Глава 30. Фрейя

Плейлист: Kesha — C’mon

Эйден со стоном плюхается на нашу кровать. Редиска и Огурчик тандемом запрыгивают на матрас, принимаясь «месить» его лапками как тесто и громко мяукать, при этом вылизывая его подбородок.

— Вы двое, — бормочет он, проводя руками по их спинам. — Такие любвеобильные.

— Они учились у лучших, — говорю я ему, плюхнувшись на кровать рядом. Я поворачиваюсь на бок и запускаю пальцы в его волосы. — Это была весьма впечатляющая секс-акробатика в душе, сэр.

Он широко улыбается.

— Взаимно, мэм.

Я качаю головой, отчего на него летят капельки воды с моих волос.

— Готов к твоей первой круглой годовщине со всем семейством Бергманов?

Он улыбается, всё ещё гладя котов.

— Да. Твоя семья, Фрейя. Они... дар. Правда.

— Я знаю. Я хочу того же с тобой.

Он резко поворачивает голову в мою сторону, напугав котов.

— Семеро?!

Я смеюсь при виде его ужаснувшегося лица.

— Я имела в виду динамику. Мне слишком нравится моя работа. И сон. Семь детей — это непросто.

Его лицо проясняется от облегчения.

— Фух. Я думал, может, трое.

— Я могу представить себе троих. Посмотрим, да?

— Да, посмотрим, — он заправляет влажную прядь волос за моё ухо, и его ладонь проходится по линии моего подбородка. — Я тебя люблю.

Наклонившись, я краду поцелуй.

— И я тебя.

Наш поцелуй углубляется, Эйден отпихивает с себя котов, поворачивается ко мне, и его нога оказывается между моих. Затем он внезапно отстраняется.

— Воу. Забегаю вперёд, — он садится и меня тоже поднимает в сидячее положение. — Чуть не забыл.

— Что чуть не забыл? — забравшись под покрывало, я наблюдаю, как Эйден встаёт и проводит рукой по влажным волосам, затем абсолютно голый проходит к шкафу. Длинные, мускулистые ноги. Подтянутая крепкая задница. Узкая талия постепенно переходит в широкие плечи. Они напрягаются, пока он шарит в шкафу, затем поворачивается, держа в руках прямоугольник, завернутый в коричневую обёрточную бумагу с льдисто-голубым бархатным бантиком.

Сев на кровать, он кладёт коробочку на мои колени, затем присоединяется ко мне под одеялом.

— Поздравляю с годовщиной, Фрейя, — он удерживает мой взгляд. — Моя любовь к тебе выходит за пределы слов, времени и пространства. Хотелось бы мне иметь возможность выразить, какую благодарность я испытываю каждое утро, просыпаясь и видя тебя рядом. Даже когда жизнь — дерьмо, и весь мир ощущается тяжёлым, я смотрю на тебя... — он вздыхает. — Знать, что ты у меня есть... это все, что мне нужно.

— Спасибо, — говорю я сквозь слёзы, нежно целуя его. — Я чувствую то же самое к тебе, Мишка. Мне сейчас открыть?

— Прошу.

Я аккуратно поворачиваю подарок и надрываю бумагу там, где она склеена скотчем. Развернув её обратно, я с изумлением смотрю на созвездие, вырезанное в широком круге, чёрное и искрящее на белом матовом фоне. Ниже металлическими буквами отпечатано:

«"Эта тьма всюду",

сказали мы и нарекли её светом»

— Орфей и Эвридика, Жан Валентин.

По моим щекам катятся слёзы.

— Эйден.

Его пальцы скользят по моим, пока наши руки не сплетаются вместе.

— Ты помнишь?

Я киваю, стирая слёзы.

— Наш медовый месяц.

— И самая депрессивная в мире история Орфея и Эвридики, — дразняще говорит он.

Я смеюсь сквозь слёзы.

