Было много людей, подобных Коппу, которые занимались формированием новой личности в суматохе гражданской войны в Испании. Когда ему задавали вопросы, его природная жизнерадостность, похоже, не давала ему покоя. Есть даже подозрение, что часть его самого могла поверить в свои собственные выдумки. Во всяком случае, к концу года он стал командиром своей центурии в колонне Мигеля Педролы. Биограф Коппа считает "удивительным, что Оруэлл, безжалостный наблюдатель, поверил рассказам Коппа о том, что он пожертвовал своей семьей и карьерой, лишь спустя годы после окончания гражданской войны в Испании". В защиту Оруэлла можно сказать, что десятки других людей тоже верили. Это не значит, что нужно принижать мотивы Коппа, побудившие его вступить в POUM. Он верил в дело Республики, впечатлял начальство своим усердием и рвением и был по-настоящему смелым. Оруэллу, наблюдавшему за колонной, пробивающейся к линии фронта, можно было бы простить его энтузиазм.

Тем временем в Уоллингтоне шла другая битва. Это была стычка между Эйлин, как литературным представителем Оруэлла, поддержанным Леонардом Муром, и Виктором Голландцем, которая велась из-за спорной второй половины "Дороги на Уиган Пирс". Голландц, хотя и был встревожен тем эффектом, который нападки Оруэлла на образцового социалистического интеллектуала могли произвести на подписчиков Левого книжного клуба, и возмущен его описанием советских комиссаров как "гангстеров", не был готов отказаться от книги: он знал, что первый раздел и автобиографическая преамбула ко второй части знаменуют собой решающий шаг в развитии писательского мастерства его протеже. Он также был увлечен ее исповедальным элементом ("Я не знаю, по сути, ни одной другой книги, в которой представитель среднего класса с такой полной откровенностью объяснял бы, каким постыдным образом его воспитали, чтобы он думал о большом количестве своих собратьев"). Книга была слишком хороша, чтобы ее игнорировать, и в то же время слишком резка в своих суждениях об ортодоксальных левых, чтобы остаться неоспоренной. Прежде всего, Голланц не хотел, чтобы считалось, что его выводы каким-либо образом отражают официальную политику Клуба. Выходом из тупика стало написание собственного предисловия, в котором он утверждал, что нападки Оруэлла на социалистическую "чушь" были "основаны на недоразумении", и защищал достижения советской революции.

Оказавшись в центре этой бури, Эйлин делала все возможное, чтобы поддержать интересы своего отсутствующего мужа. Письмо помощнице Мура, мисс Перриам, написанное в середине января, подчеркивает ее беспокойство: она понимает, что издательские графики плотные - ей было выделено всего двадцать четыре часа на просмотр гранков, - но надеется, что штатные корректоры не внесли слишком много "исправлений". Второе письмо, самому Муру, написанное две недели спустя, сообщает новости с Арагонского фронта: продвижение Оруэлла по службе ("что огорчает его, поскольку ему приходится рано вставать, чтобы выставлять караул, но у него также есть землянка, в которой он может приготовить чай"); нехватка оружия; необходимость действовать ("Он говорит, что считает, что правительственные войска должны атаковать, но не собираются"). К этому времени Эйлин уже сама замышляла уехать в Испанию, сначала обратившись за советом к Майрету из "Нью Инглиш Уикли", а затем узнав, что Макнейру нужен секретарь. В конце концов, все было устроено с удивительной легкостью. Неохотно согласившуюся тетю Нелли уговорили вернуться из Франции и присмотреть за коттеджем. Незадолго до отъезда Эйлин Лидия Джексон навестила ее на выходных вместе с Карлом Шнетцлером, старым другом и поклонником Эйлин, который, осматривая удобства, предлагаемые в "Магазинах", заметил, что если бы он был женат, то приложил бы все усилия, чтобы сделать это место приятным для своей жены.

За день до отъезда в середине февраля Эйлин написала Норе Майлз одно из своих характерных веселых писем, обыгрывая комические элементы своего отъезда ("Я вдруг стала чем-то вроде секретаря, возможно, ILP в Барселоне... Если бы Франко нанял меня в качестве маникюрши, я бы согласилась и на это в обмен на salvo conducto [безопасный проезд]"), но намекая на некоторые опасности, которые могут подстерегать ее впереди: 'Если Джордж не пострадает, я полагаю, что он останется до окончания войны как таковой - и я тоже, если меня не эвакуируют силой или если мне не придется приехать и поискать денег.' Ее прибытие в Барселону около 18 февраля с чаем, шоколадом, гаванскими сигарами и табаком вызвало небольшую сенсацию в офисах МЛП. Общительная, работоспособная, живая и не слишком гордая, чтобы выполнять рутинные административные задачи, Эйлин казалась полной противоположностью своему мужу-интроверту. Коллеги отмечали, что ее нескрываемое восхищение Оруэллом регулярно проскальзывало в ее разговоре. Для меня было честью слышать о нем день за днем", - вспоминал Орр.

