ГЛАВА 25

Я едва успеваю повернуться, чтобы избежать прямого удара в челюсть, который мог бы положить конец этому бою.

Я отступаю к дальнему краю небольшой поляны, а он ждёт на другой стороне, выжидая благоприятный момент, зная, что напугал меня.

Это битва, в которой нельзя участвовать наполовину, но что он имел в виду? Что он решил убить меня? Зачем ему это? Что я ему сделала? Если уж на то пошло, я должна ему нравиться, потому что я тоже метис.

Он начинает томный танец вперёд, и меня не обманывает леность его шага. Этот человек — мастер. Я не видела никого, кто мог бы соперничать с ним в скорости, со времён боя с Убийцей.

Когда я столкнулась с Убийцей, я была в лучшей за всю свою жизнь форме.

— Ты умрёшь сегодня, — говорит он. — Так же, как умер твой возлюбленный.

Я уже давно не думала о Кедрике в таком ключе. Странно слышать о нём, как о возлюбленном. У меня только один возлюбленный. Поэтому я не клюю на его удочку. Я по-прежнему хочу знать, почему он передумал и решил меня застрелить. Или он просто сказал это, чтобы вывести меня?

— Ты, похоже, очень уверен в этом, — отмечаю я.

— Я очень уверен, что подброшу твоё тело в шатёр Короля. Кровавое, мерзкое месиво, а затем отправлюсь в Шестую Ротацию и разнесу весть о предательстве Гласиума. Два мира наконец-то покончат друг с другом. И Ире снова смогут жить здесь.

Это меня злит. Я так много работала ради мира. Кедрик многое отдал ради мира. Глубоко внутри меня шевелится знакомый трепет борьбы.

— Это не похоже на планы Адокса.

Мой тон мягкий, поскольку я пытаюсь понять, замешан ли в этом лидер Ире. Я наблюдаю за стойкой наёмника. Стоит немного размашисто. Если я смогу поддеть ногой, он потеряет равновесие.

Мужчина усмехается.

— Он идиот.

— А ты безумен и кровожаден. Лично я выбрала бы Адокса.

Его карие глаза вспыхивают от оскорбления, а тело приобретает новое напряжение, которое говорит мне о том, что разговор окончен. С этого расстояния мой крик будет слышен в лагере. Первоочередной задачей убийцы будет заставить меня замолчать. Это означает удар по горлу, прямой нокаут или удар, который выбьет из меня дыхание. Он бросается на меня.

Моё тело не будет лежать кровавым месиво в шатре Джована.

Ире, как и предполагалось, бросается на меня. Я стою неподвижно, на этот раз не уклоняясь, и мы сцепляемся в схватке. Конечно, удары направлены в лицо. Я поднимаю руки вертикально над собой, а удары сыплются на меня, так как его рост даёт ему явное преимущество.

Разве он не знает, что я ни разу не вступала в бой, в котором была бы выше, тяжелее или сильнее противника? Очевидно, нет.

Его преимущество — длина конечностей. Моё — низкий центр равновесия.

Мы поочередно то обретаем, то теряем преимущество. В мою щёку приходится удар, затуманивая внимание. Меня отталкивают назад, но я группируюсь и падаю, нанося удар ногой по его широкой стойке. Это даёт мне достаточно времени, чтобы восстановиться.

Мы смотрим друг на друга с противоположных сторон поляны, каждый тяжело дышит. Я моргаю, чтобы убрать остатки черных точек, появившихся в глазах от удара. Его выпад смертельно опасен. Нужно присматривать за ним. Он будет готов к тому, что я снова воспользуюсь его стойкой. Я не могу использовать этот приём во второй раз, но это единственное слабое место, которое я заметила.

Это бой, в котором нет никаких гарантий. Всё, что у меня есть, это вера в то, что я выживу, потому что мне это необходимо. Ведь Кедрик не мог погибнуть просто так. Жизнь не может быть такой несправедливой.

Конец не может быть таким.

С грохочущем в ушах сердцем, я бросаюсь на противника. Он восстанавливается медленнее. Это мне на пользу. Мне нужно победить.

Я наношу удар за ударом, мои руки немеют от ярости.

На этот раз я прорываюсь сквозь его защиту. Удар в челюсть. Если бы только я была сильнее, этот удар мог бы стать последним.

Я готовлюсь воспользоваться его болью, но, к моему недоумению, он отшатывается. Вместо того чтобы атаковать его, я обнаруживаю, что уступаю ему место. Слишком много пространства. Деревья совсем близко.

Мне нельзя оказаться загнанной в угол. Если кто-то моего размера попадает в ловушку, это завершается всегда одинаково. Выход есть всегда.

Но только до этого момента.

Как бы я ни разворачивалась, он оказывается рядом. Каждое уклонение или уворот — он блокирует меня. Я отвожу назад ногу, чтобы нанести удар, и у меня пересыхает во рту, когда я ступнёй задеваю кору дерева Каур.

Нет.

Его тёмные глаза становятся дикими, а тяжёлое дыхание делает его ещё более неуравновешенным. Наёмник считает, что победил.

В этой позиции лучшим вариантом было бы заставить его двигаться в сторону, чтобы я могла выбраться из ловушки. Он слишком быстр для этого. Я могла бы попытаться нанести быстрый, болезненный удар, что отвлечёт его, дав мне возможность отвоевать себе пространство, но его предыдущие реакции показывают, что он был обучен работать с высоким уровнем боли.

