Однако, как он быстро заметил, спокойная поверхность была обманчива. Одной из особенностей новой Барселоны было количество похорон - пышных церемоний в память о жертвах политических убийств, совершенных враждующими республиканскими группировками. Другая особенность заключалась в растущей сложности разногласий, которые начали подтачивать антифранковскую коалицию. Через день или два после возвращения в город Оруэлл наблюдал за реакцией общественности на убийство видного члена UGT. Похоронная процессия, состоявшая из войск "Народной армии", в которую теоретически были объединены все республиканские силы, прошла мимо его наблюдательного пункта в отеле "Континенталь" за два часа. В ту ночь он и Эйлин проснулись от выстрелов с площади Каталонии, где, как выяснилось позже, в отместку был убит человек из CNT. Хотя первомайская демонстрация, на которую Макнейр призывал своих людей, была отменена из-за опасения беспорядков - как странно, размышлял Оруэлл, что Барселона должна быть единственным крупным городом в нефашистской Европе, который не празднует двадцатую годовщину советской революции, - политическая ситуация продолжала ухудшаться. Джек Брантвейт вспоминал, как сидел рядом с Оруэллом в отеле "Континенталь", когда на улице внизу вспыхнула драка и пуля влетела в окно: "Мы все пригнулись. Мы не понимали, в чем дело".
Через два дня после сорвавшейся первомайской демонстрации нелегкая полутруба между правительством и анархистскими фракциями окончательно переросла в открытый конфликт. Его центром стала телефонная станция в Барселоне. Это была в основном вотчина анархистски настроенных рабочих CNT, один из которых, как утверждалось, прервал телефонный звонок Мануэля Азаны, президента Испании. В ответ на это несколько грузовиков гражданской гвардии прибыли на и попытались заблокировать здание. Когда новости о вторжении распространились по городу, Оруэлл стал свидетелем стычки на Рамблас, где группа анархистов перестреливалась с автоматчиком в башне близлежащей церкви. Вскоре после этого вместе с американским военным врачом, которого он знал по Арагонскому фронту, он прибыл в отель "Фалькон" и обнаружил там хаос. Из офиса POUM напротив раздавали винтовки, предполагая, что Гражданская гвардия на хвосте у CNT. В отсутствие достоверной информации защитники расположились в ожидании. МакНейр, связавшись по телефону, сообщил, что все в порядке. К тому времени, когда он приехал через полчаса с двумя пачками сигарет Lucky Strike и дважды остановленный патрулями анархистов, ополченцы успели составить опись своих позиций. Перспективы были плохими: оружия почти не было (винтовку Оруэлла тут же украл подросток), оружейная комната была практически пуста, а место было переполнено прохожими, которые укрылись, когда начались беспорядки.
В книге "Homage to Catalonia" Оруэлл утверждает, что большинство участников событий считали это спонтанной вспышкой инакомыслия, "стычкой" между анархистами и полицией. На самом деле, в дело вступил определенный расчет. Если ортодоксальные левые стремились подавить троцкистские элементы в коалиции, то некоторые лидеры POUM были не прочь подлить масла в огонь. Все это, естественно, не было известно Оруэллу, который провел неуютную ночь на полу офиса POUM. Здание ранее функционировало как театр-кабаре, и он смог сымпровизировать спальное место, сорвав занавес с одной из сцен. В 3 часа ночи ему дали винтовку и поставили караулить у окна. Утром теория "поднятия пыли" была опровергнута. На улице были баррикады. Решив вернуться в отель "Континенталь", Оруэлл и еще один англичанин дошли до продовольственного рынка на полпути по Рамблас, когда началась стрельба. В башне церкви, где Оруэлл видел стрельбу накануне, находились гвардейцы, которые стреляли в каждого, кто проходил мимо. Он перешел улицу бегом, когда над его головой "неуютно близко" пролетела пуля. Добравшись до отеля, убедившись, что Эйлин в безопасности, и умывшись, он направился в офис POUM, чтобы узнать, что ему нужно.
Каким бы опасным ни был фон, в Барселоне было много старых друзей. Одним из них был Копп, которого Оруэлл обнаружил в здании POUM и завел с ним разговор, в то время как шум пулеметной стрельбы становился все громче, а с улицы внизу доносилась серия ужасающих грохотов. Поспешив вернуться вниз, они обнаружили, что в дверном проеме расположилась группа бойцов ударных частей, которые бросали бомбы вниз по улице, как множество сосновых шишек. Другой старый друг, американский товарищ Оруэлла Гарри Милтон, высунул голову над ободком киоска. Оба зрелища оказались результатом того, что гвардейцы забаррикадировались в соседнем кафе "Мока", пытались пробиться наружу, отступили в кафе, а затем открыли огонь по Милтону, который случайно шел по улице и предусмотрительно нырнул в укрытие.
