Я мягко целую её в лоб.
— Фрейя.
Она вздыхает и слегка улыбается во сне.
— Я рядом, — шепчу я ей в висок, оставляя ещё один поцелуй.
Её глаза медленно распахиваются и встречаются с моими. Смотрят на меня, не моргая, а потом внезапно переполняются слезами.
— Фрейя, мне так жаль, мне не следовало...
— Прости, — перебивает она, сжимая рукой мою ладонь и привлекая к своей груди. — Мне очень жаль. Ты узнал в такой ужасной манере, и тем более после твоего... — она сглатывает слёзы и вытирает щёки.
— Папы, — заканчиваю я за неё. — Ага. Это было не лучшее время. Но то, что сделал Том — не твоя ответственность, и ты не заслужила, чтобы я срывался на тебе.
— Тебе было больно, Эйден, — тихо говорит она. — У тебя случилась паническая атака, и когда ты пришёл домой, мои таблетки оказались ударом под дых. Я это понимала. Я чувствовала себя ужасно, но понимала.
Я притягиваю её ближе, и наши лбы соприкасаются, пока я вдыхаю её.
— Мне жаль, что я среагировал излишне остро. Я сказал худшее, что думаю о себе, вложил эти слова в твои уста, и это несправедливо. Злиться на себя за то, что тебе сложно было что-то мне рассказать... это безумное лицемерие. Прости меня.
Она улыбается сквозь слёзы.
— Конечно, я тебя прощаю. Ты тоже меня простишь?
— Всегда, — я нежно целую её. Фрейя тоже целует меня.
А потом это уже не просто поцелуи. Это шёпот касаний и тихие, осторожные движения, снимание одежды друг друга, тёплая кожа и прохладные простыни. Мои руки бродят по прекрасным изгибам её тела, везде, где она такая мягкая, гладкая и шелковистая. Я глубоко целую её и прижимаю к себе.
— Фрейя.
Она улыбается, не отрываясь от моей кожи, украдкой мягко и сладко прикусывает местечко у основания моей шеи.
— Да, Эйден.
— Ты нужна мне.
Её губы изгибаются в тихой улыбке.
— Ты мне тоже нужен.
— Иди сюда, — шепчу я.
Фрейя медленно садится на меня верхом, но потом ложится на меня, и наши груди соприкасаются, пока я целую её ямочки на щеках, её улыбающийся рот, изгиб её подбородка, обе полные мягкие груди и тугие розовые соски. Размеренным скольжением по ней, каждым скользким, горячим движением наших тел я подвожу её к грани, пока она не начинает хвататься за мои бёдра, умоляя о большем.
— Я хочу тебя, — слабо говорит она. — Я хочу тебя внутри.
Плавно погружаясь в неё, я шепчу:
— Я твой.
По её лицу катятся слёзы.
— Фрейя, скажи мне, что ты знаешь.
— Я знаю, Эйден, — говорит она сквозь слёзы. — Боже, я знаю.
С глубоким крепким поцелуем я вхожу до упора, чем заслуживаю вскрик Фрейи. Она обвивает рукой мою шею, соединяя наши тела, и я начинаю входить в неё, размеренно и терпеливо, пока Фрейя извивается.
— Быстрее, — умоляет она.
— Медленно, — говорю я ей.
Она смеётся сквозь слёзы, крепко целуя меня.
— Даже когда ты меня мучаешь, я тебя люблю.
— Я знаю, — тихо говорю я ей. А потом даю ей то, чего она так терпеливо ждала — всё.
— Эйден, — ахает она, когда я снова и снова наполняю её быстрыми глубокими толчками.
Моя разрядка ослепляет меня. Я теряюсь в прикосновениях Фрейи, в её словах и поцелуях, пока проливаюсь, крича её имя. Нежно потирая её там, где она нуждается в этом, я остаюсь в ней, держа нас соединёнными и близкими, пока она не кончает с резким всхлипом. Я впитываю каждый крик, тугие и мощные волны её оргазма, пока она хватается за меня.
Когда ко мне возвращается способность говорить, я тяжело вздыхаю и целую её в лоб.
— Спасибо.
Мягко скатившись на бок рядом со мной, Фрейя прижимается ко мне. Запрокидывает голову и улыбается — воплощение удовлетворённой красоты.
— Спасибо? За что?
— За то, что продолжила хотеть меня ещё немножко. Я буду так счастлив, когда у нас будет ребёнок, но ты права. Я хочу сначала насладиться нами, только нами, вместе. У нас есть время, Фрейя. Годы и годы. Мы только начинаем.
Её глаза всматриваются в мои, и её улыбка делается шире, как раз когда солнце поднимается за горизонтом и светит в наши окна.
— Ты прав. Мы только начинаем.
Наклонившись над ней, я нежно целую Фрейю.
— Нет никого другого, с кем я бы предпочёл пройти через это, но мне жаль, что всё было так тяжело. Со дня, когда я женился на тебе, я хотел лишь... я хотел лишь дать тебе это «долго и счастливо».
Она проводит ладонью по моим волосам, затем ниже, нежно гладит меня по щеке.
— Я думала, что тоже хотела этого. Так сильно, что поместила это на твою подвеску.
— Я скучаю по этой подвеске.
— А я нет, — тихо говорит она.
Я отстраняюсь, чтобы нормально взглянуть ей в глаза.
— Что?
— Из-за этого чёртова «долго и счастливо».
Моё сердце ухает в пятки.
— Что ты хочешь сказать, Фрейя?
— Я хочу сказать, что «долго и счастливо» не существует. Не потому, что любовь на всю жизнь невозможна, а потому, что как мы узнали, ни одна пара не может «жить долго и счастливо». Люди, чья любовь длится долго, чья любовь растёт и выносит трудности, выбирают друг друга в те времена, когда они живут несчастливо, в тёмные моменты, а не только в яркие и светлые.
— Мы не можем надеяться на то, что всегда будем жить «счастливо». Но «долго»? На это мы можем надеяться, это мы можем выбрать. Потому что «долго» — это не идея. Это человек — неидеальный человек, который идеален для тебя, — её глаза всматриваются в мои, и она дарит мне мягкий, нежный поцелуй. — Ты для меня тот человек. Ты моё «долго».
Моё сердце сияет, пока я смотрю на неё, на женщину, которую я люблю больше всего в этом мире. Я обхватываю её лицо ладонями, стираю её слёзы, смаргиваю свои.
— Ты тоже моё «долго», Фрейя. Всегда.
Она крепко обнимает руками мою талию и улыбается мне.
— Мне это нравится. Мы нашли своё «после долго и счастливо».
— Немного грамматически некорректно, конечно же, — говорю я сквозь ком в горле. — Но весьма поэтично... ммм!
Фрейя крепко целует меня, пока я притягиваю её поближе, в свои объятия. Я целую её в ответ — благоговейно, медленно, и вдыхаю её запах.
— Всё тут корректно, — шепчет она в мои губы. — Это выбор, вера. Я выбираю тебя, моё «долго», веря, что наша любовь всегда поддержит нас после «счастливо». После долго и счастливо. Так что вот. Вот вам и логика, мистер Маккормак.
— Считайте меня пристыженным и просвещённым, мисс Бергман, — шепчу я в её сладкие нежные губы.
Она улыбается, целуя меня снова и снова. И после этого, под светлеющим небом, когда весь мир отступает перед нашим общим дыханием и прикосновениями, слова вообще перестают быть необходимыми.