Глава 29. Эйден

Плейлист: Ben Platt — Grow As We Go

Я еду и еду. Никакой музыки. Окна опущены. Ветер жгучий и холодный. Я еду, пока моя ладонь не начинает болеть от стискивания руля, и в поле зрения не появляется жильё моей матери.

Когда я стучу в дверь, она открывает так, будто ждала меня. Она бросает на меня один взгляд и вздыхает.

— Он тебе сказал.

Притянув её к себе, я утыкаюсь в её волосы. Вдыхаю её, крепко сжимаю здоровой рукой.

— Мам.

— Ох, милый, — она целует меня в волосы и заводит внутрь. — Заходи. Садись.

Плюхнувшись на диван, я заваливаюсь на бок, на подушки.

— Зачем?

Она мягко опускается рядом.

— Зачем что?

— Зачем ты видишься с ним? Зачем он нашёл меня? После стольких лет, после того, как он бросил нас, мам. Он причинил нам такую боль.

Мягко водя ладонью по моей спине, она вздыхает.

— Потому что он был болен. Потому что зависимость — это ужасно, и мне надо было защитить тебя. Я сказала ему не возвращаться, пока он не приведёт себя в порядок. И он... — она сглатывает слёзы и пожимает плечами, её голос звучит так тоненько. — И он не делал этого. До сих пор.

Моя ладонь сжимает её руку.

— Мне так жаль.

— Тебе-то за что извиняться? Ты был ребёнком, Эйден. Ты был даром. И я знаю, все те сложности — несправедливо по отношению к тебе, но ты был таким чертовски стойким. Ты был моим светом в очень тёмные годы. Даже если ты вырос таким похожим на этого красивого засранца. Такой же умный и обаятельный, с такой улыбкой, которая напоминала мне — даже если он причинил нам боль, он подарил мне тебя. Я никогда не жалела об этом. И после всего, через что мы прошли, смотри, где мы оказались? Комфорт. Стабильность. Счастье. Мы не позволили этому сокрушить нас.

Я вздыхаю.

— Но это было пи**ец как сложно, мам. Нам обоим это обошлось дорогой ценой.

— Ты прав. И об этом я сожалею. Я просто... не смогла справиться лучше.

Я сжимаю её ладонь и смотрю ей в глаза.

— Ты была такой храброй и сильной, хотя ты не должна была выносить такое. Ты мой герой. Ты знаешь это, верно?

Она улыбается мне.

— Знаю, да. Мне хотелось бы, чтобы всё было лучше, но у меня в душе покой. Я сделала всё, что могла.

— И после всей той боли, что он причинил, ты приняла его обратно?

Она напряжённо смотрит на меня.

— Приняла его обратно? Не в романтическом плане, нет. Он причинил боль моему ребёнку. Он бросил своего сына. Я не знаю... не знаю, смогу ли когда-нибудь простить его за это. Может, однажды.

— Тогда что... почему он сказал, что ты приглашала его в гости, что вы поговорили?

— Тому пришлось действовать через меня, чтобы найти тебя, — мама сжимает мою руку. — Конечно, он мне небезразличен. Я хотела увидеться с ним, узнать, как он вырос, придя к трезвости. Но главным образом я дала ему шанс со мной, чтобы знать, достоин ли он шанса с тобой.

Я утыкаюсь лицом в подушки.

— Боже, это так... так больно, бл*дь. Я сказал ему, что хочу суметь простить его. Что может, однажды смогу. Но... не сейчас. Прямо сейчас это причиняет боль. Исключительно боль.

— Потому что всё сложно. Потому что любовь не прекращается и не начинается по нашему велению. Он причинил нам боль в такой манере, которая должна быть непростительной, но любовь делает всё беспорядочным. Со временем ты разберёшься. И если ты не захочешь видеть его, если не сможешь простить, ничего страшного. Значит, так правильно для тебя.

— А для тебя? Как правильно для тебя?

Мама встречается со мной взглядом.

— Я не уверена, Эйден. Всё, что он сделал, устроившись к тебе на работу — это разрушило наше доверие. Снова.

Я вздыхаю, переплетая наши пальцы.

— Мне больно, что ты скрыла это от меня, что виделась с ним без моего ведома. Почему ты мне не сказала?

— Потому что мне нужно было защитить тебя, — резко говорит она. — Потому что я ещё не была уверена, что он безопасен, что его трезвость продержится долго. Я не могла вынести мысли о том, что я верну твоего отца в твою жизнь, а потом он опять запьёт и подведёт тебя. Когда я начала подумывать о том, чтобы поговорить с тобой, убедилась, что он останется трезвым, момент был неудачным. Я меньше всего хотела швырять в тебя твоего отсутствующего отца-алкоголика в завязке, когда ты утопал в работе, и твой брак проходил непростой этап.

Моя рука выпускает её ладонь.

— Ты знала?

— Естественно, я знала, Эйден. Я понимаю, моя память уже не та, что прежде, но глаза-то у меня на месте. Фрейя была грустной. Ты был отрешённым и напряжённым. Перед отъездом на Гавайи напряжение между вами можно было ножом резать. И даже несколько месяцев назад, когда вы приезжали похлопотать вокруг меня, было очевидно, что всё не в порядке.

Мама хмуро смотрит на меня.

— Так что да. Я не сказала тебе, что общаюсь с твоим отцом. Пока я не была уверена, что ты сумеешь справиться, и что самое важное, пока я не убедилась, что он заслуживает, чтобы ты знал. И что он сделал? Сказал, что нарушил своё обещание оставить тебя в покое и устроился на чёртову работу в колледже.

