - гораздо хуже, чем курение сигарет.

Он беззвучно смеется.

Жаль, что я не могу его услышать. Уверена, он был бы глубоким и насыщенным. Судя по его улыбке, я просто знаю, что услышав его, я растоплю свое сердце или отправлюсь в лес, чтобы просунуть руку между бедер.

— Ты помнишь, как говорить? - спрашиваю я. — Например, знаешь ли ты, как произносить слова и все такое?

—Немного. Я уже давно не говорил вслух.

Он закатывает глаза, когда я снимаю еще один кроссовок.

— У тебя глубокий голос?

Он наклоняет голову из стороны в сторону.

— Думаю, да.

Я стягиваю с себя свитер, обнажая облегающую футболку, и его зрачки расширяются; он смотрит на меня так, как будто никогда раньше не видел меня в одной лишь рубашке. Я иногда сплю в ночной рубашке, так почему он смотрит на меня так, будто хочет съесть?

— Можно послушать? - На удачу я добавляю: — Даже просто произнести мое имя. Или, например, рассмеяться.

— Нет.

Я остаюсь неподвижной, и он наклоняется, подталкивая меня плечом.

— Тебе нужно что-нибудь снять.

— Ты сказал "нет", значит, ты что-то снимаешь.

— Я честно ответил на твой вопрос.

Я фыркаю от смеха и качаю головой, снимая носок - он сужает глаза, и я отбрасываю носок.

— Ты видишь во мне сестру? Потому что у многих моих друзей есть братья, и они... не такие, как мы вдвоем. Я не могу представить их обнимающимися в постели или играющими в эту игру, например. Так что, да, я для тебя настоящая сестра?

Прикусив внутреннюю сторону щеки, он переместился с места и снял свою фланель, бросив ее поверх моего свитера. Контраст моего розового цвета с его черным - это как символ нас: невинной болельщицы и высокого, загадочного курильщика, чья одежда всегда соответствует его черным волосам, человека, которого все сторонятся или на которого смотрят, когда мы выходим на публику.

Когда с нами родители, мы действительно похожи на братьев и сестер, которые просто противоположны друг другу, но когда мы одни - только я и Малакай - мы выглядим странно вместе.

Я неуверенно смотрю на него.

— Ты не хочешь ответить на мой вопрос?

— Нет.

Он покрутил кольца на пальцах и показал.

— Твои вопросы скучны.

Я закатываю глаза, хотя внутри у меня все бурлит, как лава, от того, что он отказался отвечать на мой вопрос. Либо он считает, что это было неуместно, либо у него есть секрет, как у меня.

— У тебя есть пирсинг?

Глупый вопрос, учитывая, что лицо у него чистое, на ушах нет, и я не думаю, что у него есть на сосках...

— Да.

Я нахмурилась, окинув его взглядом.

— Что? Где?

Он тянется к затылку, срывает с себя футболку, при этом путаясь в волосах. Он не пытается их поправить, а бросает футболку мне в лицо. Сильный запах его сандалового одеколона заполняет мои ноздри, и я стараюсь не подавать виду, что он сводит меня с ума, мои щеки становятся горячими.

Я не могу удержаться, чтобы не опустить взгляд на его грудь - напряженный пресс, как он сидит, татуировки.

— Почему ты пялишься?

Я цокаю

— Я не смотрела.

— Ложь.

— Мама с папой очень удивились бы, если бы вошли и увидели нас.

Он пожимает плечами.

— Спроси меня о чем-нибудь другом.

Его игнорирование возможности того, что нас поймают, немного раздражает. Может, его и не волнуют последствия, но у меня есть совесть, и мне не все равно, что они подумают.

Тем более что мама хочет, чтобы я выбирала между Адамом и Паркером. То есть, оба - категорическое "нет", но мне нужно выбрать.

— Почему ты хочешь меня видеть?

— Я уже сказал тебе. Я хочу посмотреть на твое тело.

Мое лицо заливает румянец, который он точно видит.

— Почему? Ты видел меня в купальнике, и еще был случай, когда ты зашел ко мне в душ.

Я закричала, но он, казалось, ничуть не удивился, схватил одно из моих полотенец и прислонился к раковине, ожидая, пока я закончу. У него была своя ванная комната, но мы только что проснулись, оба были покрыты потом от наших сплетенных частей тела, и он не мог потрудиться пойти в свою комнату.

— Я хочу видеть всю тебя.

Эти пять слов приводят мое тело в движение, мозг отключается, кровь стучит в ушах. Я нерешительно стягиваю с себя футболку и бросаю ее рядом с его, ненавидя себя за то, что на мне спортивный лифчик, а не какой-нибудь кружевной красный бюстгальтер, в котором моя грудь выглядит хотя бы немного лучше.

Он качает головой.

— Еще одно. Я ответил на два.

Логичнее всего было бы снять штаны, так что я была бы в одних трусиках, но, похоже, я иду по опасному пути: я стягиваю через голову спортивный лифчик и прижимаю его к груди.

— Дай мне его, - показывает он, затем пытается снять скрывающую меня ткань, но я держу ее крепче.

Мои соски твердые, и я не уверена, что это из-за холодной погоды в горах, или просто меня сильно возбуждает то, что я раздеваюсь перед братом. Если я дам ему свой лифчик, он увидит какие они твердые, румянец, ползущий по моей груди, и как бы мне ни хотелось, чтобы он посмотрел, я могу неправильно рассчитать всю эту игру.

Он может сразу же подумать, что я возбуждена, и это его насторожит. Да, он хочет посмотреть на меня, но, может быть, ему просто любопытна женская анатомия. А может быть, он пытается меня разыграть.

Я читала, что люди с ASPD любят играть в игры с разумом людей. Может, Малакай так со мной и поступает?

— Обещаешь, что не будешь смеяться?

— Какого черта я должен смеяться?

— Они... маленькие.

— Покажи мне, - жестко приказал он. — Или я заставлю тебя показать.

Думаю, мне бы это понравилось.

— Перестань быть пещерным человеком.

Спортивный лифчик падает мне на колени, и я отвожу взгляд, не отрывая его от фонаря, свисающего с верхушки палатки, а мое лицо, скорее всего, становится самым красным, как клубника или помидор.

Он прямо передо мной, и моя грудь свободна. Соски стали бугристыми, и меня начинает трясти, но я не думаю, что могу винить в этом холод. У меня болит между ног, и, вернув взгляд к нему, я смотрю вниз и вижу, как он становится все более твердым в своих брюках.