Это тяжёлая работа, а Вьюга выступает в роли дополнительного груза. Мы втроём гребём и гребём в сторону Осколка и Лавины, которые ждут нас на берегу. Когда мы приближаемся, Грех — оказавшийся ближе всех — подтягивается и вцепляется в массивную лапу Лавины.
В скользком клубке мы пытаемся затащить Вьюгу на склон.
— Что с ним случилось? — интересуется Осколок.
Лёд падает на землю рядом с Вьюгой.
— По дороге вниз он подрался с Грехом.
Мои брови взлетают вверх. В ответ на его слова наступает недоверчивая тишина. Мы смотрим на Греха, который сидит и насвистывает. Я опускаю глаза на его руку. Конечно, две костяшки пальцев разбиты.
Я встаю во весь рост. Это не очень эффективно, поэтому я также упираю обе руки в бёдра.
— Вы подрались в реке, после того как спаслись от пожара и пытались выжить, — уточняю я.
Лёд напряженно размышляет, копаясь в своих воспоминаниях, и только потом говорит:
— Похоже на то, девчушка.
Я обрушиваю поток брани на Греха.
Но тут я замечаю его волосы... или то, что от них осталось. С моих губ срывается изумлённый смешок, когда я понимаю, что великолепные шелковистые белокурые локоны Греха были опалены огнём. Половина волос осталась нетронутой, а остальная часть представляет собой клочья и проплешины.
— Находишь что-то забавным? — огрызается Грех.
В животе Лавины начинает урчать смех.
— Твои волосы.
Лёд наклоняет голову, чтобы посмотреть.
— Ха, не видел этого. Я был с другой стороны, — он фыркает. — Ты выглядишь чертовски нелепо.
Грех хмурится. Должно быть, красивому мужчине нелегко быть чуть менее красивым. Интересно, из-за чего они с Вьюгой поссорились? Мне кажется, я никогда не видела, чтобы Грех относился к чему-то серьёзно. Даже в Куполе.
Вьюга вздрагивает. Он стонет, и мы вчетвером склоняемся над ним, прижавшись друг к другу головами.
Один глаз приоткрывается, демонстрируя налитый кровью синий цвет.
— Что случилось?
Я оглядываюсь по сторонам, пока Лёд освежает память нашего друга. Многим всё ещё помогают выбраться на берег.
— Как вы добрались до реки?
Взгляд Льда проясняется.
— Сбились в плотную группу. Окружили себя снаружи щитами.
— Большинство из тех, кто был снаружи, погибли, — глухо говорит Вьюга.
Он слегка покачивается, когда садится.
— Некоторые были растоптаны, некоторые сгорели. Но некоторые добрались до реки.
Лёд вздрагивает.
Я замечаю на его предплечье сильный ожог. Не могу представить себе этот ужас.
— Сколько осталось с вами?
Они смотрят друг на друга, не понимая, что происходит.
Вьюга отвечает, покашливая:
— С нами осталось около ста пятидесяти человек.
Сердце замирает. Двести пятьдесят человек до сих пор не найдены. Я надеялась, что все, кто остался, добрались до реки.
— Не все выжили во время пожара, — продолжает Вьюга. — А потом река была... — он тяжело сглатывает. — Мощная. Мы спаслись только потому, что притащили с собой бревно Каура. Не знаю, сколько ещё выжило.
Надеюсь, многие. Несомненно, Малир организует людей для подсчета выживших. Невозможно оценить в этом плещущемся хаосе.
Пока мы возвращаемся к другим Брумам, Лавина помогает Вьюге.
— Какая ситуация? — спрашивает Осколок.
У меня ещё не было возможности поговорить с ним. Вздохнув, я говорю:
— Скорее всего, несколько сотен человек погибли; нет припасов, чтобы прокормить оставшихся; мы потеряли оборудование, которое собирались использовать для осады замка — наш таран и лестницы. Я не знаю, ждёт ли нас ещё одна ловушка, не знаю, достаточно ли у нас людей, чтобы продолжать путь, и боевой дух армии на нуле.
Осколок обхватывает меня за плечи. Его искрящиеся глаза смотрят на меня поверх носа.
— Тогда мы, безусловно, столкнулись с гораздо худшим.
Я улыбаюсь, благодарная за неизменную поддержку. Его преданность не знает границ.
— Ты серьёзно? — бурчит Лёд. — В этом нет ничего хорошего! Что будем делать?
Я закатываю глаза, даже когда Осоклок вздыхает. Для шпиона Лёд плохо расшифровывает сарказм. Но его вопрос напоминает мне о том, насколько шатко это положение.
И разрушительный ответ на его вопрос: я понятия не имею.