ГЛАВА 21

— Это тушёное мясо — просто объедение! — восклицает Хамиш.

Лавина ворчит, даже когда его щёки заливаются румянцем. Он всегда радуется, когда люди едят его еду. Не знаю, как ему это удается. Все люди получили одинаковые пайки, но окружающие нас дозорные с тоской смотрят, как запах из котелка проникает в лагерь.

Я рада, что сижу там, где сижу, хотя, наверное, мне следовало бы поесть с другими лидерами и отцом. Эта мысль вызывает содрогание.

— Что за х?.. — произносит Лёд.

Кто-то на бешеной скорости бежит в лагерь.

В блаженном состоянии я слушаю, как замедляются шаги, когда бегущий понимает, что нет необходимости бежать, вокруг него нет паники.

Посреди лагеря с ведром в руке стоит Санджей. Но все глазеют не на это. Санджей с ног до головы покрыт навозом дромеды.

Я знаю, что это за зелёная слизь, потому что стояла неподалёку, пока он втирал её в кожу. Даже если бы я не стояла рядом с ним в тот момент, я бы поняла, что это такое по запаху. Мы сказали ему, что Солати рождаются с иммунитетом к укусам ядовитых насекомых. Рой, направлявшийся в нашу сторону, мог бы уничтожить армию за несколько секунд. Такой рой видишь лишь раз в жизни.

Опытному делегату следовало быть умнее.

Когда Оландон протянул ведро с навозом, он немного замешкался. Но судорожное напоминание об его ещё нерождённом ребёнке заставило его зачерпнуть зелёную жижу и поспешно втереть её в бледную кожу.

Запах дерьма вытесняет аромат тушеного мяса Лавины. Брума, находящийся рядом с Санджеем, закрывает рот рукой и отшатывается, задыхаясь. Кто знает, как долго Санджей собирал навоз? Он выглядит измученным и готовым упасть.

В конце концов, армии нужно было столько, сколько он мог унести. Мы не преминули подчеркнуть это. Тех, кто уже был покрыт навозом, отправили вперёд в надежде, что наша армия сможет пережить эту ночь.

Ведро, которое держит Санджей, доверху наполнено субстанцией из задницы дромеды. И он оглядывает лагерь — чистых от дерьма и не паникующих Брум, отползающих прочь от него — пока его взгляд не останавливается на мне, и на Оландоне рядом со мной.

Я держусь, но только до той секунды, пока Лавина не хмыкает:

— Почему ты весь в какашках?

Тогда-то я и проигрываю битву за сохранение тишины. Я смеюсь от души, а Санджей бросает ведро на землю и топает обратно к реке, по моему лицу текут слёзы.

Пока я буквально катаюсь по земле от смеха, Оландон делится историей с толпой, привлечённой шумом. Окружающие Брумы начинают давиться со смеху. Я завываю вместе с ними.

Неудивительно, что Санджей и Ашон так любят розыгрыши.

Приятно слышать смех; он согревает всех, кроме Санджея. Я, всё ещё хихикая, слушаю, как история передаётся из палатки в палатку и из мужчин прорывается смех.

— Ну, — говорит Ашон, собирая наши миски. — Не могу сказать, что он не заслужил это. Хотя довольно жестоко устраивать розыгрыши на людях.

Я поднимаю бровь.

— В самом деле.

Ашон бросает взгляд на моего брата, который шутит с Осколком. Он оборачивается с наглой ухмылкой.

— В самом деле.

***

Мы начали переправляться через реку при первых лучах костра, и к настоящему времени больше половины армии уже преодолело её.

Раздаётся такой тихий голос, что я почти не слышу комментарий за эхом марширующей армии:

— Я слышал, ты воздала Санджею по заслугам.

Я напрягаюсь, когда Аднан подходит ко мне.

Он продолжает говорить:

— Мне посчастливилось увидеть, как он покидает лагерь.

Я улыбаюсь.

— Дорожи этим воспоминанием.

— Несомненно.

Он усмехается, но веселье быстро исчезает с его лица.

Невзрачный изобретатель рядом со мной, мой брат, не имеет ни одной жилки агрессии в теле. Это немного абсурдно, что он вообще находится здесь. Но все мужчины ассамблеи должны были сражаться — за исключением тех немногих, кто остался управлять Гласиумом вместо Джована.

