Когда делегаты собираются на конституционное собрание, они являются агентами, уполномоченными представлять волю народа. Процесс их отбора уже предполагает то, что народ требует в качестве своего трансцендентного социального назначения, поскольку это назначение сыграло основополагающую роль в определении того, кто есть народ. Например, при создании Советского Союза перед отбором делегатов (в процессе которого происходило сильное манипулирование) в качестве "народа" были определены только рабочие и крестьяне. Как агенты народа, элита-основательница строит новое государство в соответствии с трансцендентной социальныой целью, которая уже диктует идентичность "народа" и то, что должно быть заложено в конституцию, чтобы легитимизировать предоставление суверенитета. На этом этапе недемократические государства иногда выносят новую конституцию на всенародный референдум, в ходе которого народ выражает свое согласие с созданием государства. Однако этот референдум неизменно строится таким образом, что его исход заранее предрешен.
В недемократических государствах манипулирование условиями проведения референдума целесообразно, поскольку (1) учредительное собрание уже заложило в новую конституцию трансцендентную социальную цель и (2) многие люди еще не имеют правильного представления о том, какой должна быть эта цель. Таким образом, с одной стороны, референдум не нужен, поскольку народ уже дал свое согласие, хотя, возможно, его придется дополнительно просвещать, прежде чем он поймет, что должен дать свое согласие. С другой стороны, свободно обсуждаемый и проводимый референдум поставил бы новую конституцию под угрозу, поскольку, по крайней мере, часть населения еще не просвещена в политическом отношении. Таким образом, ограниченный референдум, исход которого предопределен, становится ритуалом, необходимым для политического просвещения народа (в отличие от взаимных консультаций со свободным в остальном политическим сообществом). В любом случае, естественное состояние, в котором народ, по идее, должен быть свободен в своем согласии, давно исчезло. Как это ни парадоксально, но демократические государства оказались менее склонны выносить свою новую конституцию на общественный референдум, чем недемократические.
Все демократические основы прославляются как источник, в котором соединяются воля народа, суверенитет и политический порядок. Однако созыв нового, суверенного конституционного собрания также часто воспринимается с большой опаской по нескольким причинам. Во-первых, многие представители элиты, да и граждане в целом, уже не верят в то, что "народу" можно доверить разработку новой конституции, поскольку он уже не является достаточно добродетельным. По этой причине лучше "хромать" со старой конституцией, которая, возможно, утратила резонанс среди граждан, чем рисковать, призывая к новому конституционному съезду. Кроме того, прочный политический порядок со временем создает собственную легитимность, поскольку граждане предпочитают политическую стабильность рискам, связанным с изменением приверженности государства трансцендентным социальным целям. Эта глубоко консервативная перспектива объясняет, почему древняя английская Конституция и Конституция США пережили множество политических кризисов: Обе они нашли способы постепенно изменять условия первоначального основания, не пересматривая в один момент весь набор институтов, прав и принципов, связанных с их государствами.
Связанная с этим, но более фундаментальная причина нежелания проводить новый съезд заключается в том, что граждане (и, конечно, политическая элита) понимают, что для успешного учреждения необходимо решить множество сложных вопросов, включая решение дилеммы открытия, что делает результат нового конституционного съезда весьма рискованным и непредсказуемым. Например, при новом учреждении необходимо пересмотреть концепцию народа, заново сформулировать трансцендентную социальную цель, пересмотреть понятие народного согласия. Все это становится условными результатами, которые вполне могут отличаться от тех, что действуют сейчас при старом режиме. В ходе этих переговоров под сомнение будут поставлены все мифы, функции и абстракции, окутывавшие предыдущее основание демократической славой. Американские дети в рамках школьного обучения раскрашивают флаг Бетси Росс или приклеивают индюков в День благодарения к окну класса, приобщаясь к американской политической культуре. Как будет выглядеть эта индоктринация в разгар полномасштабного конституционного съезда?
