Мне приходит в голову новая мысль.

— Ты много рассказываешь о моей матери. Мне бы знать, почему.

Он делает долгую паузу.

— Я хочу, чтобы ты поняла.

Я жду продолжения, но оно не следует. Мой старый тренер стоит передо мной, поднимает руку и сжимает моё плечо. Бесполезно пытаться прочитать выражение его лица. Аквин умеет скрывать чувства.

Когда он повторяет свои последние слова:

— Я хочу, чтобы ты поняла, — ещё раз, перед тем как уйти, в моём животе образуется камень.

Он хочет, чтобы я... пожалела свою мать? Увидела, что когда-то она была человеком? Что когда-то она любила меня настолько, что защищала от всех бед, как и положено родителю. Увидела, что именно я уничтожила в ней всё хорошее.

Какая мне теперь от всего этого польза?

* * *

Когда над нами смыкаются деревья, я быстро теряю из виду парящий над нами народ Ире. Армия Джована раскинулась широко, пробираясь через Кауровый лес. Чёрные деревья замедляют наше продвижение. Забавно, но раньше я бегала по этим лесам. Это был один из единственных моментов, когда я чувствовала себя свободной. Но сейчас настроение леса гнетущее и тревожное. Меня пробирает дрожь.

Не проходит и минуты, как свет полностью исчезает, а день сменяется ночью.

В Гласиуме это сопровождалось бы заморозками. Здесь же люди от облегчения снимают рюкзаки и одежду. Третья Ротация — одна из самых жарких в моём мире. Хотя мы идём по лесу, земля представляет собой твёрдую, потрескавшуюся бурую поверхность, усеянную упавшими ветками и умирающими кустами. С каждым шагом поднимается пыль, забивая нос и высушивая рот, пока не остаётся только вкус пепла. И ещё — бесконечный дым. Это похоже на то, как стоять рядом с небольшим костром. Дым прилипает к одежде и волосам, пока не остаётся только его острый запах. Даже с водой, которую мы набрали в озере Авени, я вижу, как лекари спешно лечат признаки тепловой болезни. Я не могу представить, насколько это невыносимо для Брум — даже мне некомфортно. И как бы ни было тяжело идти по жаре, ещё тяжелее спать в такой температуре. Сотни людей ворочаются, заглушая все ночные звуки. Мы с Оландоном расположились так далеко друг от друга, как позволяет наша маленькая палатка, чтобы избежать лишнего тепла.

Мы понимали задолго до того, как армия отправилась в Осолис, что эта палящая жара станет серьёзным препятствием в бою.

Ранним утром я бросаю свои попытки поспать. Отодвинув полог палатки, я выползаю наружу, кивнув часовому, стоящему рядом.

— Мне велено привести вас, когда вы проснетесь, — с поклоном говорит он.

Я напрягаюсь, понимая, что случилось что-то плохое. Но в лагере, похоже, не объявляли тревогу, все дремлют.

Я следую за крупным часовым через лагерь к месту, где расположились лекари. Худой человек, объявивший о скорой смерти Агвана, склонился над мужчиной. Очень неподвижным мужчиной. Когда старший лекарь выпрямился, я охаю. Мужчина мёртв, лицо искажено в агонии.

Я поворачиваюсь к измученному врачу, отгоняя шок.

— Я не могу установить, каким оружием его убили, как и всех остальных, — начинает он.

— Сколько? — хриплю я.

Он вздыхает и трёт глаза.

— Десять за ночь. У всех имеются вот такие небольшие углубления. Вы их узнаете?

Я подхожу к погибшему солдату и смотрю на его лодыжку. Там, в изогнутом ряду, расположено несколько маленьких углублений, схожих на следы от булавок. Знакомый ряд следов от булавок, хотя я никогда не видела тела человека, умершего от яда.

— Это укус ящерицы Теллио, — говорю я вслух.

По лицу лекаря я понимаю, что он понятия не имеет, что это такое.

— Маленькие ящерицы, обладающие чрезвычайно смертельным ядом. Здесь, видимо, их гнездо.

Медик мрачно кивает.

— Нет лекарства?

— Насколько я знаю, нет, — я прижимаю руку к его плечу. — Вам нужен отдых. Завтра мы выступаем в поход, — я поворачиваюсь к часовому, который притаился, любопытствуя. — Солдат, мне нужно, чтобы ты переместил всех, кто спит в таких же местах, что и эти десятеро погибших бойца. Немедленно.

— Татум, — отзывается он и покидает палатку.

* * *

Я жалею, что часовой не разбудил меня, как только начали умирать люди.

За ночь умирает ещё пятнадцать человек, всего двадцать пять человек. Одно дело — непредвиденное сокращение сил, другое — удар по моральному духу армии, который сильно пострадал после пожаров. Столкнуться с ещё одним препятствием сразу после того, как избежали смерти, жестоко и обескураживает всех. Без всяких усилий моя мать внедрилась в разум Брум, выводя их из строя ещё до того, как началась битва.

Все двадцать пять человек были из Внешних Колец, и я слышу, как во время нашего марша об этом переговариваются. Но они не были явной мишенью. Дело в том, что у бедняков нет палаток, и они не могли защититься от шныряющих ящериц.

Во вторую ночь ситуация исправляется.

