Глава 24. Фрейя

Плейлист: Feist — 1234

Разгорячённая и расслабленная, я лежу, подставив лицо солнцу, и впитываю голос Эйдена, пока он читает «Доводы рассудка». Без британского акцента (обломщик), но низким и тёплым голосом. Мурашки танцуют по моей коже, пока он читает письмо Уэнтворта к Энн. Его речь тороплива и трогательна, голос звучит тихо, только для моих ушей. На мои глаза наворачиваются слёзы.

— Я не могу долее слушать Вас в молчании. Я должен Вам отвечать доступными мне средствами. Вы надрываете мне душу. Я раздираем между отчаянием и надеждою. Не говорите же, что я опоздал, что драгоценнейшие чувства Ваши навсегда для меня утрачены...

Когда Эйден делает паузу, я приоткрываю глаза. Он прикусывает губу.

— Чёрт, — бормочет он, стискивая переносицу. — Она меня прикончит.

Я сжимаю его ладонь, затем поглаживаю предплечье.

— Это прекрасный момент.

— Если под «прекрасным» ты имеешь в виду «раздирающий моё сердце в клочья и заставляющий меня плакать на общественном пляже», тогда да.

У меня вырывается смех.

— Мишка, — я подношу его ладонь ко рту и целую. Эйден откашливается и поправляет солнцезащитные очки.

— Ладно, — говорит он. — Продолжаем.

— Я предлагаю Вам себя, и сердце моё полно Вами даже более, чем тогда, когда Вы едва не разбили его восемь с половиной лет тому назад. Не говорите, что мужчина забывает скорее, что любовь его скорее вянет и гибнет. Я никого, кроме Вас, не любил. Да, я мог быть несправедлив, нетерпелив и обидчив, но никогда я не был неверен.

Пока Эйден дочитывает письмо Уэнтуорта, я смотрю на него, видя проблеск того, чем мы становимся — индивидуально и вместе. Нечто новое, парадоксально более мягкое после всего, что мы вынесли и пережили. Я никогда не думала, что могу любить его иначе, что нечто, ощущавшееся абсолютным и полным в день нашей свадьбы, может эволюционировать в более глубокое, более сложное выражение. Но когда он закрывает мою книгу и прижимается поцелуем к моим губам, я осознаю... так и произошло.

— А теперь, — говорит он, беря своё чтиво. — Обратно к моей книге. Которая пока что не доводила меня до слёз, благодарю покорно.

Я наклоняюсь и краду ещё один поцелуй.

— Как она тебе?

Эйден косится на меня, и тёмные солнцезащитные очки скрывают его глаза, пока он играет бровями.

— Хорошо. Думаю, они наконец-то перейдут к горяченькому.

Наши взгляды встречаются. Хватка, которой я вцепилась в шезлонг, едва не сокрушает подлокотники.

Последние несколько ночей были такой пыткой, с которой я столкнулась в две недели перед нашей свадьбой, когда мне в голову пришла гениальная идея, чтобы мы воздерживались и стёрли свою сексуальную «оперативную память». Я хотела, чтобы Эйден иначе посмотрел на меня, снимая с меня свадебное платье. Я хотела, чтобы там была та острота нужды и тоски, которая уже уходила, поскольку мы начали жить вместе и создали рутину, приглушившую отчаянное желание.

Наша первая брачная ночь была взрывной. И совсем как в вечер репетиции свадебного ужина, я чувствую себя так, будто вот-вот детонирую. Медленные, глубокие поцелуи. Прикосновения, бродящие по телам друг друга, дразнящие, уговаривающие ощущения и желание в тех частях меня, которые сделались как никогда чувствительными.

— Что ж, — я откашливаюсь и делаю глоток воды. — Хорошо. Хоть кому-то перепадает.

Эйден издаёт фыркающий смешок, накрывая мою ладонь своей и переплетая наши пальцы.

— Завтра домой.

И на следующий день у нас запись к семейному психологу доктору Дитрих. Которая, возможно, даст нам снова добро на секс.

— Ага, — шепчу я.

Он подносит мою ладонь к губам и медленно, поочерёдно целует костяшки пальцев. Опустив мою руку, он проводит пальцем по моему кольцу, сдвигая его и показывая бледную полоску, контрастирующую с загаром за неделю под гавайским солнцем.

— Впечатляет, — бормочет он.

— Ну, не всем же нам обзаводиться загаром в форме бороды.

Его глаза выпучиваются.

— Чёрт. Я об этом даже не подумал. Блин, теперь пути назад нет.

— Едва ли. Ты можешь сбрить её, один день поработать во дворе, и загар сравняется, — я смотрю на него — кожа выглядит практически бронзовой, блестит от пота — и сдерживаю вздох.

— Но я же не буду этим заниматься, — говорит он, возвращаясь к своей книге.

— Верно. У тебя есть щенки, которым можно делегировать.

Наказанием для Вигго и Оливера за их розыгрыш станет то, что они будут выполнять всю нашу работу во дворе, пока рука Эйдена не заживёт.

Эйден коварно улыбается и перелистывает страницу.

— Это будет так приятно.

У меня вырывается смешок, но он быстро стихает, когда мимо проходит Вигго, буквально опаляющий мои глаза. На нём облегающие тесные плавки-трусы, и срань господня, я жалею, что увидела это.

— Иисусе, Вигго, — бормочет Аксель, качая головой. — Чего только люди не делают, чтобы привлечь внимание.

Зигги закрывает свои глаза ладонью.

— Я не могу это развидеть, — стонет она.