В любом случае, новый конституционный съезд, если бы он проводился в США сегодня, был бы гораздо более свободным и открытым, чем в 1787 г. в Филадельфии. Такой съезд был бы и увлекательным политическим театром, и, несомненно, вызвал бы большую тревогу в обществе. Кроме того, он, скорее всего, не смог бы породить те мифы и абстракции, которые скрепляют народ. Все эти причины в конечном счете сводятся к пониманию, иногда явному, но часто подразумеваемому, что воля народа может быть опасным и ненадежным действием, когда она действительно воплощается в жизнь. И это объясняет, почему основанию государства почти всегда предшествуют революции: Мотивация основания должна быть очень высокой.
Недемократические государства подвергаются аналогичным рискам, если пытаются провести рефундацию, но новая конституционная конвенция практически немыслима, поскольку трансцендентное социальное назначение государства уже определено и перманентно заложено в конституции и государственных институтах. В недемократических государствах, в отличие от совершенствования конституции, необходимо правильно управлять образованием и политической ориентацией населения. Для демократических государств приоритеты, как правило, меняются местами, но, тем не менее, формирование у граждан убеждений, поддерживающих демократию, имеет большое значение. Собственно, именно потому, что демократические элиты опасаются, что им не удалось сформировать у своих граждан соответствующие установки, они с такой тревогой относятся к новому конституционному созыву.
Как уже отмечалось, недемократические основания неизменно предполагают необходимость просвещения народа даже после того, как он дал согласие на образование нового государства. Поскольку народ не вполне и не вполне правильно понимает трансцендентное социальное назначение, которое он, тем не менее, заложил в новое государство, одной из наиболее актуальных задач после основания является улучшение его понимания. Разумеется, предполагается, что и сам народ горячо желает этого. Это просвещение признается одной из важнейших функций нового государства.
С другой стороны, демократические государства исходят из того, что воля народа естественным образом и в полном объеме формируется в момент основания. Проблема заключается не в характере или содержании этой воли, а в ее подлинности, проявляющейся в процессе функционирования государственных институтов. Таким образом, демократические государства предполагают, что их конституции могут быть несовершенны и в будущем потребуют пересмотра. В общем случае недемократические основы предполагают, что именно народ нуждается в совершенствовании, а демократические основы предполагают, что именно государственные институты должны быть переработаны.
Однако следует несколько уточнить это различие. Во-первых, оно в наибольшей степени применимо к моменту основания государства; на практике различие между демократическими и недемократическими государствами начинает несколько размываться после того, как государство уже функционирует, поскольку оно само становится участником политической жизни. В качестве участника даже демократические государства подавляют народные настроения, которые могут подорвать их жизнеспособность. Во-вторых, это различие имеет тенденцию недооценивать степень, в которой демократические государства обеспечивают "совершенство" народной воли в момент основания путем исключения некоторых слоев населения из участия в жизни общества, а после основания - путем воспитания в гражданах правильного понимания, например, американских "идеалов". Наконец, между крайностями демократической и недемократической дихотомии существует некая золотая середина, которую заняла, например, Французская революция в период мучительных поисков политической стабильности.
Хотя это несколько отдаляет нас от основной темы данной книги, можно также предположить, что неспособность напрямую противостоять осознанию того, что новый конституционный съезд может пройти неудачно, подорвала культурную легитимность первоначального основания и, следовательно, стабильность политического и социального порядка. Одним из симптомов этого распада является несоответствие между тем, с какой опаской американцы относятся к переустройству собственного государства, и тем энтузиазмом и готовностью, с которыми демократическое основание используется в качестве оправдания военных авантюр за рубежом. Эти военные авантюры находят государства, в которых дилемма открытия исчезает в кипении теоретических предположений о том, как должно быть построено учредительное собрание и что ему должно быть позволено решать. Лучшая часть
Руссоистская модель непрерывного общения со свободно выраженной демократической волей - то, что когда-то было отличительной чертой американской демократии, - нигде не встречается в этих навязанных американцами экспериментах.