Тем не менее, только контроль над вооружениями, не более чем частые встречи на высоком уровне между лидерами, мог преодолеть соперничество между двумя конкурирующими системами. Смерть Сталина, возможно, была долгожданной. Но, как показывают архивы, она не уменьшила подозрительность Запада в отношении советских намерений. Даже призыв Хрущева к "миру" вызвал большое замешательство на Западе, где предполагали, что его целью было либо ослабить бдительность Запада, либо, после его успешного визита в США в 1959 году, улучшить имидж Советского Союза за рубежом. Устойчивый экономический рост или научные прорывы со стороны СССР также ничего не сделали, чтобы развеять подозрения Запада. Скромное, но реальное повышение уровня жизни в СССР, возможно, помогло повысить привлекательность его "мягкой силы", как и большие успехи, которых он добился, сначала запустив Спутник в 1957 году, а четыре года спустя, когда Юрий Гагарин стал первым человеком в космосе. Но их общим результатом стало то, что на Западе забили тревогу. На самом деле, чем успешнее Советский Союз выглядел в экономической и технологической сферах, тем большим вызовом он становился. Как открыто признался тогдашний директор ЦРУ, если советская экономика продолжит расти такими темпами, как в 1950-е годы, Соединенные Штаты столкнутся с "самым серьезным вызовом", с которым они когда-либо сталкивались в мирное время.
Кроме того, существовала еще одна не менее важная причина, по которой Запад и американцы оставались столь же подозрительными, и она заключалась в том, что СССР начинал играть все более важную роль в новом третьем мире. Хрущев мог говорить на языке сосуществования. Но вскоре стало ясно, что это не подразумевало принятия Советским Союзом статус-кво, особенно в той части мира, где Запад был наиболее уязвим: в своих бывших колониальных владениях. Здесь у СССР были некоторые готовые преимущества. Самое очевидное - она никогда не была колониальной державой за пределами своего евразийского "сердца". По ряду очень веских причин (включая тюремное заключение) многие из новых правителей в Африке и Азии были настроены враждебно по отношению к своим бывшим владыкам. Более того, многие из них считали, что видят выход из бедности и отсталости не в принятии капитализма западного типа (самого немодного до 1980-х годов), а в социалистических экономических стратегиях, в которых центральную роль играет государство, а не рынок. У Советского Союза было еще одно оружие в его идео-логическом арсенале: В.И. Ленин, чья жестокая атака на империализм в 1916 году особенно хорошо сыграла на руку антиколониальному движению, как и его речь в 1920 году на Втором конгрессе Коминтерна, где он призвал коммунистов поддержать борьбу всех угнетенных народов, страдающих под пятой колониализма. Теперь, в долгий послевоенный период, стало возможным воплотить призыв Ленина в жизнь, начиная с Египта и Индии в 1950-х годах, а затем во Вьетнаме, Центральной Америке и даже на юге Африки в 1960-х и 1970-х годах.
И все же, возможно, самым большим препятствием, стоящим на пути любого далеко идущего сближения, была не только поддержка СССР различной борьбы на периферии, но и более фундаментальное различие между самими двумя государственными системами - одна определяла себя как широко либеральную, а другая - нет. Консерваторы вполне могли быть более непримиримыми врагами СССР. Однако именно послевоенный либеральный порядок, организованный на основе открытых рынков, открытых обществ и либеральной экономики, представлял наибольшую проблему (и потенциальную угрозу) для государства, само существование которого определялось как противостояние всем этим трем принципам. Конечно, неудивительно, что если советские лидеры, такие как Брежнев, прекрасно ладили с консервативными реалистами, такими как Киссинджер и Никсон, то либерал Картер оказался для них гораздо более сложным предложением. Действительно, довольно глупо подписав Хельсинские соглашения 1975 года в тщетной надежде, что это узаконит их контроль над Восточной Европой, они вскоре обнаружили, что это привело к совершенно обратному. Роль, которую сыграли Соглашения в ускорении перемен в советском блоке, стала предметом долгих дебатов среди ученых, ищущих более новые способы объяснения окончания холодной войны. Но не приходится сомневаться в том, что, обеспечив юридически признанную основу, на которую впоследствии могли ссылаться восточноевропейские диссиденты, это в какой-то мере ослабило советский контроль на собственном "заднем дворе". В период с 1985 по 1991 год основа советской внешней политики изменилась с марксистско-ленинского взгляда на неизбежный конфликт между капитализмом и социализмом на идеалистическое видение сотрудничества между государствами в решении глобальных проблем.
Одна из многочисленных ироний истории холодной войны заключается в том, что до конца 1970-х годов казалось, что не СССР, а Соединенные Штаты находятся в долгосрочном упадке. Даже через несколько лет после президентства Рейгана мнение о том, что солнце медленно заходит над американской империей, было мнением, которое, если судить по огромной популярности книги Пола Кеннеди, продолжало пользоваться большой поддержкой. Однако, как мы знаем, история сложилась не совсем так. СССР постепенно, а затем все быстрее исчезал с международной арены, а либеральный Запад продолжал одерживать то, что Фрэнсис Фукуяма в своей много цитируемой (и много неправильно понимаемой) статье 1989 года считал масштабной идеологической победой над своим коллективистским соперником.