Все остальные члены семьи или занимаются своими делами где-то в другом месте, или блаженно не видят. Везунчики.

Оливер издаёт улюлюкающий вопль и спешно хватает телефон, пока Вигго вышагивает к воде, упиваясь нашими шокированными реакциями. Как раз когда он добирается до воды, телефон Оливера разражается громкой музыкой. Вигго разворачивается к нам лицом и начинает проделывать поразительно хорошие танцевальные движения, но я слишком боюсь смотреть, поскольку плавки могут не выдержать такие толчки бёдрами.

Смех Эйдена рядом со мной взрывается как фейерверк на ночном небе, такой яркий и звонкий, что я опешиваю.

— Я так и знал! — говорит он. — Ох блин, этому парню кранты.

— Оливер! — гаркает он.

Олли оглядывается через плечо, выглядя насторожившимся.

— Что такое, Эйден?

— Ты и попугай случайно не проводили время вместе, нет? Особенно в первый день, когда ты с родителями приехал рано, наперёд всех остальных?

— Эм, — щёки Оливера розовеют. — Почему ты спрашиваешь?

— О, ну не знаю, — небрежно отзывается Эйден, кладя закладку в книгу. — У неё весьма примечательный словарный запас. Как раз совпадающий со строками песни, которую ты включил.

— О чём ты говоришь? — спрашиваю я у него.

Эйден прищуривается, глядя на Оливера.

— Попугай постоянно донимает меня непристойными фразами.

Я хмурюсь.

— Эсмеральда? Вежливая пожилая леди-попугай, которая говорит «Добрейшего утречка» и «Привет, лапочка»?

— Это вам она так говорит, — Эйден барабанит пальцами по шезлонгу. — Ты слышала, как она называла меня красавчиком.

— Ну типа, она не ошибается.

Он бросает на меня взгляд.

— Она говорит это не потому, что действительно такого мнения обо мне. Она говорит это потому, что её кто-то научил.

Я хмуро гляжу на него.

— Такое возможно?

— Похоже на то, — Эйден бросает книгу и встаёт, и Оливер спешно вскакивает на ноги. — У меня, может, всего одна здоровая рука, Оливер Абрам, но я знаю твою слабость.

Оливер бледнеет.

— Никакой щекотки, Эйден. Ты же знаешь, я не могу выносить это дерьмо.

— Надо было думать об этом до того, как ты натравил на меня попугая-рэпера на целую неделю. Знаешь, как дискомфортно принимать душ, пока гигантский зелёный попугай сидит на раковине и говорит тебе «ли-ли-ли-лизать, лизать её сливочки и заставить её кричать»?

Пока Эйден идёт к нему, Оливер пятится, подняв руки.

— Это всего лишь безвредная забава!

— Безвредная? — губы Эйдена подёргиваются, и он сдерживает улыбку. — Возможно. Но было ли это так же раздражающим? Странным? Непрошеным? Непременно.

Оливер спотыкается о шезлонг и оборачивается через плечо.

— Эйден. Твоя рука, — умоляюще произносит он. — Тебе не стоит бегать. Тебе надо поберечься.

— К несчастью для тебя, — говорит Эйден, бросив солнцезащитные очки на шезлонг. — Я испытываю момент нехарактерной для меня беспечности.

Осознав, что оказался в заднице, Оливер бросается бежать по берегу, а Эйден несётся за ним. И когда мой проблемный брат оказывается повален на песок, его крики и смех разносятся по согретому солнцем ветру.

***

— Что ж, — доктор Дитрих улыбается нам поверх очков. — Похоже, поездка получилась выдающейся.

Эйден мягко сжимает мою руку, его большой палец рисует круги на моей ладони. Я сжимаю его руку в ответ.

— Так и было, — говорит он ей. — У меня состоялся хороший разговор с моим бизнес-партнёром насчёт более равного распределения обязанностей. Я не залипал в телефоне и сделал приоритетом пребывание в настоящем моменте, расслабление по возможности.

Я улыбаюсь ему.

— Эйден спланировал невероятно романтичное свидание, и мы много времени проводили вместе. Такое чувство, будто мы добились большого прогресса, разговаривая и налаживая связь.

— И как всё прошло? — спрашивает доктор Дитрих.

Эйден поглядывает на меня, и его ярко-синие глаза удерживают мой взгляд.

— Мы искренне разговаривали. Мы много говорили о том, что вы сказали перед нашим отъездом — о том, как мы изменились, и как мы хотим лучше понимать, что это означает в плане любви друг к другу.

Я снова сжимаю его руку.

— Каково вам сейчас, когда вы вернулись домой? — спрашивает доктор Дитрих.

Моя улыбка слегка скисает, когда я смотрю ей в глаза.

— Я немного нервничаю из-за возвращения в реальный мир, где на нас снова будет давление, но я чувствую... надежду. И предвкушение. Как будто нам предстоит многое узнать и изучить вместе.

Хватка Эйдена становится крепче.

— Я тоже нервничаю. Я не хочу, чтобы меня засосало в работу, как раньше. Но мне кажется, что наши отношения стали лучше и с меньшей вероятностью скатятся в прошлое состояние. Фрейя знает всё о проекте, что только можно знать. Секретов нет.

Доктор Дитрих улыбается, переводя взгляд между нами.

— Ну, осмелюсь сказать, я опасалась того, что вы уехали на таком раннем этапе нашей работы, и я определённо не говорю, что психотерапия для вас завершилась, но это время в отъезде пошло вам на пользу.