Артур Экштейн является главным современным представителем реализма в отношении Рима. Он, как и большинство реалистов, отвергает анализ "на уровне единиц", который делает акцент на внутренней структуре и культуре государств и сообществ. Главное - угроза из внешней геополитической среды, что порождает у римлян постоянное чувство незащищенности и насильственную реакцию. После борьбы с латинскими и этрусскими государствами, галлами долины реки По, вольсками и самнитами на юге Италии появились греческие города-государства, иногда поддерживаемые эллинистическими монархиями, а затем государства Великой Греции, Карфагенская империя, народы Ближнего Востока и Северной Африки, племена Европы и Балкан. Рим был милитаристским, соглашается он, но это было нормальным явлением среди древних государств и племен Средиземноморья, попавших в ловушку той же "жестокой логики". Просто Рим был наиболее успешным.

Никола Терренато ставит это под сомнение. Он утверждает, что в VI-IV вв. до н.э. Рим, как и многие италийские поселения, состоял из городского центра и сельскохозяйственной глубинки, в которой доминировали аристократические кланы. Центр постепенно приобретал статуарный облик, но до IV в. цели ставились в первую очередь перед господствующими кланами, а не перед городом, и "армия" Рима состояла из дружин аристократов, воевавших за личные цели кланов, а основным видом военных действий были набеги, особенно на скот. Общины не имели четких границ и не занимали всего пространства даже этой зоны Италии. Однако в результате обмена с соседями они обрели некоторую общую культуру. Большинство римских войн, местоположение которых известно, велись не с другими городскими центрами низменности, а с племенами севера и Апеннинских гор, особенно с самнитами. Против галльских племен в большинстве случаев война была самообороной в ответ на набеги, но римляне неоднократно начинали войны против самнитов, поскольку те блокировали римские амбиции по завоеванию территории, простиравшейся от побережья до побережья.

Однако присоединение соседних городских центров, расположенных на равнине, к Риму, по мнению Терренато, происходило не столько путем войн, сколько путем переговоров, причем не между государствами, поскольку это еще не была многогосударственная система. Соседние кланы, особенно те, которые имели родственные связи в Риме, заключали с ним союзы, часто для того, чтобы подавить классовый конфликт внутри своих собственных общин. Рим привлекал соседние аристократии, поскольку защищал их права перед низшими классами и предоставлял им римское гражданство. Это давление на смену режима делало его "в худшем случае меньшим злом, а в лучшем - золотой возможностью" для некоторых элит, которые способствовали поглощению Римом их собственной общины. Это влекло за собой борьбу фракций с кланами, выступавшими против поглощения. Он видит "большую сделку между элитами всего полуострова, которая стала бы главным катализатором его политического объединения". Они "мало заботились о судьбе конкретного государства и много - о судьбе своего рода, они вплетались в различные политические системы и выходили из них, вскакивали на проходящие мимо банданы и боролись за позиции, стараясь при этом остаться на стороне победителей".

В этом можно убедиться на протяжении двух столетий после установления республики в 509 г. до н.э. Поскольку многие видные римские семьи имели неримское происхождение, войны могли быть менее распространены, чем считали поздние римляне. Они, возможно, перечитывали более раннюю историю Италии, состоящую из государств, в которых они сами жили, и не обращали внимания на классовые конфликты внутри и классовую солидарность между сообществами. Терренато делает вывод: "Ситуация в центральной и южной Италии после завоевания в основном соответствует модели, которая рассматривает широкое взаимодействие элит и переговоры в качестве основных факторов, обусловивших переход". Были войны, но некоторые полисы исчезли из-за стремления их элит к смене режима. К 264 г. до н.э. Рим заключил более 150 договоров с полисами по всей Италии, двусторонних, но асимметричных, представлявших собой римскую мафию. После 338 г. до н.э. союзным латинским городам-государствам было запрещено поддерживать официальные отношения друг с другом во избежание создания союзов между ними. Трибуны Рима должны были вносить военные сборы и финансировать свои военные операции. Римские граждане платили прямой налог, предназначенный для военных нужд, в то время как союзники поддерживали свои собственные сборы. Наиболее урбанизированные соперничающие народы - этруски и греки - были разделены на раздробленные города-государства.