— Потому что это было... — я провожу рукой по созвездию, ночному небу из нашей первой брачной ночи, застывшему во времени. — Лира, — взглянув на гравировку, я изучаю слова. — Я не знаю это стихотворение.

— Я тоже не знал, — Эйден приподнимает мой подбородок, и наши взгляды встречаются. — Но мне понравилось, что в этой версии истории у Орфея и Эвридики более хороший конец — нет отрицания тьмы мира. Лишь красота двух людей, отыскавших немного света и прошедших через это вместе.

— Мне всё в этом нравится, — говорю я ему, поднимая эту картину-оттиск с гравировкой и восхищаясь ей. — Так красиво. И так продумано, — я опускаю её и вытираю слезы, которые так и катятся градом. — Чувства, — стону я. — Так много чувств.

Эйден притягивает меня в объятия.

— Я люблю тебя за твои много чувств, — шепчет он мне в волосы.

— Знаю, — я вздыхаю в его объятиях и улыбаюсь, пока он сцеловывает мои слёзы. — Теперь моя очередь.

Потянувшись мимо него к своей тумбочке, я достаю маленькую коробочку.

— Я люблю тебя, Эйден, — я кладу подарок в его руки и удерживаю его взгляд. — На свете нет ни единой другой души, с которой я бы хотела разделить жизнь. Поздравляю с годовщиной.

— Спасибо, Фрей, — он крадёт ещё один поцелуй, затем принимается возиться с коробочкой. Я наблюдаю, как он срывает обёрточную бумагу, затем переворачивает и открывает коробочку. Он смотрит и хрипло выдыхает. — Ты сделала ещё одну... ещё одну подвеску.

— И да, и нет, — я нежно целую его в щеку. — Присмотрись.

Он поднимает цепочку и тонкую прямоугольную подвеску на ней, молча читая.

Эйден + Фрейя =

3650 дней

520 недель

120 месяцев

10 лет

1 после долго и счастливо

— Фрейя, — он обнимает меня так крепко, что я невольно пищу. Его нос задевает мой, и он крадет нежнейший поцелуй. — Спасибо тебе. Очень красиво. Я буду ценить её вечно, — шепчет он, целуя меня глубже, обещая больше. Намного больше. — Почти так же сильно, как ценю тебя.

— Хорошо, — говорю я Эйдену, притягивая его на себя, в тепло под одеялом. — Потому что я тоже планирую ценить тебя вечно.

***

— Где они? — спрашиваю я у моей матери.

Мама выглядывает из-за дверцы холодильника.

— Кто, sötnos?

Я поднимаю взгляд от овощей, которые обжариваю на сковородке, и бросаю на неё взгляд.

— Мой муж. И все мои братья.

— О, — мама закрывает дверцу бедром. — На улице. Разговаривают. Мальчики хотели кое-что дать Эйдену.

— Зачем? Это и моя годовщина тоже.

— Твоя десятая, — говорит мама, улыбаясь мне. — Положено дарить подарок из олова. Или алюминия. Это символизирует гибкость и выносливость, необходимую для сохранения брака. Ты же помнишь, да?

— Мама, — постучав ложкой по краю сковородки, я откладываю её в сторону. — Ты вообще меня знаешь? Я помешана на такой фигне, — я улыбаюсь про себя, вспоминая наши подарки. И великолепный секс, которым мы занялись после обмена ими.

Она прогоняет меня в сторону, чтобы я не мешалась возле её рабочего места на кухне.

— Я подумала, что ты вспомнишь, но я также знаю, что ты вернулась к работе и в последнее время кажешься занятой.

— Я занята, но не только работой. Я теперь дважды в месяц хожу в караоке, и мы с Эйденом снова начали играть в любительской команде. Дел много, но это хорошо. И даже жонглируя этим, я не забыла про подарок мужу на годовщину.

— Ну, я рада, что ты занята в хорошем смысле, но не забывай про свою мамулю. Я здесь, знаешь ли. В последнее время я чувствую себя весьма бесполезной.