В последовавшем затем длительном противостоянии доминировал Копп. Он начал с того, что встал прямо перед кафе, положил свой пистолет и в сопровождении двух испанских ополченцев подошел к двери, за которой прятались солдаты Гражданской гвардии. Человек в рубашке с рукавами, вышедший для ведения переговоров, обратил внимание Коппа на две неразорвавшиеся бомбы, лежавшие на тротуаре. Оруэлл, получив приказ обезвредить одну из них из винтовки, успел произвести выстрел - единственный, который он произвел за все время беспорядков в Барселоне, - в асфальт. Вернувшись в здание POUM, Копп отдал приказ. Он приказал защищаться в случае нападения, но не открывать огонь без крайней необходимости. К счастью, под рукой была отличная точка обзора в виде кинотеатра "Полиорама", на верхнем этаже которого находилась обсерватория с двумя куполами, выходившими на улицу. В течение следующих трех дней Оруэлл оставался на крыше, не испытывая ничего хуже голода и скуки, но переживая то, что позже он назвал "одним из самых невыносимых периодов в моей жизни". Он провел это время, читая запас пингвиновских книг в мягких обложках, попивая пиво, награбленное в кафе "Мока", которое гвардейцы подарили Коппу во исполнение неофициального пакта о ненападении, и возобновляя знакомство с третьим старым другом.
Это был Джон Кимче, его товарищ по бездомности и коллега из "Уголка книголюбов". Кимче, пораженный тем, как легко они вернулись к беседе ("Мы словно возобновили разговоры, которые вели в Хэмпстеде"), вспомнил, как Оруэлл критиковал недостатки ополчения и неадекватность его снаряжения. Если в рассказе Оруэлла об уличных боях в Барселоне и есть что-то сюрреалистическое, то это связано не только с несоответствием обстановки - кафе, кабаре для пенсионеров, кинообсерватория - и их персонала, но и с ощущением того, что обычная жизнь протекает рядом, город находится в состоянии "жестокой инерции", в которой скрытые токи борьбы были обмануты длительными отрезками времени, в течение которых, казалось, вообще ничего не происходило. Все это усугублялось отсутствием еды - в здании ПОУМ находилось от пятнадцати до двадцати милиционеров, и запасы начали подходить к концу - и отсутствием сна: на третий день слежки на вершине Полиорамы Оруэлл подсчитал, что не спал шестьдесят часов.
В отеле "Континенталь", куда защитников приглашали на обед, царила атмосфера руританской романтики: первый этаж "был заполнен до отказа самым необыкновенным скоплением людей". Здесь иностранные журналисты смешивались с зажиточными испанцами, которых Оруэлл подозревал в симпатиях к Франко, и зловещего вида русским, которого считали сотрудником НКВД, с револьвером и миниатюрной бомбой, висевшей у него на поясе. В какой-то момент появился Джордж Тиоло с брюками в крови - следствие брошенной в него гранаты после того, как он остановился, чтобы помочь раненому, которого нашел на улице. Затем, 5 мая, в происходящем произошла перемена. Баррикады все еще были на месте, CNT настаивал на возвращении телефонной станции и роспуске Гражданской гвардии, но ходили слухи, что правительственные войска направляются, чтобы занять город, и что анархисты и POUM покинули Арагонский фронт, чтобы противостоять им. Копп, услышав, что правительство собирается объявить POUM вне закона, решил, что если эта информация верна, то ему придется захватить кафе "Мока", и приказал ополченцам провести вечер, забаррикадировав здание. В разгар суматохи Оруэлл прилег на диван, решив поспать полчаса перед штурмом кафе. Позже он вспоминал "нестерпимый дискомфорт", вызванный пистолетом, который, пристегнутый к поясу, упирался ему в поясницу. Проснувшись через несколько часов, он обнаружил, что рядом с ним стоит Эйлин, а в окна льется дневной свет, и ему сообщили, что "ничего не произошло, правительство не объявило войну POUM... и за исключением спорадической стрельбы на улицах все было нормально".
Но хотя магазины начали открывать свои ставни, а толпы людей вернулись на рынок, до беды было еще очень далеко. Гвардейцы все еще стояли лагерем у кафе "Мока", а трамвайные линии еще не были введены в эксплуатацию. Несколько часов спустя внезапный треск винтовочной стрельбы, "подобный июньскому облачному взрыву", заставил прохожих броситься в укрытие. Оруэлл вернулся на крышу "Полиорамы" "с чувством концентрированного отвращения и ярости", осознавая, с одной стороны, что он оказался вовлечен в то, что впоследствии может стать важным историческим событием, но, с другой стороны, понимая, что его настоящие чувства были связаны с голодом, скукой и дискомфортом, смешанными с ноющим осознанием того, что его ближайшая судьба - возвращение на фронт.