Признание №18

За последний год у меня три раза спускали шины, и всё по одной и той же причине: зазевалась и влетела на бордюр.

— Твоя мать здесь. Потрясающе.

Мы заехали на подъездную дорожку к дому отца, и меня замутило, когда я увидела машину мамы. Она стояла припаркованная наискосок у обочины, словно мама резко свернула на улицу и выскочила из машины, несясь к дому.

Внутри она стояла на кухне, скрестив руки. Как только мы вошли, её длинный указательный палец указал прямо на меня. Стиснув зубы, она произнесла: — Эмили Элизабет, собирай свои вещи из комнаты. Ты едешь со мной домой. Сейчас же!

— Ради бога, Бет, ты можешь успокоиться на минутку? – Мой отец бросил ключи на стойку и выглядел измученным. Мне стало стыдно за то, что я заставила его волноваться, особенно учитывая, что он всю дорогу в машине отказывался разговаривать со мной.

Едва мы вышли из дома бабушки, я только и успела произнести «Я», как он рявкнул: «Не разговаривай со мной сейчас, Эм».

Оставшуюся часть трёхминутной поездки я размышляла обо всём, что натворила во время ДБП. После череды Дней Святого Валентина всё казалось расплывчатым, и я не была уверена, что всё это действительно произошло.

Ведь такого не могло произойти, правда? Повторяющихся дней не бывает. Должно быть какое-то другое объяснение. Может, это был сон во сне, вроде сновидения о повторяющихся днях.

— Ты издеваешься? Успокоиться? – глаза мамы сузились, она была готова к бою. На ней была пижама в клетку от «Ральфа Лорена», а волосы собраны в тугой хвост. Слабый запах её увлажняющего крема разнёсся по кухне, вызывая у меня нервную дрожь и тоску по дому. — Мне трудно «успокоиться», когда твоё нерадивое воспитание привело к тому, что наша дочь плохо вела себя в школе и не вернулась домой вчера вечером.

— Ш-ш-ш, – Лиза, сидевшая на стуле за столом, пошевелила руками, словно похлопывая по воздуху, чтобы напомнить всем, что мальчики спят.

— Да ладно, ты же знаешь, я не из нерадивых родителей. – Папа понизил голос и провёл рукой по растрёпанным волосам. — Эмили – подросток. Подростки иногда совершают глупости. То, что она это сделала, не означает...

— Нет, означает!

— Ребята, ш-ш-ш! – Лиза указала наверх, где спали близнецы.

— Нет, чёрт возьми, не значит! – прошипел он. — Я знаю, ты идеальна, Бет, но остальные из нас, включая нашу дочь, нет. Не можешь ли ты просто быть разумной...

— Не смей называть меня неразумной, когда ты не мог её найти!

— Ш-ш-ш!

— Это ты «ш-ш-ш», Лиза! Боже. – Мама бросила попытки говорить тихо и рявкнула на меня: — Иди собирай свои вещи, сейчас же! Завтра – то есть сегодня – мой день, несмотря на всю эту чушь.

Я застыла у двери, парализованная их спором. Взглянув на отца, я увидела его резкий кивок и бросилась вниз в свою комнату. Моргая, я пыталась сдержать слезы, запихивая одежду в рюкзак. Ведь я уже совсем взрослая, чтобы плакать из-за ссор родителей, так ведь?

Просто давно у них не было таких разборок. И мне было противно, что я стала причиной ссоры, а они обсуждали меня, словно меня не было рядом. Будто я предмет их спора, а не ребёнок, которого они должны любить.

К счастью, я рано поняла, что могу пресечь многие из их разногласий, связанных со мной. Выполняя все их прихоти и желания, когда кто-то из них сильно недоволен, я часто могла остановить скандал.

Моя суперсила, так сказать.

К сожалению, на этот раз моя суперсила была бессильна.

Я поднялась по лестнице и едва ступила на кухню, как мама уже заявила:

— Только офис адвоката откроется, я буду у него, Том. Подаю на изменение соглашения опеки, потому что после этого ни за что на свете не позволю ей навещать тебя в Техасе.

— У меня даже не было возможности сказать ей...

— Отлично.

— Бет, – процедил он сквозь зубы. — Ты не в своём уме, если думаешь, что из-за того, что Эмили забыла мне написать, ты сможешь добиться пересмотра соглашения.

Со второго этажа, через радио няню на кухонном столе, раздался сонный плач Логана. Лиза на мгновение сверкнула гневным взглядом на обоих моих родителей, потом перевела его на меня, намекая, что я снова всё испортила. Затем она встала и решительно поднялась по лестнице.

Плач Логана усилился через радио няню, и мы втроём просто уставились на неё на секунду, слушая.

— Пошли, Эмили, – мама держала ключи в руке. — Мы уходим.

— Эм, – я прочистила горло. — Я сейчас выйду. Мне просто нужно взять ещё кое-что.

— У тебя одна минута.

Она вышла за дверь, а я повернулась к отцу. — Я поговорю с ней. Я заставлю её…

— Иди уже, пока она не вернулась, – отмахнулся он.

Я тяжело сглотнула. — Прости, папа.

Он встретил мой взгляд, и в его глазах застыло такое глубокое разочарование, что сквозь пелену слёз я едва видела его лицо. Он снова сглотнул, и его голос дрогнул:

— Ты даже не представляешь, что натворила, доченька.