Жители всех трёх Колец забираются в уцелевшие палатки. Каким-то образом мы с Оландоном приютили Лавину в нашей палатке. Первым добровольцем был Грех, но Джован быстро наложил вето на этот вариант. В тот момент я обрадовалась. Кто знает, где будут шарить руки Греха, где окажется нож моего брата, или какого органа лишится Грех — возможно, своего любимого. А потом мы взяли вместо него Лавину. Он даже не помещается в палатке, просто лежит посередине, а наши куртки плотно обмотаны вокруг его торчащих ног.

— Если я умру, потому что мы не смогли закрыть палатку из-за гиганта, я буду недоволен, — говорит Оландон.

— Нет, — ворчит Лавина. — Ты будешь мёртв.

Я сонно хихикаю и поднимаю руку для того, чтобы дать ему пять. Его огромная рука легко хлопает по моей.

Этой ночью я кое-что узнала. Что "лавина" — это не только меткое описание боевого стиля члена барака, но и довольно точное слово для звука, который льётся из его рта, когда он спит. Оландон встаёт в середине ночи и уходит, непонятно куда. Я устраиваюсь поудобнее и терплю ещё час или около того, но даже я сдаюсь. Слишком громко.

Сквозь ветви надо мной пробиваются первые струйки света огня. Высоко надо мной кружится пара Ире.

— Есть погибшие за ночь? — спрашиваю я часового.

Он качает головой.

— Нет, Татум.

Меня переполняет облегчение. Будем надеяться, что нам будет везти и дальше. Тогда, возможно, мы сможем восстановить силы армии.

Я обхожу палатки по внешнему краю, жаждущая тишины после того, как Лавина измучил мои уши. Пот стекает по вискам, и на несколько секунд наступает лёгкое головокружение. Мне нужно пить больше воды. Последние две ночи, проведённые без сна, тоже не помогают. Очень жарко. Оглядевшись по сторонам, я завязываю свою новую мантию узлом на правом бедре и закатываю рукава до плеч. Намного лучше. Я и забыла, какой тёмной может быть моя кожа. Ноги снова приобрели оливковый оттенок. Я изучаю яркую точку света, которая блестит на моих ногах.

Я поднимаю голову и, прищурившись, смотрю сквозь деревья, чтобы понять, откуда она взялась. В глазах рябит. Я поднимаю руку, чтобы прикрыть их, и иду вперёд, чтобы разобраться. Наверное, кто-то потерял оружие.

С моим приближением свет исчезает. Я мотаю головой вверх-вниз, пытаясь найти его в кустах. Он был близко, я в этом уверена, всего в пятидесяти шагах от лагеря. Я ныряю под низкую ветку и вылезаю с другой стороны. Блик был высоко, возможно, что-то застряло на дереве.

Я осматриваю землю у своих ног, а также деревья, перешагивая через ветки, готовясь бежать, если появится ящерица Теллио.

Ничего.

Где, во имя Солиса, эта штука?

Кто-то разыгрывает меня? Санджей? Я оглядываюсь и не вижу лагеря. Сердце замирает в груди, когда я понимаю, что меня отвлекли и выманили подальше от остальных.

Позади меня раздаётся жужжание.

Я отклоняюсь в сторону, и стрела пробивает плечо, а не наносит смертельный удар. Я разворачиваюсь лицом к нападавшему.

Это он!

Гад, который убил Кедрика!

Торговец Ире, который пытался убить меня в Оскале.

Я протягиваю руку к ботинку и нащупываю сломанное оперение, которое ношу с собой уже половину перемены.

Мы смотрим друг на друга. Он — в шоке, поскольку ожидал, что его стрела попадёт точно в намеченную цель — между моих лопаток. А я — в смертельном спокойствии. Вот и всё. Я сдержу клятву, которую дала так давно, или умру, пытаясь её исполнить.

Странно, но гнева нет. Я не могу вызвать ни малейшей вспышки ненависти или ярости. Всё ушло, погасло, онемело после месяцев и месяцев душевной боли, испытаний и ответственности. Я просто хочу, чтобы всё это закончилось. Я хочу, чтобы мой друг вернулся. Я хочу, чтобы у Джована и Ашона был брат. Я хочу смеяться над весельем Кедрика.

Убив этого человека, я не получу ничего из это... но мне станет легче.

Будучи торговцем в Осолисе, убийца должен выглядеть как Солати. Карие глаза и тёмные волосы, высокий рост, худощавое телосложение — никто не удостоит его взглядом — может быть только для того, чтобы ещё раз перевести взгляд на блеск в его глазах. А может быть, я замечаю в них жестокость, потому что знаю, что он совершил.

Я расставляю ноги, вставая в боевую позу, а мужчина Ире тем временем, ухмыляясь, спускается с ветвей дерева.

Я наблюдаю за его грациозным спуском с нарастающим страхом. Я не в лучшей форме, а этот мужчина — боец. Очень хороший боец, судя по ловкости и контролю движений. Как он научился этому, живя с Ире?

— Ты собирался застрелить меня в спину, — говорю я.

Он отбрасывает лук и стрелы, оставляя их у ствола дерева. При этом он поворачивается ко мне спиной, демонстрируя своё отношение к моему боевому мастерству. Может быть, это самоуверенность, которой я смогу воспользоваться.

— Я предпочитаю стрелять своим целям в спину. Тогда ночью я не вижу их лиц, — он передёргивает плечами, и это движение пробуждает воспоминания. — Так я лучше сплю.

Моё лицо скажет отвращение.

— Трус, — выплёвываю я.

Он кривит губы в насмешке.

— У каждого своя судьба.