Так, в V-IV вв. до н.э. Рим распространился на центральную и южную Италию, мини-империя стала более похожей на государство, как и другие средиземноморские полисы, такие как финикийские колонии (например, Карфаген), Сиракузы, Марсель, Тарквинии. Терренато подчеркивает "ограниченность возможностей, которые оставались открытыми для тех государств, которые не расширялись. Для них нейтралитет и независимость в небольших масштабах должны были становиться все более нереальными. ... . . Для элиты стало ясно, что единственным приемлемым выбором для них является поддержка того, кто предложит лучшие условия. . . . Эти государства начали вести переговоры об условиях своего присоединения, особенно в центральной Италии, где они тесно сгруппировались" .

Терренато и Шайдель подчеркивают, что в ранней римской истории произошел переход от дипломатии к угрозам мафиози, смене режима и, наконец, к завоеваниям. Именно с этого момента, с появлением реальных государств, реализм Экштейна может быть применим, а это была небезопасная среда. Как отмечают Уильям Харрис и Мэри Бирд, однако почти все войны Рима в то время велись за пределами его собственной территории или территории его союзников, что говорит о наступательной экспансии. Одним из преимуществ наступательной войны является то, что она уничтожает территорию противника, а не свою собственную. Харрис утверждает, что римляне начали больше наступательных войн, чем самниты или этруски, после того как Рим был четко установлен.

Экштейн предлагает некоторые отрывочные данные о греческих государствах. По его данным, Афины находились в состоянии войны две трети лет с 497 по 338 гг. до н.э., а другие государства вступали в войну более чем в 90% лет за короткий период. По крайней мере, одна из эллинистических монархий находилась в состоянии войны 97% лет на протяжении 163-летнего периода. При этом, поскольку одновременно существовало от четырех до девяти монархий, в среднем каждая из них воевала менее половины лет, что, тем не менее, является высоким показателем. Три эллинистических правителя - Аттал I, Филипп V и Антиох III - вступали в войну каждый год, но только в течение двадцатипятилетнего периода. Виктор Алонсо оспаривает мнение, что греческие города-государства почти все время находились в состоянии войны. Акцент на афино-спартанском соперничестве затушевывает тот факт, что многие государства подолгу не вступали в войну. Аргос и Корсира воздерживались от войны на протяжении большей части V века, как и Мегара, Ахейская конфедерация и движение за общий мир в IV веке. Нейтралитета и неприсоединения придерживались такие регионы, как Этолия, Эпир, Крит, а также многие греческие колонии за рубежом. Алонсо подчеркивает роль дипломатии в урегулировании греческих конфликтов. Хотя греки считали, что война часто неизбежна, они стремились ограничить ее масштабы и отсрочить исход, прибегая к дипломатии. Как только война начиналась, они соглашались на перемирия, капитуляции и защиту глашатаев.

Соперники иногда предпринимали наступательные действия против Рима, но не так часто, в то время как частота и продолжительность римских войн не имеет аналогов. По словам Полибия, римляне были более свирепы, чем эллинистические государства, в обращении с побежденными врагами. Мы увидим, что карфагеняне не были столь воинственны, как римляне. Геополитический аргумент Экштейна имеет некоторую ограниченную объяснительную силу, меняющуюся и уменьшающуюся с течением времени, но мы должны добавить третью теорию римских войн.

Три объяснения римского милитаризма: (3) Римская агрессия

Это объяснение допускает мысль о том, что геополитическая обстановка была нестабильной, но утверждает, что главным агрессором стал Рим, движимый внутренним милитаризмом. Из классиков к этому подходили Полибий и Цицерон, а главным современным исследователем является Харрис. Харрис не видит сознательной долгосрочной политики империализма, поскольку экспансия происходила фрагментарно и конъюнктурно (что не редкость при строительстве империи). Но успех порождает успех, и в этом была последовательная направленность агрессии: Рим продолжал это делать". Декстер Хойос, как и Эрих Груен, соглашается с этим в отношении римской политики в Италии и на западе, но не в отношении отношений Рима с эллинистическим миром. Груен изображает Рим как долгое время равнодушный к грекам, не желающий заключать с ними договоры, осторожный в отношении вхождения в регион, где соперничали многочисленные развитые государства. На этом этапе об аннексии востока почти не думали. В итоге Эллада оказалась под властью Рима не потому, что римляне экспортировали свои структуры на Восток, а потому, что греки настойчиво втягивали западного человека в свою собственную структуру - до тех пор, пока она не перестала быть их структурой"