ГЛАВА 17

— Но как хорошо, что выполз ребёнок? — рассуждает Грех.

Лёд качает головой.

— Знаю! До этого мы были по уши в дерьме.

Грех изучает свои пальцы.

— Кто-то может сказать, что это идеальное совпадение.

Я прищуриваю глаза, глядя на красивого мужчину, прислонившегося к стволу Каура. Осколок опережает меня.

— Ты этого не сделал, — говорит он.

Грех невинно моргает.

Осколок неуверенно смотрит на меня.

— Он же не мог... не мог ведь?

Мы все находимся в доме с соломенной крышей. Мужчина из барака Трюкача стоит, зевая. Мышцы его живота приходят в движение.

— Мне никогда не нравились такие слова, как "не мог" и "не сделал". Они подразумевают границы. А я не слишком люблю границы.

— Ты подсунул ребёнка, — категорично говорю я.

Вьюга выплёвывает свою еду на Лавину, который в ответ ударяет его по лицу. Вьюга отлетает к стене. Я вижу, как Аквин с интересом наблюдает за этой перепалкой.

— Я бы не сказал, что подсунул туда ребёнка. Я просто помог ему с едой.

Мимо щеки Греха пролетает кинжал и вонзается в солому позади него.

Он протягивает руки к угрожающему блеску в руке Осколка. Ещё около пяти кинжалов свисают с пояса советника.

— Я забрал малышку у спящей матери и подтолкнул её в нужном направлении, — он смотрит на меня. — И спас твою задницу, — его взгляд скользит вниз. — Которая, могу сказать, очень отвлекает под этой мантией.

Я сдерживаюсь, чтобы не разразиться хохотом. Едва сдерживаюсь. Неужели он больше ни о чём не думает? И он прав. Он действительно спас мою задницу. В ямах я училась у лучшего шоумена. И этим шоуменом был Грех. Его инстинкты безошибочны, но ему и не нужно это знать. Ему хоть кол на голове чеши, всё равно сделает по-своему. Я не отрываю взгляда от Греха, наклоняя голову.

— Что вы, ребята, думаете?

Симпатяга красуется под вниманием мужчин в комнате, но заметно сглатывает, когда мрачные выражения лиц, окружающих его, проникают в душу.

Когда Лавина встаёт, Грех отступает назад.

— Ты же не серьёзно?

Гнев, ставший Уорреном, также поднимается со злобной ухмылкой.

— Насчёт чего? — говорю я, повторяя невинное выражение лица, которое он изображал ранее.

Путаясь в ногах, Грех исчезает из виду.

* * *

Дальше Пятая Ротация.

Джован подгоняет нас, чтобы добраться до следующей деревни. Учитывая состояние предыдущей, каждый час нашего промедления приводит к смерти ещё одного человека. Для защиты мы оставили десять дозорных в Шестой Ротации. Надеюсь, этого будет достаточно. Не хочется думать, что мы могли дать жителям надежду, а моя мать с корнем её вырвала.

Обеспечение Пятой Ротации такое же душераздирающее и трогательной, как и Шестой. Люди матери заперты в сарае, а Брумы расставляют еду на столах.

Я кормлю их и показываю своё лицо.

Сообщить о том, кто я такая, оказалось легче, чем я ожидала. За это стоит благодарить Аквина. Распространяя информацию через свои бесчисленные связи, он проложил мне путь к свержению матери. Заручиться поддержкой деревенских жителей было бы не так просто, если бы не работа Аквина. Он сказал, что занимался этим с самого моего рождения.

Я опускаюсь рядом с Королём Гласиума, который раскинувшись, лежит под деревом. Тень не даёт передышки от жары. Большинство Брум разбрелись по окрестностям, оказавшись подавленными интенсивностью температуры в такой близости от пожаров Четвёртой Ротации.

Я собираюсь с духом.

— Я планирую навестить тётю Джайн.

Король перекатывается на бок, и я с тоской наблюдаю силу его конечностей... и, как подсказывает мне сердце, всё та же дистанция, которая появилась с тех пор, как я впервые увидела Осолис, никуда не делась. Хотя мы шутили о разговоре, ни один из нас не сделал и шага. Теперь это кажется бессмысленным. Если я и подумала на секунду, что могу отказаться от спасения своего народа, то эта мысль исчезла, когда я увидела исхудавшие фигуры и отсутствие надежды в их глазах.

Я будущая Татум, а Джован — Король своего народа. Я всегда буду делать всё, о чём он меня попросит. И он будет делать то же самое для меня. И, возможно, только в таком амплуа мы можем быть. Хотя какая-то часть меня жаждет большего, та же часть хотела бы, чтобы ему было не наплевать на пропасть между нами.

Испытывает ли он такой же страх, что наша любовь ускользает из рук, как вода?

— Показывай дорогу, — говорит он.

Он протягивает руку к моей пояснице. То, что раньше он сделал бы без раздумий. Но Джован останавливает движение, как раз перед тем, как мы соприкасаемся.

Мгновение становится тягостным. Я с трудом сглатываю.

— Оландон объяснил мне куда идти. В эту сторону.