Перемены витали в воздухе в Алькубьерре, где прибытие контингента МЛП привело к тому, что Оруэлла и Уильямса отправили присоединиться к прибывшим на новую позицию в Монте-Оскуро, в нескольких милях к западу и в виду Сарагосы. За исключением шурина Уильямса Рамона и дюжины анархистов-пулеметчиков, в отряде были только англичане. Если первые несколько недель пребывания Оруэлла в Испании, проведенные в основном среди испанских добровольцев, трудно восстановить в памяти, то с прибытием новобранцев из МЛП его карьера начинает вырисовываться. Ему понравились новобранцы, и особенно приглянулся девятнадцатилетний Боб Смилли, внук знаменитого лидера шотландских шахтеров. Смилли ответил комплиментом на комплимент и счел своего нового товарища "очень достойным человеком".

Присутствовавшие предлагали откровенные воспоминания об Оруэлле. В частности, речь шла о его своеобразной одежде - "гротескном" сочетании одежды и военного снаряжения, вспоминал будущий член парламента от лейбористов Боб Эдвардс, в котором были его вельветовые бриджи для верховой езды и шлепанцы цвета хаки, огромные ботинки, которые Дженни Ли видела в Барселоне, теперь покрытые грязью, балаклава шоколадного цвета с бесконечным шарфом цвета хаки, намотанным в несколько петель вокруг шеи, немецкая винтовка за плечами и связка ручных гранат, висевшая на поясе. Иногда поступали жалобы на то, что он курит, причем сигареты сворачиваются из грубого черного трубочного табака и зажигаются от веревочной зажигалки, которая висела у него на поясе рядом с гранатами.

Большинство членов отряда, более молодых, чем Оруэлл, и гораздо менее опытных, очень восхищались своим товарищем и ценили как его опыт, который он привносил в такие рискованные подвиги, как поиск картофеля и хвороста на склонах холмов, так и его храбрость перед лицом вражеского обстрела: по словам восемнадцатилетнего Стаффорда Коттмана, он был самым популярным человеком в контингенте. Несогласные мнения исходили от более жестких левых, озвученные наблюдателями, которые с подозрением относились к тому, что они считали политической наивностью, и возмущались тем, что они принимали за откровенную снисходительность. Фрэнк Фрэнкфорд, с которым Оруэлл всегда плохо ладил, отзывался о нем как о зорком журналисте, желающем "сделать себе имя", чей энтузиазм в отношении левых идей всегда был запятнан его социальным происхождением: "Создавалось впечатление, что он считал, что социализм - это хорошо, пока им не управляют рабочие". Но это было мнение меньшинства. Важно отметить, что добровольцы из истинно рабочего класса, такие как Джек Брантвейт, на которого произвела впечатление "Дорога на Уиган Пирс", объясняли позднее пренебрежение Франкфорда его неприязнью к военному стилю, который явно был выкован в Итонской школе.

К тому времени, когда Эйлин прибыла в Барселону, подразделение было отправлено за пятьдесят миль через каталонскую равнину от Монте-Оскуро, чтобы присоединиться к республиканской армии в осаде Уэски. Хотя эта переброска повысила вероятность военного конфликта, вместо того чтобы вести дальнюю стрельбу по фашистским войскам, рыскающим в поисках дров, она также поставила под вопрос, что именно подразделение МЛП делало в Испании, чего оно надеялось достичь, и было ли соединение МЛП и ПОУМ лучшим средством достижения этой цели. На этом этапе в отряд уже проникли шпионы Коминтерна, чьи отчеты, хотя им ни в коем случае нельзя доверять, дают интригующее представление о разнообразии политических взглядов. Один из отчетов, например, повторяет первоначальные намерения Оруэлла, когда он только приехал в Испанию, утверждая, что некоторые из добровольцев МЛП ожидали, что их запишут в Интернациональную бригаду, но им сообщили - как оказалось, ошибочно - что у ПОУМ есть колонна в Интернациональной бригаде на Арагонском фронте, и что они станут ее частью. Наряду с неизбежными протестами по поводу плохого питания, нехватки табака и материалов для чтения поступают жалобы на отсутствие действий.

Что касается роли Оруэлла в этих дискуссиях, то в отчете Коминтерна отмечается, что "ведущим и наиболее уважаемым человеком в контингенте является Эрик Блэр. Он писатель и написал несколько книг о пролетарской жизни в Англии. Он мало что понимает в политике и говорит: "Я не интересуюсь политикой партии и приехал в Испанию как антифашист, чтобы бороться против фашизма". ' Эту отстраненность подтверждает молодой американский доброволец по имени Гарри Милтон, который считает, что "в то время у него не было политического сознания. Он не понимал, какую роль играли коммунисты в Испании". Но к этому времени ни Оруэлл, ни его жена уже не смогли бы избежать партийной политики: Эйлин, когда развлекалась в Барселоне со своей новой подругой Лоис Орр, женой Чарльза ("У меня было 3 превосходных ужина подряд... Я пью кофе около трех раз в день, а пью и того больше"), стала частью социального круга, в который, в лице итальянского агента по имени Джорджио Тиоли и англичанина Дэвида Крука, входили по меньшей мере два шпиона Коминтерна. Интерес Коминтерна к Эйлин вполне понятен. Будучи секретарем Джона Макнейра и очень скоро после этого представленная Коппу, который регулярно возвращался в Барселону и которому Оруэлл присылал записки, чтобы она их напечатала, она, вероятно, представляла для них больший интерес, чем сам Оруэлл. Вряд ли можно считать совпадением то, что Тиоли снял комнату по соседству с комнатой Эйлин в отеле "Континенталь".