Но к 2017 г. элита Давоса осознала, что прогресс может идти и вспять, или, точнее, что исторические тенденции движутся маятником. Великий финансовый кризис 2008 года разрушил представление о том, что "инновации" - это всегда хорошо, по крайней мере, в сфере финансов. Он также подорвал аргумент о том, что свободный рыночный капитализм способен решить все проблемы; правительства стали вмешиваться в финансовую систему и другие сферы экономики. Глобализация отступила во всех областях. Казалось, что демократия находится под ударом. Статус и авторитет западных правительств рухнул во многих других частях света, особенно в Азии. Китай стал более напористым и менее готовым к восприятию западных идей. Политические потрясения начались и внутри западных стран: в 2016 г. произошел Brexit и неожиданные результаты выборов в Америке. Протекционизм, популизм и протесты, казалось, были повсюду. В итоге мир оказался в условиях усиливающейся "VUCA" - волатильности, неопределенности, сложности и неоднозначности, если воспользоваться термином, полюбившимся американским военным.
Эта нестабильность и неустойчивость неуловимо подтачивала представления элиты. Это также заставляло их опасаться потенциальных рисков, которые могли возникнуть, если бы они игнорировали социальные проблемы, неравенство доходов, уязвимость цепочек поставок, будущее влияние изменения климата и т.д. Это, в свою очередь, делало некоторые идеи Фридмана - например, о том, что бизнес должен ориентироваться только на акционеров, исключая все остальное, - менее привлекательными. Возможно, в этом нет ничего удивительного. В конце концов, Фридман также был порождением своей среды: когда он разрабатывал свои теории акционерной стоимости в середине ХХ века, он работал в то время, когда вера в эффективность правительства, инноваций, научного прогресса и свободных рынков была в целом высока в англосаксонском мире. Он также реагировал на то, что предыдущие поколения бизнес-лидеров часто действовали безотчетно. Как всегда, необходимо понимать контекст идей Фридмана - не в последнюю очередь потому, что к 2017 году этот контекст радикально изменился. В мире VUCA ни руководители компаний (ни избиратели) не испытывали особой уверенности в том, что правительства англосаксонского мира способны решить такие проблемы, как изменение климата или неравенство. Напротив, опросы, проведенные компанией Edelman, специализирующейся на связях с общественностью, показали, что после финансового кризиса 2008 года вера в правительство в большинстве западных стран рухнула. Доверие к бизнесу также упало в годы после кризиса, причем особенно заметное (но неудивительное) снижение было зафиксировано в банковском секторе. Однако, что бросается в глаза, так это то, что правительство выглядело немногим лучше бизнеса, и в последующие годы эта тенденция существенно не изменилась. Действительно, к 2020 году опросы показали, что в восемнадцати из двадцати семи стран, где проводилось исследование Edelman, население доверяло бизнесменам больше, чем правительственным лидерам в плане решения проблем. Удивительно, но бизнес также пользовался большим доверием, чем неправительственные организации. (Последние считались чуть более этичными, чем бизнес, но менее компетентными, в то время как правительства рассматривались как неэтичные и некомпетентные).
По мнению Ричарда Эдельмана, главы компании, носящей его имя, эти тенденции создают для руководителей компаний позитивные причины для внедрения ESG. Однако был и более негативный, менее обсуждаемый стимул: страх перед метафорическими вилами. По мере роста протеста руководители компаний осознавали, что им необходимо что-то делать для реформирования капитализма и придания ему более приемлемого вида, иначе возрастает риск того, что общественная реакция сместит их. Активизм, корысть и самосохранение смешивались, хотя мало кто из руководителей хотел обсуждать это открыто.
В 2018 году я предложил коллегам из FT запустить на сайте специальный раздел, посвященный ESG. Я полагал, что на рынке может возникнуть пробел, поскольку интерес к этой теме явно возрастал, но в основных СМИ она практически не освещалась, а сообщения о ней можно было найти только на специализированных новостных сайтах. Это повторяло схему подачи информации, которую я наблюдал десятилетием ранее в связи с секьюритизацией и кредитными деривативами. И снова журналисты столкнулись с историей, которая развивалась медленно и эллиптически, что не очень-то соответствовало культурным определениям хорошей "истории". И снова было трудно "продать" эту историю, поскольку неуклюжие аббревиатуры и технический жаргон отталкивали посторонних. Сектор ESG также был непрозрачным и фрагментированным, поскольку его развитие происходило по принципу кустарной промышленности: разные новаторы предлагали различные идеи продуктов, каждый из которых имел свою собственную этикетку и стандарты. Сложно было составить общую картину происходящего. Это нашло отражение и в освещении событий в СМИ: в начале 2019 года исследователи FT попытались измерить, сколько материалов на сайте FT посвящено вопросам ESG, и обнаружили, что сложно отследить это, поскольку внутренняя система тегирования использует более десятка различных лингвистических "тегов" для этого контента и таким образом распределяет истории по разным тематическим группам. ESG было везде, но нигде. Это создавало информационный пробел. "Состояние ESG сейчас очень похоже на то, каким была индустрия венчурного капитала, когда я начинал работать четыре десятилетия назад", - сказал мне Рональд Коэн, которого в Европе прозвали "отцом венчурного капитала". Он начинал свою карьеру как чистокровный капиталист, став соучредителем венчурной группы Apax. К XXI веку он стал евангелистом ESG, совместно с Гарвардской школой бизнеса разрабатывая показатели учета "влияния". Или, как заметила Мариса Дрю, старший финансист Credit Suisse (впоследствии ставшая главным специалистом по устойчивому развитию этого банка): "Я начинала свою карьеру, занимаясь кредитами с заемным капиталом и другими видами структурированного финансирования в 1990-е и первые годы XXI века, и то, что я вижу в области ESG, очень похоже. Это то, что происходит с любым сектором на ранней стадии инноваций, пока он еще не созрел".
