Развитие английского государства шло по пути политической унификации. Важнейшим событием стало расширение и повышение единообразия шира, который постепенно приводился в соответствие с осуществлением королевской власти. В результате Англия превратилась в более или менее единообразную сеть местных органов власти, которые, по крайней мере теоретически, были напрямую ответственны перед королем. Ширы также стали важнейшим институтом, через который "королевское правосудие" в конечном итоге вытеснило сеньориальные суды маноров.
Уже "в XIV веке" юристы иногда считали, что английские законы возникли в результате "изречения какого-то божественного или героического человека". Таким образом, правовые институты являлись творением "божественного или канонизированного законодателя", такого как король Альфред, чьи деяния и решения считались "особенно национальными и превосходными". Таким образом, сама концепция английской конституции требовала разделения между королем и сводом законов, регулирующих жизнь королевства.
Это разделение имеет несколько аспектов. Например, король как "законодатель" отрицает существование конституции до тех пор, пока король продолжает издавать законы.
В этом смысле король Альфред был "законодателем". Однако последовавшие за ним короли все больше подчинялись конституции, созданной не ими самими. Второй аспект связан с представлением о короле как "стоящем над законом". Пока английский закон является "законом короля", нельзя говорить о существовании конституции. Однако возникновение английского государства потребовало отделения короля от короны, и даже к XIII веку в английском праве мало что указывало на то, что "король не является физическим лицом". Как отмечают Поллок и Мейтланд: "Ни у одного средневекового короля не возникает соблазна сказать: "Я - государство", поскольку "Ego sum status" было бы нонсенсом".
Блэкстон назвал Англию "возможно, единственной [страной] во вселенной, в которой политическая или гражданская свобода является целью и сферой действия конституции". Хотя большинство современных историков сейчас бы уточнили это утверждение, трансцендентная социальная цель английского государства традиционно рассматривалась как защита "прав англичан" и сохранение "английской свободы". Об этих трансцендентных социальных целях свидетельствует их исторический переход к современности, в ходе которого развивающаяся английская конституция создала основу для одновременного становления и развития английского народа, английской короны и английского общего права как отдельных органов и институтов. Хотя эти процессы обычно описываются как взаимосвязанные и взаимосозидающие, английская "свобода" всегда была имманентной. Другими словами, эти политические институты и идентичности просто реализовывали идеал, который всегда существовал в английском сознании. Соответственно, существует английская конституция, которая существует столько, сколько ходит по земле английский народ, но у этой конституции нет ни письменного текста, ни единого момента основания, в который она была бы официально принята.
Английская Конституция берет свое начало в англосаксонском праве, которое историки часто рассматривают как "основу ... английской свободы. Оно было древним, а древность принадлежала народу". С этой точки зрения "англосаксонское право было ... уделом не королевской власти, а народных свобод", и в таком виде оно оставалось практически неизменным на протяжении 500 лет, с VII по XI век58. Таким образом, саксонские законы заложили основу для будущего развития английской правовой системы, в том числе: "создание парламентов"; "избрание народом своих магистратов"; "происхождение короны" по "наследственным принципам"; относительная редкость "смертной казни"; суд присяжных59. "Специфически английская" идея королевского мира также восходит к германским традициям, связанным с "усадьбой свободного человека", которые сначала распространялись на "особую неприкосновенность королевского дома", а затем на королевскую свиту и всех остальных, кого монарх желал защитить.
Будучи американцем, Генри Адамс с энтузиазмом прослеживал обычаи и традиции, послужившие основой саксонского права, в "целой германской семье", которая "на самой ранней из известных стадий своего развития передала управление правом, как и политическое управление, в руки народных собраний, состоящих из свободных, трудоспособных членов содружества". Когда саксы, принадлежавшие к "чистейшему германскому роду", поселились на территории Англии, они принесли с собой еще более "твердую независимость" и "упорный консерватизм по отношению к своим древним обычаям и свободам", чем другие "германские расы" того времени. Признавая, что о столетии, последовавшем за саксонским нашествием, "почти ничего не известно с достоверностью", Адамс пришел к выводу, что закон тогда "применялся в народных судах, теоретически как акт свободных людей". По его мнению, "философская преемственность" английских институтов была надежно приостановлена "тонкой нитью политической мысли", прошедшей через века, через "путаницу феодализма" - и еще дальше, на "широкие равнины Северной Германии".
