Во второй половине века в Османской империи ситуация была несколько иной. Основой военной модернизации стало подавление янычар (1826 г.) - гвардии, состоявшей из изначально немусульманских (но позже перешедших в другую веру) групп, базировавшихся в Стамбуле и превратившихся в самодостаточную касту, едва справлявшуюся со своими обязанностями. В 1840-х годах, после реформ Танзимата, новая политика была направлена на унификацию статуса подданных мужского пола и устранение разрыва между государством и народом путем упразднения целого ряда промежуточных органов. Постепенное введение всеобщей воинской повинности после 1843 г. стало частью этой переориентации - и здесь речь идет о серьезном вмешательстве в жизнь общества. Как и во многих других европейских странах, исключения делались для некоторых групп населения, например, кочевников или жителей Стамбула. Немусульмане вместо этого облагались специальным налогом, и только гораздо позже, в 1909 г., стали подлежать призыву. Военная служба, которая на практике могла затягиваться на гораздо более длительный срок, вызывала всеобщий страх и отвращение, а реальный набор рекрутов был сравнительно невелик. После рубежа веков османская армия продолжала опираться на оседлых крестьян-мусульман основных анатолийских провинций. К этому времени в стране сформировался грамотный офицерский корпус, который вскоре стал самым активным фактором турецкой политики, но "школой государственности" османская армия так и не стала.

Пожалуй, нигде, кроме Пруссии-Германии, воинская повинность не приобрела такого значения, как в Японии. В отличие от этнической неоднородности больших континентальных армий, японская армия после 1873 г. была организована как национальная сила на основе всеобщей воинской повинности (три года в поле, четыре в резерве), но, как и во Франции, освобождение от службы можно было купить. Призыв имел в Японии прямо революционное значение, которого не было ни в одной другой стране, поскольку военный реформатор эпохи Мэйдзи Ямагата Аритомо выступал против планов превращения старых самураев в неофеодальную армию профессиональных солдат. Призывная армия должна была избежать формирования такого автономного рыцарства и в то же время дать возможность привязать население к новому режиму и использовать его энергию для решения общегосударственных задач. Престиж армии сильно вырос после побед 1895 и 1905 годов. Милитаризм Японии начала ХХ века был не столько продолжением старых военных традиций, сколько следствием нового начала, заимствовавшего модели Франции и Пруссии. Прежде всего, всеобщая воинская повинность сделала военных заметными в мирное время в гражданской жизни.

Полиция

В армии мобилизация совпадала с дисциплинированием определенной группы населения. Обеспечение общего порядка и дисциплины в мирное время возлагалось на полицию и уголовную юстицию, а армия привлекалась только в периоды революционных потрясений или в сельской местности (как в России), где полиция была слишком малочисленна. В Европе XIX века государство раньше, чем в других странах, отказалось от эффектных актов карательного возмездия. Оно перестало использовать ритуальные казни в качестве театра ужасов. Растущая сила гуманизма постепенно сделала подобную практику нетерпимой, и после середины века она исчезла в Западной Европе: к 1863 году в германских землях и к 1868 году в Великобритании. Нечто вроде глобальной "предсовременности" в системе наказаний заканчивалось там, где государственный палач исчезал из поля зрения общества как искусный ремесленник и артист. Логика рынка также делала подобные демонстрации неприемлемыми, поскольку во многих городах близость места казни мешала росту цен на недвижимость. Нелетальное государственное насилие, немыслимое и в современной Европе, сохранялось довольно долго. В 1845 году царь Николай I запретил публичные порки, но эта практика оставалась настолько распространенной, что до конца века вызывала протесты как гуманистов, так и националистов, опасавшихся, что она угрожает репутации России как цивилизованной страны.

Более глубокое проникновение сил правопорядка в общество дало государству возможность использовать менее жесткие средства воздействия на власть. Девятнадцатый век стал веком первопроходцев в развитии полиции. Франция стала первой европейской страной, где уже в 1700 г. появились штатные полицейские агенты под контролем центрального правительства. В Великобритании полицейская система, ориентированная на Лондон, начала формироваться в 1829 г., но контроль местных властей оставался там более сильным, чем на континенте. В Берлине полиция получила униформу, позволяющую четко идентифицировать ее, только в 1848 году. В то же время за государственный контроль в сельской местности отвечала жандармерия - специальное подразделение, которое впервые приобрело значение во время Французской революции, а затем послужило образцом для всей наполеоновской империи и за ее пределами и на протяжении всего XIX века было одной из ведущих статей экспорта Франции. Полиция и жандармерия во многих странах были наиболее устойчивыми остатками наполеоновского правления; режимы Реставрации мало что принимали так охотно.