Возникает вопрос, когда все это началось? Здесь, похоже, все сходятся во мнении, что хотя для изменения дискуссии о роли СССР в мире потребовался Горбачев, многие изменения, которые произошли при нем, уже давно назревали. В конце концов, не Горбачев, а Хрущев изначально бросил вызов сталинской системе. Он также не был первым, кто усомнился в преимуществах плановой экономики. Эта честь выпала преемнику Хрущева, Николаю Косыгину, в 1965 году. Советская внешняя политика также стала объектом критического анализа задолго до 1985 года. Как уже отмечал ряд советских писателей, все это было хорошо, когда революционный флаг развевался в странах третьего мира, но такие интервенции, отмечали они, были чрезвычайно дорогостоящими и практически не способствовали советской безопасности. Это также делало практически невозможными любые стабильные отношения с Соединенными Штатами.
Более поздние события в коммунистическом лагере также не принесли оптимизма. Китай по-прежнему враждебно относился к своему бывшему другу и союзнику. Ряд ведущих коммунистических партий в Западной Европе - наиболее заметные в Италии и Испании - начали дистанцироваться от Москвы. А ситуация в Восточной Европе оставалась, мягко говоря, сложной. В самом деле, СССР не только не получал особого утешения от того, что держался за свои многочисленные неуправляемые зависимости там; попав в 1970-е годы СССР был втянут в огромную задолженность перед Западом, и многие из них тоже стали чем-то вроде экономических обязательств. Наконец, в дополнение к этому длинному списку бед, СССР был втянут в невыигрышную войну в Афганистане, которую его многочисленные враги, от радикальных джихадистов до США, использовали с жестокой и беспощадной эффективностью.
Таким образом, когда Горбачев принял руководство страной в 1985 году, большинство, если не все, представители советской элиты уже чувствовали, что что-то должно измениться. Экономика начала замедляться. Между Советским Союзом и капиталистическим Западом начал образовываться еще больший материальный разрыв. Средняя продолжительность жизни мужчин падала. Хронические заболевания, вызванные чрезмерным употреблением алкоголя, росли. Доходы от продажи нефти падали. А советское сельское хозяйство оставалось в упадке, и его мало что могло порекомендовать кому-либо в мире. Фактически, по сравнению с сельским хозяйством США оно было примитивным. Как спросил в 1982 году один эксперт по этому вопросу, "как могло случиться, что Советский Союз, имея столько же пахотных земель на душу населения, сколько и Соединенные Штаты, не мог прокормить свой собственный народ, "в то время как сельское хозяйство США не только обеспечивает" свое собственное население "одним из самых богатых рационов в мире, но и поставляет на экспорт больше продовольствия, чем любая другая страна" в мире?
Во многих отношениях, таким образом, Горбачев вступил в должность в критический момент истории СССР, который, возможно, стал еще более критическим из-за того, что, по крайней мере, в двух западных странах - США и Великобритании - два мощных лидера в лице Рейгана и Тэтчер вели убежденную идеологическую войну против всех проявлений социализма, включая ва-рианты, существовавшие в Советском Союзе. Несомненно, сама система могла бы продержаться на плаву в своей собственной неэффективности. Большинство российских граждан, в конце концов, казалось, были вполне довольны своей участью, пока режим обеспечивал предметы первой необходимости, такие как постоянная работа (пусть и плохо оплачиваемая), квартира (пусть и тесная) и ежегодный отпуск, организованный через трудовой коллектив. Конечно, было мало свидетельств того, что, когда Горбачев пришел к власти, страна была нестабильной или готовилась к краху. Действительно, существует целая школа мысли, которая настаивает на том, что основная причина окончательного исчезновения СССР с мировой арены заключалась не в том, что он находился в терминальной стадии экономического упадка или не мог конкурировать в военном отношении с Соединенными Штатами, а скорее в том, что Горбачев потворствовал всевозможным непродуманным инициативам, которые могли успокоить Запад относительно благожелательных намерений СССР, но которые в конечном итоге привели лишь к тому, что вся система советской власти (в том числе и в Восточной Европе) разрушилась. Тем не менее, трудно представить, что история развивалась бы совсем по-другому, если бы Горбачев начал пытаться заново определить отношения СССР с остальным миром, постепенно отказываясь от нарратива, который вел СССР на протяжении десятилетий. Было ли то, что появилось в качестве нового нарратива, более убедительным или последовательным, чем то, что сейчас отбрасывается, весьма сомнительно. Конечно, сам Горбачев никогда не имел четкого представления о том, чего он хочет достичь, и даже о том, как он этого добьется. Однако, как только он начал коверкать систему внутри страны и заговорил о создании чего-то столь же неопределенного, как "общий европейский дом" в рамках "взаимозависимого мира, основанного на общих ценностях", то "центр... удержать" стало крайне маловероятно, если не невозможно (перефразируя великого ирландского поэта Уильяма Батлера Йитса). ... удержаться". Была ли система в конце концов побеждена своими соперниками, разрушена собственными противоречиями, покончила жизнь самоубийством, не смогла противостоять зову рынка или просто случайно развалилась, несомненно, будет обсуждаться учеными еще много лет. Однако ясно одно: без позитивной истории, которую можно было бы рассказать себе и миру, СССР просто не мог продолжать существование.