— Это было неделю назад. Я сказала ему, что он смыл в унитаз всё то доверие, что мы выстроили. Игнорировала его звонки, пытаясь придумать, как сказать тебе, и что сказать, не разрушив всё и не расстроив тебя, особенно учитывая всё, что ты переживал. Я определённо не собиралась беспокоить тебя на Гавайях... — она прерывисто выдыхает. — Я сказала ему, что он немедленно должен найти новую работу. Я не могла допустить, чтобы он и дальше делал это с тобой. Я решительно настроилась сказать тебе, как только у вас с Фрейей всё станет получше. Я рассчитывала, что он скроет это от тебя. Но похоже, я его недооценила.

— Недооценила?

— А что? Ты думаешь, он хотел тебе сказать? Думаешь, ему это далось легко? Сокрушить все те крохотные шансы на твое доверие, признавшись, что он сделал?

— Я не знаю, мам, — я тяжело вздыхаю. — Я так запутался.

Она аккуратно кладёт ладонь на мою спину и начинает гладить успокаивающими кругами.

— Тебе необязательно находить все ответы прямо сейчас — как для себя, так и для Тома. Не спеши и позаботься о себе, — она опускает ладонь и нежно улыбается. — Хотя бы у тебя есть Фрейя.

Я глухо смеюсь.

— Ну да.

Мама пристально смотрит на меня.

— Почему ты так говоришь?

Я рассказываю маме про свой эпичный срыв дома, уткнувшись лицом в ладони и ненавидя себя.

— Тебе не нужно говорить мне, что я среагировал излишне резко. Я уже знаю.

— Хорошо, — говорит она отрывисто. — Потому что это была первоклассная катастрофизация. Она два дня принимает таблетки, и внезапно это означает, будто она решила, что ты безнадёжная тряпка, и всё ваше выстроенное доверие рухнуло?

Я стону и стукаюсь головой о подлокотник дивана.

— Это ранило, мам. Я хотел, чтобы она доверяла мне непростые вещи, верила, что она может мне рассказать, и я не слечу с катушек нахер.

Мама наклоняется и произносит уголком рта:

— А потом ты всё равно слетел с катушек нахер, да?

Я снова стону.

— Да.

— Вместо того чтобы посочувствовать тому, как чувствовала себя Фрейя, все эти месяцы надеявшаяся, что ты доверишь ей свои тревоги?

Моё нутро сжимается.

— Да.

— Угу, — мама шмыгает носом. — А теперь слушай. Ты бы не среагировал так, если бы Том не сбросил на тебя эту бомбу. Я уверена, что после встречи с ним у тебя случился один из твоих приступов?

Я киваю.

Она с любовью похлопывает меня по боку.

— Бедняжка. Значит, это тебя спровоцировало. Твоя тревожность — это коварная штука, Эйден. И она накручивает тебя. Когда ты паникуешь, и чёрт возьми, даже какое-то время после этого ты не можешь мыслить связно. Ты нестабильный и срывающийся, но по весомой причине, дорогой.

— Фрейя пробыла с тобой более десяти лет, и она это знает. Уверена, она прекрасно понимает, почему ты расстроился, хотя я готова поспорить, что она также переживает за тебя и испытывает боль. Утром поезжай домой. Скажи, что сожалеешь. Исправь всё в своей эйденовской манере.

Я тру лоб, моё сердце скручивает сожалением и печалью.

— Некоторые вещи не так просто исправить.

Мама сжимает мою ладонь.

— Я никогда и не говорила, что это просто, милый. Так уж всё устроено. Люди, которые любят друг друга, тоже причиняют друг другу боль. Важно то, что они учатся и изо всех сил стараются больше не причинять друг другу боль в такой манере.

Я сажусь, моё сердце бешено колотится. Мама права.

Мне надо поехать домой. Мне надо сказать Фрейе, что я сожалею, заверить, что эта маленькая боль, что она мне причинила, вовсе не является неизгладимой. Я встаю, шарю по карманам в поисках ключей.

— Мне надо вернуться. Надо извиниться...

Мама останавливает меня и тоже встаёт.

— Эйден, ты устал. До дома ехать час. Останься здесь, переночуй. Завтра проснёшься пораньше и поедешь обратно.

— Не могу, мам. Только не тогда, когда она одна и страдает. Мне надо домой.

Улыбнувшись мне, она берёт мою руку и крепко сжимает.

— Ты всегда был упрямым. Хотя бы позволь мне сделать тебе чашку чая в дорогу.

***

Я захожу в дом, когда рассвет уже начинает окрашивать небо, тихо закрываю дверь и остерегаюсь туфель Фрейи под ногами. Но они аккуратно стоят на полочке для обуви. Мне почти хочется взять их и бросить посреди пола, где им и место. Потому что неряшливая, прекрасная женщина, которую я люблю, дома.

Тихо пройдя по коридору, я ставлю сумку на пол и вхожу в нашу спальню. Фрейя свернулась в кровати, натянув одеяло до подбородка. Аккуратно опустившись на край матраса, я наблюдаю за её размеренным дыханием и бережно убираю мягкий завиток светлых волос со лба. Не заметить следы плача невозможно. Кончик её носа всё ещё розовый, глаза слегка опухли. Я хочу поцеловать их. Хочу сцеловать всю боль. Особенно ту, что причинил я.

Стараясь не трясти кровать, я поднимаю одеяло и забираюсь под него, поближе к Фрейе, обнимая её рукой. Она во сне втягивает вдох, затем тяжело выдыхает и прижимается ко мне потеснее. Я провожу рукой по её волосам, мягко убираю их от лица.

— Эйден, — бормочет она во сне.