И тут возникает основная проблема.

Он как будто знает, что я собираюсь делать. Как будто он изучил мои движения. Он ожидает от меня этих действий. А я не уверена, что мне нравится делать то, чего от меня ждут.

У меня есть одна попытка. На две у меня не будет времени.

Любой боец, из тех, кого я когда-либо знала, накричал бы на меня за то, что я пренебрегла правилами базовой защиты, когда приблизилась к убийце Кедрика.

Я вскидываю кулак под его подбородок, и он ловит его, жёстко выкручивая запястье. Мой первый отвлекающий манёвр.

Я бью ногой по внутренней стороне его лодыжки. Он поднимает ногу и почти не реагирует.

Второй отвлекающий манёвр.

Моё колено движется очень быстро, когда я подаю его вперёд, желая достичь самой чувствительной части мужского тела. Я не использовала эту технику раньше — она кажется мне немного гадкой.

Этот человек использовал лук — оружие труса — чтобы убить Кедрика с расстояния, поэтому я наслаждаюсь своим подлым поступком. Именно это он заслужил.

Моё колено врезается в яйца убийцы, и его глаза закатываются, а сам он замирает в агонии.

Надо отдать ему должное — он ещё пытается уползти, его мысли по-прежнему заняты борьбой. Но всё кончено.

Просто не до конца завершено.

Я медленно подхожу к нему, сморщив нос от вида мужчины, который плачет, корчась земле. Своими сегодняшними действиями он мог бы погубить тысячи людей.

И ради чего?

... Я хочу это выяснить.

Повернувшись боком, я намечаю линию его челюсти и бросаю вес своего тела в перекрёстный удар, скручивая верхнюю часть тела, врезаясь кулаком в лицо.

* * *

Я возвращаюсь в лагерь, волоча за собой связанного и находящегося без сознания убийцу. Моя жизнь перевернулась, но лагерь остался таким же, каким я его оставила. Дремлющим, неподвижным.

Я пинаю спящего часового. Он хмурится, пока не понимает, кто его разбудил. И тогда-то он пугается. А когда он видит окровавленного человека у моих ног, то приходит в замешательство. Должна признать, не самый приятный способ пробуждения.

— Позаботься о нём — приказываю я. — Если тебе повезёт, я забуду, что ты спал на посту.

Мои мышцы болят.

Я позволяю Бруме беспокоиться о своей судьбе, пока иду к Джовану.

Братья Кедрика имеют право увидеть убийцу, и покончить с ним. А Джован умеет заставлять людей говорить, если убийца не захочет говорить по доброй воле. Обычно пытки меня раздражают, но не думаю, что в этот раз я буду возражать против его методов.

Только через три секунды после того, как Джован выходит из шатра, он полностью приходит в себя, волосы взъерошены. Его взгляд падает на теперь уже стонущую форму в хватке часового.

— Кто?

— Убийца Кедрика, — отвечаю я, избегая взгляда.

Его ноздри раздуваются, пока он снова смотрит человека, который начинает приходить в сознание. Джован некоторое время изучает его, прищурив глаза, в то время как тот запрокидывает голову и стонет от боли.

— Возможно, я немного перестаралась с последним ударом, — бормочу я.

Глаза Джована возвращаются к моим, крепко сжимая челюсти.

— Что случилось? Расскажи мне.

Не думаю, что Королю нужно слышать о том, как я преследовала что-то блестящее.

— Я увидела что-то в лесу и пошла проверить. Это была ловушка. Мы сражались, он проиграл, — я подхожу к нему ближе. — Это он, Джован. Я видела его несколько раз в Ире, и ещё, когда он пытался убить меня в Оскале. Это убийца.

— Он признался в этом? — спрашивает Джован.

И я знаю, почему он задаёт этот вопрос. Мы собираемся обвинить одного из Ире — наших новых союзников — в убийстве принца Гласиума и попытке убийства Татумы. Мы должны быть уверены.

— Да, он признался. Но мне нужно выяснить ещё кое-что.

На мгновение Джован затихает. Эти мгновения — его сила.

Он забирает наёмника у часового.

— Иди, разбуди Адокса из Ире и его людей, а также моих советников, брата Татум, Принца Ашона, и Рона.

При осознании списка людей у часового расширяются глаза, и я почти слышу, как его мозг силится запомнить имена. Интересно, получат ли сообщение последние три человека?

Как только сонный стражник убегает, Джован роняет мужчину на землю. Даже я вздрагиваю. Джован не коротышка. Этого достаточно, чтобы человек снова потерял сознание.

Судя по всему, Королю глубоко плевать на это. Он расхаживает по поляне.

Поддерживать отношения с Ире очень важно, но я знаю, что Король считает месть за брата не менее важной. Особенно для Брум. Преданность это всё. Народ судит о своём Короле по его силе.

— Он не кажется достаточно большим, чтобы убить моего брата, — тихо говорит Джован.

Я вздрагиваю и отступаю назад, когда поляна перед королевским шатром начинает заполняться. Пришедшие Осколок, Роско, Драммонд смотрят на неподвижную фигуру. Но вопросов не задают. До тех пор, пока Адокс не проходит через образовавшийся круг.

Он смотрит на своего поверженного соплеменника, затем на меня и Короля, глаза его сверкают гневом.