Лоза ещё не успела вырасти после того, как недавно прошли пожары Четвёртой Ротации, поэтому мы идём без препятствий. Моя тётя живет недалеко от деревни, за линией деревьев. Насколько Оландон смог понять, деревенскому жителю платят за то, что он приносит ей еду, готовит и убирает в доме. Я не знаю, чего ожидать. Моя тётя пострадала. Но насколько сильно? Узнает ли она меня? Узнает ли она моего отца? Я хочу увидеть её, но хмуро смотрю на землю под ногами. Это больше, чем желание получить ответ. Я перестала желать этого ответа, когда на моих глазах мать перерезала горло молодой девушке... но я очень хочу знать.

Почему мать решила не любить меня. Она не должна была меня ненавидеть. Она могла пожертвовать всем, чтобы любить меня. Но она этого не сделала.

Почему?

— Ты готова? — спрашивает Джован, когда мы приближаемся к строению из Каура.

Иронично, что они поселили пленницу в самом дорогом сооружении. Заботился ли Кассий о своей жене? Сомневаюсь.

Я стою перед дверью, по другую сторону которой находится моя родственница — та, кто могла меня любить, — и понимаю, что не готова. Я отбрасываю странное отдаление, возникшее между нами, и поворачиваюсь к Джовану. Я обнимаю его, без слов умоляя утешить меня.

— Моя Лина, — выдыхает он в мои волосы.

Весь воздух выходит из меня, когда я оказываюсь у его груди. И я прижимаюсь к нему в ответ, обхватывая его руками так сильно, как только могу. И мир медленно снова выравнивается.

Я отстраняюсь, делаю глубокий вдох и стучу в дверь из Каура.

Сейчас ранний вечер. Она не должна спать. Но, с другой стороны, мои ожидания от пожилых людей проистекают из наблюдений за Аквином. Возможно, это не лучший среднестатистический пример, на основании которого можно судить о других.

Собрав всё своё мужество, я протискиваюсь в дверь.

Она сидит за столом и делает глоток из чашки.

Она, как и я, на мгновение ошеломлена. Затем её лицо расплывается в улыбке.

— Лина, как я рада тебя видеть.

Позади меня Джован издаёт ворчание, и мне хочется сделать то же самое.

— Эм, здравствуй, Джайн. Т-тётя Джайн.

Она радостно хлопает в ладоши, когда я подхожу ближе. Джован стоит в дверях. Он поворачивается, решая уйти, и я бросаю на него взгляд полный паники. Он ни за что не оставит меня здесь.

— В последний раз, когда я тебя видела, ты говорила только "ба-ба-ба".

В её глазах блестят слёзы, а настроение меняется в считанные секунды. Она смотрит на свои руки, и я следую за её взглядом к шрамам на них. Оландон сказал мне, что, по его мнению, её пытали, пока разум не сломался.

Я приседаю рядом с ней и беру её за руку.

— Тётя Джайн, я не помню этого. Я была слишком мала. Но надеюсь, ты сможешь рассказать мне больше. Я пришла, чтобы забрать тебя. Если ты пойдёшь со мной.

Она поднимает руки и закидывает их мне на шею. Эта женщина удивительно сильная. Я задыхаюсь и перемещаюсь в положение, в котором могу вдохнуть воздух. Она отступает, и я вздрагиваю от свирепого выражения её лица.

— Ты заберёшь трон, как и должна была, — она откидывает мои волосы назад. — Девочка моя, как ты страдала. И мне жаль, что меня не было рядом, чтобы защитить тебя.

Во рту у меня пересыхает.

— Ты сделала больше, чем когда-либо делала моя мать, — хриплю я.

Она грустно улыбается.

— Да, искорка моя. Но жизнь не должна быть такой.

Мои глаза застилают слёзы.

— Мне понадобится мой чайник, — говорит она.

Я отклоняюсь назад, когда жена Кассия отскакивает в сторону.

По-прежнему молча, Джован пересекает комнату и помогает мне подняться на ноги. Мы с изумленным недоумением наблюдаем, как тётя занята сбором различных случайных, крупных, непрактичных предметов.

Пока я веду Джайн обратно через лес, Джован часто мельком смотрит на меня. Я не могу отвести взгляд от тёти. Во время этой неспешной прогулки она проявляет более дюжины различных эмоций, но во всех них она любит меня. Она утешает меня и поёт мне дифирамбы.

Эта женщина давно уже не в своём уме. И, тем не менее, я желаю, что бы она была моей матерью.

Ире и Гласиум поддержали меня. Теперь две деревни прислушались к тому, что я хочу сказать. Я нашла признание и любовь в самых неожиданных местах. В момент, когда я веду свою тётю в соломенный дом, где мы будем с ней спать, что-то вдруг на своё место — образ мышления и вера, которых до сих пор не хватало. Когда в детстве я мечтала править Осолисом, я всегда представляла себя правящей в одиночку просто потому, что так сложилась моя жизнь. В последние месяцы моей новой целью стало править без утайки. Это был мой первый шаг к счастью.

Словно теперь, когда деревенские жители на моей стороне, у меня есть друзья и тётя, я могу думать о счастье как о чём-то большем, чем мечта и желание.

Впервые я обдумываю возможность жизни, в которой я не одна.

Я знаю, как быть счастливой, и чего это будет стоить.

Я просто должна найти мужество разрешить себе обладать этим.