Французская полицейская модель распространилась и за пределами Европы. Если Япония (под влиянием франко-прусской войны) в основном подражала Германии в военных вопросах, то при создании полицейских сил она обратилась к Франции. В 1872 году первый министр юстиции страны отправил делегацию из восьми молодых чиновников в Европу для изучения и сравнения различных полицейских систем, и вскоре после их возвращения Япония приступила к созданию собственной современной системы (сначала только в столице). Французская система по праву показалась гостям наиболее четко организованной, и министерство уже выделило Францию в качестве основной модели для новой системы правосудия. В течение последующих двадцати лет именно французская полицейская система была воспроизведена японцами с некоторыми изменениями. Например, жандармерия превратилась в Кемпетай. После начала имперской экспансии Япония, следуя французскому обычаю (неизвестному в Британской империи), передала свои колонии под контроль военной полиции, и Кемпетай взял на себя эту роль на Тайване, а затем и в Корее. До 1945 г. она постоянно превращалась в тот жестокий инструмент террора, который держал в страхе и трепете мирное население на всех завоеванных землях.

К 1881 г. Япония завершила процесс обучения в полицейском секторе. Далее последовала расширенная адаптация импортированной системы. Япония более серьезно, чем любая европейская страна, подошла к профессионализации и подготовке своей полиции, покрыв всю страну густой сетью полицейских участков. Являясь главным государственным органом, обеспечивающим фактическую реализацию многоплановых реформ Мэйдзи, полиция пресекала любое сопротивление "новой Японии" и обеспечивала проведение социальных изменений только сверху вниз. Наибольших успехов полиция добилась в преследовании нежелательных политических партий и организаций раннего рабочего движения. Менее эффективными были операции против стихийных протестов, участившихся на рубеже веков. К моменту смерти императора Мэйдзи в 1912 году типичный японский полицейский был не азиатской версией дружелюбного лондонского бобби, а прямым агентом центрального правительства. В то время Япония была, пожалуй, обществом в мире с наиболее широким присутствием полиции.

Пожалуй, ни в одной колонии XIX века не было базовых элементов современной полиции европейского образца, прежде всего в городах. При поддержании правопорядка в сельской местности колониальные правители почти всегда так или иначе сотрудничали с местными элитами, опираясь отчасти на отношения "патрон-клиент", отчасти на механизмы коллективной ответственности. Восстания в Азии, неоднократно застававшие колониальные власти врасплох, показывают, насколько мало было известно о происходящем в этих крупных сельскохозяйственных странах. Независимо от того, находилась ли территория под европейским контролем долгое время (как Индия и Индонезия) или была колонизирована только в 1880-х годах (тропическая Африка или северный Вьетнам), колониальная полиция начала ужесточать контроль над сельской местностью только в 1920-х годах, в то время, когда в городах происходили столкновения непокорных рабочих с властями, которые становились все более беспокойными. Аналогичные тенденции проявились и в неколониальном Китае, где при правительстве Гоминьдана (1927-37 гг.) были предприняты несерьезные попытки государственного строительства, в том числе и с использованием такой сельской полиции, какой еще не существовало. До 1920 г. колониальные народы лишь в исключительных случаях, например в Китае, сталкивались с полицейским контролем и связью деревни с бюрократической системой управления, привычной для континентальной Европы и Японии.

Мировая эволюция полицейских сил в XIX-XX веках дает хорошие примеры всевозможных переходов не только от материнской страны к колониям или через экспорт в независимые страны (Сиам или Япония), но и между частями одной и той же имперской системы. Так, после британской оккупации Египта в 1882 году основные структуры индийской полиции были внедрены без какой-либо привязки к местным условиям. Другие способы установления порядка в колониях также оказывали влияние на Европу. Например, индийский уголовный кодекс, который знаменитый историк Томас Бабингтон Маколей разработал в 1835 году, будучи фактическим министром юстиции Индии, отличался точностью и последовательностью, не имевшими прецедента на Британских островах с их казуистической традицией общего права; сравнительно систематизированное английское уголовное законодательство последовало за ним только в 1870-х годах. Подобно тому, как государство в Индии приняло жесткие суверенные меры завоевателя, законодателя и жандарма, многие консерваторы в материнской Великобритании считали, что государственное принуждение должно быть сильнее направлено против практики и риторики демократизации. Силы, противостоящие такой авторитарной реакции, оставались достаточно сильными, чтобы противостоять угрозам представительной системе внутри страны. Однако критики империализма, такие как дальновидный Джон Аткинсон Хобсон, выражали серьезную озабоченность тем, что девять десятых жителей империи жили под игом "британского политического деспотизма", который грозил отравить климат в стране-матери. Колониализм постоянно порождал авторитарные вызовы свободе метрополии и регулярные требования усиления полицейских полномочий.