Я обнимаю её рукой за талию и кладу голову на её плечо. Она целует меня в волосы, затем начинает нарезать свежую петрушку.

— Мне знакомо это чувство, — говорю я ей. — Я честно это понимаю. Но для меня ты ни капли не бесполезна. Я люблю тебя. И я знаю, что ты на моей стороне.

— Знаешь? — переспрашивает она.

Я медленно отстраняюсь.

— Что?

— Как ты после поездки? — спрашивает мама, не сводя глаз со своей задачи.

Я непонимающе хмурюсь.

— Нормально. Ну то есть, даже хорошо. Честно.

— Хм, — она отодвигает петрушку и ополаскивает доску в раковине. — Я спрашиваю, потому что тебе, должно быть, непросто было праздновать наш брак, когда твой собственный брак переживал трудности.

Я встревоженно смотрю на свою мать.

— Что?

Мне придётся убить своих братьев.

— Твои братья мне ничего не сказали, — мягко говорит мама, угадывая мои мысли. — Ты же моё дитя, Фрейя. Я видела твою печаль. Я хотела спросить раньше, но думала, что будет лучше подождать, пока всё не устаканится с отцом Эйдена, и потом уже поднимать тему.

Эйден ещё не виделся с Томом, но много говорил об этом на приёме у психолога и подумывает об этом. Когда он не у психолога и не на работе, он дома, делит диван со мной, отвечает на звонки Дэна, а когда вся работа сделана, смотрит фильмы, прикасается, разговаривает. Я полностью погрузилась в наши отношения, в создание жизненного баланса между работой и развлечениями, и даже забыла, что не сказала своей матери о том, в чём так глубинно нуждалась. Чувство вины оседает в моём животе.

— Прости, мам. Я не хотела обременять тебя своими проблемами в браке во время празднования твоей годовщины. А с тех пор как мы вернулись, жизнь попросту не останавливалась.

— Тебе не нужно извиняться, Фрейя. Но впредь говори мне, — произносит она, пригвождая взглядом светлых глаз цвета льда и зимнего неба, в точности как мои. Она сокращает расстояние между нами и крепко обнимает меня. — Не защищай меня, потому что я твоя мама, — шепчет она. — Матери защищают твоих детей. Скоро ты и сама это узнаешь.

Я застываю в её объятиях.

— Я не... Мы не...

— Знаю, — тихо говорит она. — Но это придёт. И когда это случится, ты будешь изумительной матерью, — она отстраняется и мягко накрывает мою щёку рукой. — Даже лучшей мамой, чем та, которой ты приходишься всем, кого любишь, замечательной мамой-медведицей.

Взрыв мужских голосов привлекает наше внимание к задней террасе, которую я вижу через раздвижные стеклянные двери. Все братья, включая Акселя и Райдера, прилетевших на самолёте, здесь, поскольку Эйден сказал, что хочет, чтобы мы начали такую же традицию, как мама и папа, праздновать наши годовщины с семьёй.

Прищурившись, я пытаюсь разглядеть, что они там делают. Эйден смеётся, все братья собрались вокруг него.

— Что происходит? — спрашиваю я.

— Не знаю, — мама пожимает плечами.

Уилла, Фрэнки, Руни и Зигги привстают с дивана и тоже смотрят.

Не сводя взгляда с террасы, Руни улыбается.

— Что там такое?

— Не знаю, — отвечает Зигги. — А ты? — спрашивает она у Фрэнки.

— Ээ. Я знаю, — Фрэнки морщится. — Но я не должна трепать языком. Так что предлагаю Фрейе пойти наружу.

Уилла улыбается и кивает.

— Ага, иди посмотри.

Обойдя кухонный остров и направившись к террасе, я открываю дверь. Все переводят взгляды на меня, отходя и расступаясь, чтобы я могла видеть Эйдена.