***

Как только мы оказались у дома мамы, она разразилась сорокапятиминутной тирадой о моей безответственности. Судя по всему, её не волновал ни спящий муж, ни мопс – она орала так, что стены дрожали.

Она забрала мой телефон и объявила, что я наказана так, как никто и никогда не был наказан. Ни друзей, ни телефона, ни библиотеки, ни машины – я по сути оказалась под домашним арестом. Могла только ходить в школу и обратно, и всё.

Она запретила мне читать.

Да-да, именно.

— Я вынесла все книги из твоей комнаты, и даже не думай брать что-нибудь в библиотеке. – Она скрестила руки и смотрела на меня с таким отвращением, словно я какое-то отвратительное существо. — Это, конечно, абсурд, но мне кажется, с книгой в руках ты найдёшь счастье даже в одиночном заключении.

Она сменила пароль Wi-Fi, полностью лишив меня доступа к интернету, и сообщила, что звонила в спецучреждение для трудных подростков, чтобы узнать о возможности «временной реабилитации» для «проблемного» ребёнка. Я понимала, что она просто пугает меня, но когда мама в бешенстве, никогда не знаешь, на что она способна.

Я не могла её винить за злость. В конце концов, я заявилась к бабушке, никого не предупредив, заставив их волноваться, паниковать и часами обзванивать всех моих знакомых.

Я легла спать, но сон не шёл ко мне. В голове кружилось столько мыслей, не давая заснуть.

В первую очередь, меня преследовало навязчивое «почему». Почему со мной произошла эта космическая аномалия, этот невероятный, словно из кино, повтор дней? Хотя мне и хотелось стереть это из памяти, как незначительный эпизод, реальность была такова, что это произошло.

Да, произошло.

Неважно, было ли это изменённое состояние сознания – например, из-за взаимодействия лекарств или невероятно длинного сна – или же реальным явлением, но я пережила несколько Дней Святого Валентина.

Я не была сумасшедшей.

Так... почему?

Некоторое время я ворочалась в постели, но беспокойство о причине моих странных переживаний в итоге уступило место огромному чувству надвигающейся беды. С каждой проходящей минутой ко мне возвращались воспоминания – неприятные воспоминания о том, что я сделала во время ДБП. Поступки, слова, люди, которых я, несомненно, разозлила.

Как я завтра пойду в школу?

Может, сменить внешность, чтобы никто не узнал меня?

Перевестись до завтра?

Я зарылась лицом в подушку и застонала, потому что, кроме как попасть в аварию, не было шансов, что мама разрешит мне не идти в школу.

И это не было преувеличением.

Даже если бы меня утром рвало так, что фонтаны били бы, мама просто посоветовала бы брать с собой на уроки пакетик на всякий случай. «С каждой рвотой, Эмили, думай, как можно было избежать этой ситуации. Это будет хорошим уроком».

От школы было не отвертеться. Мне предстояло пойти туда и быть растерзанной всем ученическим составом школы Хейзелвуд. Лорен, Лалли и Николь устроят из меня публичное посмешище, и ни у кого в школе даже мысли не возникнет вступиться за меня, рискуя своим социальным статусом.

Все остальные накинутся сверху, чтобы спасти свои шкуры. И кто их осудит?

А что ожидать от Ника, я вообще не представляла.

От одной только мысли о нём, затаившемся сбоку дома, у меня кружилась голова. Это был идеальный день, завершившийся идеальным семиминутным поцелуем, но на всём этом висела тень скорого окончания ДБП.

Что будет после? Он сделает вид, что ничего не было, или его отношение ко мне останется таким же, как на крыше старой квартиры его брата?

Не знаю, во сколько я наконец уснула, но в 3:15 я всё ещё ворочалась, чередуя сладостные воспоминания о Нике с кошмарными представлениями о том, что меня ждёт в школе.

***

Проснувшись в шесть, я встала и пулей ринулась вниз, даже не заглянув в ежедневник. К чёрту его.

В этом пустом, безмолвном доме я принялась репетировать свой монолог, потому что мне нужно было быть храброй. После школы мне нужно было заставить маму выслушать меня. Конечно, хотелось, чтобы папа оказался прав и у неё не было оснований для пересмотра соглашения, но живот сводило судорогой от страха перед тем, что они ещё не знали.

Узнав о моём штрафе за безрассудное вождение, сможет ли она использовать это против меня?

Я не могла вынести мысли о том, что не смогу ездить к отцу: его дом ощущался более родным, чем мамин. Даже если бы он переехал и оставил меня, я знала, что он будет присылать авиабилеты, чтобы я могла часто его навещать. Но если мама убедить судью, что он плохо на меня влияет, кто знает, как часто – если вообще когда-нибудь – я смогу видеться с ним до восемнадцатилетия.

Разгрузив посудомойку, закинув белье в стиральную машину и приведя себя в порядок, я отправилась в школу.

Сказать, что не уделила волосам и макияжу больше времени, чем обычно, значит соврать. Я хотела, чтобы Ник одарил меня тем взглядом, когда я войду в кабинет химии. А если тушь и блеск для губ могли мне в этом помочь, я с радостью ими воспользовалась.

Но перед самым выходом до меня наконец дошло – без телефона не попросишь ни Роксану, ни Криса подвезти. Пешком? Звучит как пытка.