— Прости, — говорю я.

— За что? Это не твоя вина, — его голос грубый. Злой. Хотя не на меня. — Как только моя мать оказалась в земле, он очутился в объятиях твоей матери.

— Да, — мягко соглашаюсь я. — Наш... Роско врал нам обоим. Но тебе больше всех.

Аднан пытается говорить, но звук обрывается. Я вижу эмоции на его лице. Вижу, как сильно это на него повлияло. Я не могу решить, злюсь ли я больше на то, что Роско не сказал мне, или на то, что он так и не признался в правде своему сыну.

— Что я хочу сказать, — снова пытаюсь я, — мне жаль, что ты не знал.

— Большую часть жизни он врал мне. Мой собственный отец! Почему? — безнадежно спрашивает Аднан.

Я пожимаю плечами, не желая называть Роско грязным трусом в присутствии его сына.

— Полагаю, только он может сказать нам это.

Аднан смотрит вперёд на Короля. Скорее всего, его отец рядом.

— Не уверен, что готов спрашивать.

Я издаю короткий, горький смешок.

— Зачем, ты думаешь, я здесь?

Выражение его лица становится бесконечно светлым, лицо напрягается.

— Сестра.

Он перекатывает это слово во рту, словно оно слегка горькое на вкус.

— Мы не обязаны быть братом и сестрой. Если ты не хочешь, — поспешно говорю я. — Но, если хочешь, это тоже хорошо.

Его голубые глаза сверкают, а я закрываю рот. Он почёсывает подбородок.

— У меня никогда раньше не было сестры.

— У меня никогда раньше не было брата-Брумы.

Он смеётся.

— Думаю, это всё решает.

Мы оба бросаем в сторону Роско ещё один взгляд. Аднан напрягается, и я вижу, что он далёк от того, чтобы простить своего отца. Аднану легко принять меня, потому что я не лгала ему — и потому что я знаю его всего перемену, в то время как он знал своего отца всю жизнь. Роско предстоит нелёгкая битва, чтобы вернуть доверие Аднана, а у меня нет желания помогать оправдывать его действия. Даже когда мы идём на битву, я удивляюсь тому, что не испытываю никакого желания противостоять ему. Я чувствую, что Роско ввёл меня в заблуждение.

...Возможно, я знаю, что не могу заставить одного из родителей понять, и намерена наказать другого. Я отвлекаюсь от этого вопроса, вспоминая совет Джована.

Аднан поворачивается, чтобы уйти.

— О, и я бы следил за Санджеем как ястреб. Он будет готовить что-то особенное для вас с Оландоном.

— Я бы не ожидала от него меньшего, — возвращаю я.

Я продолжаю наблюдать, как солдаты переходят мост. Может быть, потому что ожидаю, что из-за любого куста выскочит моя мать, но я не могу избавиться от тревожного напряжения, которое мучает меня с момента нашего прибытия в Осолис. Всё идёт своим чередом, напоминаю я себе. Деревенские жители поддерживают нас и пока что находятся в безопасности. У нас есть еда. И нам удалось доставить все силы Гласиума в Осолис до встречи с армией Солати. Да, было бы неплохо, если бы местные жители могли увеличить нашу численность, но в целом мы находимся в выгодном положении.

Я отбрасываю беспокойство в сторону и раскачиваюсь на своей дромеде.

Риан был прав, в виду того, что мы узнаём, пока ждём остальную часть армии.

Мать позаботилась о том, чтобы опустошить запасы продовольствия во Второй Ротации, прежде чем отступила в Третью. Кауровые двери сарая широко распахнуты, всё, что было внутри, разграблено, и на виду не осталось ни единого зёрнышка.

К середине утра наша армия находится во Второй Ротации, и мы начинаем медленное продвижение к Третьей. Мы продолжаем передвигаться весь день, питаясь во время марша. Я слушаю, как окружающие мужчины обсуждают неизбежную предстоящую битву. Это звучит то тут, то там. Если я что-то и поняла к этому времени, так это то, что, как бы ты ни готовился, всё, что ты можешь сделать, столкнувшись с худшим кошмаром, использовать всё, что есть в твоём распоряжении.

Война жестока. В этом смысле она похожа на любовь. Ты думаешь, что готов и к тому, и к другому, но не можешь предсказать, что случится в каждом из случаев.