Так, летом 2019 г. FT запустил рассылку под названием «Нравственные деньги». Я предложил это название не для того, чтобы намекнуть на какую-либо религиозную связь, а просто потому, что мы искали броский тег, свободный от аббревиатур. Я прекрасно понимал, как трудно было заставить CDO, CDS и т.д. звучать захватывающе до финансового кризиса 2008 г. из-за всех этих аббревиатур и жаргонизмов. Словосочетание "моральные деньги" казалось легко запоминающимся. Еще лучше то, что оно ссылалось на концепцию Адама Смита, интеллектуала XVIII века. Его часто считают отцом-основателем свободного рыночного капитализма, поскольку в его книге "Богатство народов", написанной в 1776 г., конкуренция прославляется как источник инноваций и роста. Однако во второй книге, написанной Смитом в 1759 г., "Теория нравственных чувств", утверждалось, что торговля и рынки могут работать только при наличии общих моральных и социальных основ. Движение ESG как бы объединило эти две книги: "Моральные" чувства были введены для того, чтобы сделать рынки и капитализм более прочными и эффективными.
Мы выбрали удачное время. В августе 2019 г., через два месяца после начала публикации "Моральных денег" на сайте, американская организация Business Roundtable (BRT) - элитное объединение руководителей двухсот крупнейших компаний Америки - выступила с официальным заявлением, в котором объявила о переходе на "акционерное" видение капитализма. В предыдущие десятилетия БРТ поддерживал мантру Фридмана, т.е. ориентировался на прибыль акционеров. Теперь же БРТ обязуется заботиться об интересах сотрудников, общества, окружающей среды и поставщиков. Почти все двести с лишним членов BRT подписали заявление.
"А что это, собственно, значит?" - спрашивали мои коллеги из FT. Цинизм был налицо. Это неудивительно: на микроуровне было неясно, какое практическое воздействие может оказать заявление BRT. Когда команда "Моральных денег" связалась с руководителями компаний, некоторые из них настаивали на том, что их компания всегда уважала заинтересованные стороны; многие неясно представляли себе, как они планируют (или не планируют) вносить изменения, чтобы следовать этой новой мантре. Тогда Люциан Бебчук, профессор Гарвардского университета, который сам по себе является скептиком ESG, вместе с коллегой провел исследование среди компаний, подписавших BRT. Он обнаружил, что почти никто из руководителей компаний, подписавших соглашение, не консультировался со своим советом директоров, что позволило Бебчуку и его коллеге Роберто Талларите прийти к выводу, что заявление BRT - это просто пустой пиар. "Наиболее правдоподобное объяснение отсутствия одобрения со стороны совета директоров заключается в том, что руководители компаний не рассматривали это заявление как обязательство внести серьезные изменения в отношение своих компаний к заинтересованным сторонам", - предположили они. Фактор "опускания глаз, усмешки и стона" не исчез.
Однако, с точки зрения антрополога, символизм объявления о пуске автобуса все равно выглядел поразительно. Годами ранее, в Таджикистане, я узнал, что ритуалы имеют значение, даже если посыл, который они несут, кажется противоречащим "реальной" жизни. В случае с автобусом BRT объявление показало, что контуры того, что считалось нормальным, смещаются. Как утверждал антрополог Бурдье, "докса" - границы дискуссий и ортодоксальности - сдвинулись. "Перспективы бизнеса, советов директоров, инвесторов меняются. Теперь речь идет о заинтересованных сторонах", - заметил Джеймс Маньика, топ-менеджер американской консалтинговой компании McKinsey. Меняются и денежные потоки. По оценкам экспертов, к осени 2019 года в соответствии с широким определением норм ESG уже было инвестировано 32 трлн долларов США, что вдвое больше, чем десять лет назад. По другим оценкам, эта цифра еще выше. "В этом году на мировых рынках наблюдался экспоненциальный рост притока ответственных инвестиций и множество запусков новых фондов, несмотря на разворачивающуюся пандемию "Ковид-19", - отмечалось в отчете американского банка BNY Mellon в сентябре 2020 года. «По данным рейтингового агентства Morningstar, только за первый квартал 2020 года приток средств в глобальные ESG-фонды вырос на 72%, а по состоянию на 30 июня объем активов, размещенных в ESG-фондах, составил 106 трлн. долл». В начале 2021 года Энн Финукейн, вице-председатель Bank of America, подсчитала, что 40% всех глобальных инвестиционных активов управляются в той или иной форме в соответствии с ESG-критериями.