Хьюм также проследил этику, которая легла в основу этой субкультуры, на континенте, где "правительство немцев... всегда было чрезвычайно свободным; и эти люди, привыкшие к независимости и привыкшие к оружию, больше руководствовались убеждением, чем властью". ...всегда было чрезвычайно свободным; и эти люди, привыкшие к независимости и приученные к оружию, руководствовались скорее убеждением, чем авторитетом". По его словам, Европа обязана своими ценностями "свободы, чести, справедливости и доблести... семенам, заложенным этими великодушными варварами". Даже когда дворянство стало доминировать в англосаксонской политической власти, "все еще значительные остатки древней демократии" зачастую эффективно защищали "общую свободу".
Однако "тонкая нить политической мысли" Адамса запуталась в социальных институтах, что ставит под сомнение такую трактовку исторической преемственности. Например, трудно идентифицировать "свободнорожденного англичанина" в ордонансе начала X века, изданном королем Этельстаном, который объявляет "безлорда" "подозрительным, если не опасным человеком; если у него нет лорда, который за него отвечает, его родственники должны найти ему лорда". Если же они не могут найти ему господина, то с таким человеком "можно поступить... как с изгоем и бродягой". Основополагающим организационным устройством этого феодального общества была торжественная церемония подношения, в ходе которой в Англии, как и на континенте, крепостной или подчиненный дворянин клал "свои руки между руками лорда" в символическом признании того, "что человек пришел беспомощным к лорду и был принят под защиту лорда". Этот ритуал навязывал общинные и иерархические узы, явно несовместимые ни с индивидуальной свободой, ни с социальным равенством.
Как проблема для мнимой преемственности "свободнорожденного англичанина", эти феодальные отношения меркнут перед английским опытом рабства. В VI и VII вв. английские рабы продавались покупателям по всей Европе и на Ближнем Востоке; эта экспортная торговля была настолько процветающей, что Д.П. Кирби пришел к выводу, что она "должна была стать одной из экономических основ зарождающихся англосаксонских королевств". Когда Вильгельм Завоеватель высадился в Англии в 1066 г., он попал в общество, в котором покупали и продавали рабов.
И рабство, и крепостное право сыграли важную роль в истории Англии, поскольку, как отмечают Поллок и Мейтланд, "превращение вещи в человека - это подвиг, который невозможно совершить без помощи государства". Таким образом, английская корона была необходимым посредником в процессе превращения рабов в крепостных. А крепостные, со своей стороны, могли участвовать в собственном освобождении, поскольку человек, "который уже свободен по отношению ко всем", кроме своего господина, может использовать другие отношения против отношений с господином. Таким образом, крепостное право содержало в себе стимул для собственной отмены. Однако судьи королевского суда способствовали этому процессу, "открыто ... склоняясь в пользу свободы". Юридический принцип, согласно которому "все свободные люди в основном равны перед законом", независимо от того, являются ли они дворянами или нет, облегчал этот процесс. Хотя лишь меньшинство населения было как "свободным", так и "мужским", принцип сохранялся, поскольку "свободный" становился все более всеобъемлющей категорией.
При саксах, когда кого-либо обвиняли в измене королю, виновность или невиновность иногда определялась "испытанием". В одном из вариантов обвиняемый должен был держать в руках "раскаленное железо" разного веса. В другом - "рука должна была быть погружена по локоть... в... кипящую воду". Менее тяжкие преступления рассматривались примерно так же. Будучи иррациональными попытками "вызвать Божий суд", мытарства свидетельствовали о том, что английское общество все еще обращалось "к сверхъестественному для доказательства сомнительных фактов". Ордалии постепенно исчезли, когда корона расширила свой суверенитет и стала настаивать на материальных доказательствах.
Одновременно с этим эволюционировало и понятие "преступник". Понятие "вне закона" первоначально имело целью заставить человека сдаться суду. В противном случае его имущество могло быть отобрано королем, а сам он мог быть безнаказанно убит. С одной стороны, эта концепция имела современное качество, заключавшееся в том, что вся община (а не только родственные связи) имела общую ориентацию на закон. С другой стороны, эта концепция признавала, что эффективная власть государства еще не охватывает все слои общества, и поэтому от его имени необходимо привлекать местную общину.