ГЛАВА 28

ГЛУШИТЕЛЬ

Я всегда использовал насилие или деньги, чтобы получить то, что хочу.

Но то, что хочу сейчас, я не могу купить.

Что касается насилия? Ну, в моей ситуации это тоже не сработает.

Интересно, простит ли меня Елена за то, что разрушил ее жизнь?

Гнев всегда был главной стадией горя для меня. Короткий запал и разбитое сердце - нестабильная комбинация.

Вот тут-то и возникает зависимость.

Я успел выкурить целую пачку сигарет, а время всего девять утра, и мне уже хочется еще. Абстиненция настолько сильна, что я ощущаю зуд и беспокойство, и я не могу понять: из-за никотина это или из-за того, что в моей груди, где когда-то было сердце, образовалась огромная чертова пропасть.

Я пришел в офис в три часа ночи в черной толстовке и джинсах, слишком разбитый, чтобы пытаться выглядеть как генеральный директор. Я не смог быть рядом, когда она уезжала из особняка со своей семьей. Не думаю, что просто смирился и сидел бы там. Скорее всего сделал бы какую-нибудь глупость, чтобы удержать ее. А я не хочу, чтобы она ненавидела меня еще больше, чем уже ненавидит.

С громким, диким ревом переворачиваю свой стеклянный стол и смотрю, как он рассыпается на миллионы осколков по полу. Что-то маленькое и черное бросается мне в глаза на полу среди всего этого стекла.

Похоже на паука.

Ну, это и есть паук, но не живой. Пластиковый паук. Одно из колец, которые Кэролайн подарила нам с Еленой, когда требовала, чтобы мы поженились. Опускаюсь на корточки, чтобы взять его, смахнув крошечные осколки стекла, и с грустным смешком надеваю на безымянный палец, как будто оно действительно что-то значит, черт возьми.

Сажусь в кресло за столом Елены и беру со стола большую фоторамку. Это тот рисунок, который подарила ей Кэролайн, тот, на котором мы втроем сидим на скамейке. Черт. Мы с Еленой любим эту девочку. Мы собирались удочерить ее, но, потеряв Елену, я потерял всякую надежду на то, что у меня тоже будет дочь.

В Нью-Джерси не обязательно состоять в браке, чтобы усыновить ребенка. Но что я скажу Кэролайн? Как объяснить, что женщина, которую она отчаянно хочет видеть своей мамой, больше никогда не вернется?

Я не могу так поступить с ней. Это было бы жестоко и бесчеловечно.

Не говоря уже о том, что я - хладнокровный убийца.

Елена говорила, что я буду хорошим отцом, но это было до того, как она узнала, какой я садист. Из таких бессердечных, безжалостных существ, как я, не получаются хорошие родители. Или хорошие любовники.

Несколько неожиданных слез падают на рамку и я понимаю, что плачу. Вытираю слезы рукавом толстовки, а затем задираю рукава до локтей. Хмурюсь, когда вижу, что марля, обернутая вокруг моего левого запястья, пропиталась кровью.

После того как написал письмо Елене, я целый час собирался с силами, чтобы покинуть особняк, и за этот скорбный час уничтожил свое запястье. Сегодня вечером мне придется перейти к другому запястью, потому что место на этом закончилось. Елена заставила пообещать, что я не причиню себе вреда, но это только потому, что она не могла заставить себя сказать, что действительно хотела: она не хочет, чтобы я убивал себя.

Не могу понять, почему. Кто я для нее, кроме серийного убийцы и лжеца? Кто, кроме человека, ответственного за то, что на ее спине появилась мишень? Человек, ответственный за то, что ее похитили и изнасиловали.

Встаю, чтобы пройти в ванную комнату своего офиса, обдаю руку холодной водой и промакиваю полотенцем, пока кровь не сворачивается. Непрерывная струя воды жжет, стекая по коже и разбавляя кровь. Нетронутый белый фарфор раковины окрашивается слабой ржавчиной, когда моя кровь смешивается с водой

Из-за угла слышится звук открывающейся двери лифта и мое лицо искажается в гримасе.

— Если ты хоть немного дорожишь своей работой, то убирайся к чертовой матери, - предупреждаю незваного гостя. Я не в настроении играть в генерального директора. У меня нет настроения ни на что, кроме пачки сигарет и бутылки односолодового виски.

Упираюсь костяшками пальцев в прохладный мрамор столешницы и слегка поворачиваю голову, ожидая, что в воздухе поселится отчетливая тревога пустой комнаты. Но этого не происходит. Рыча, топаю из ванной.

И сталкиваюсь с ангелом.

Она отступает на несколько шагов назад и я замираю. Мне кажется, что из легких выбили весь воздух. Смотрю на нее так, словно увидел привидение.

В ее глазах стоят крупные слезы, тонкие золотистые искорки в радужке сияют так ярко, какими я их никогда не видел. Мерцают, словно источник света. В ее нежных пальцах зажата записка, которую я оставил на кровати и в которой подробно описал все, на что у меня не хватило сил, чтобы сказать ей в лицо перед тем, как она уйдет от меня. Ее идеальная, пухлая нижняя губа дрожит, и она покачивается, словно не в силах удержаться на ногах.

Делаю шаг к ней. Она делает шаг назад, и я, не задумываясь, протягиваю руки, чтобы взять ее лицо в свои ладони. Елена отшатывается.

— Не трогай меня, - говорит она, отбивая мои руки. Когда это не останавливает меня, она протягивает руку, чтобы удержать меня на расстоянии. Когда и это не останавливает меня, бьет в грудь, а затем по щеке. Ловлю ее запястья и крепко держу их. Она хнычет, дрожит - и чем ближе мое лицо к ее - тем реже дышит, пока не становится почти фиолетовой.

Когда мои губы касаются ее лба мягким поцелуем, она начинает задыхаться и всхлипывать.

— Отпусти меня! Кристиан, отпусти меня!

Ничего не говорю. Елена смотрит, слезы текут по розовым щекам, нос красный и пылает от страха и ярости. Отпускаю ее руки и беру ее лицо в свои. Ее маленькие ручки обхватывают мои запястья.

— Послушай, - умоляю ее. — Я люблю тебя. И буду любить вечно. Даже когда от нас останутся одни кости в земле, я найду тебя в загробном мире и буду лелеять, как лелеял всегда. Я буду обнимать тебя, целовать и засыпать с тобой в обнимку. Буду баловать и подарю обручальное кольцо с моей фамилией. Куплю тебе яхты, острова и особняки по всему миру, чтобы ты чувствовала себя в безопасности. Сделаю все это, даже если будешь сопротивляться, потому что ты лучше всех знаешь, что границы меня никогда не останавливали. Однажды, только когда ты будешь готова, я снова наполню тебя своей любовью, и обещаю, что сделаю это так тщательно, что ты забудешь всю ту боль, через которую прошла ради меня. Забудешь о секретах и лжи. О том, как тебя предали. Я прогоню всех твоих демонов, ведь ты знаешь, что я страшнее, чем они когда-либо будут. Я буду делать для тебя все, пока единственное, что будешь делать ты - любить меня в ответ. - Делаю глубокий вдох и стираю большими пальцами ее слезы. — Но я не смогу сделать ничего из этого, если ты покинешь меня, Елена. Поэтому умоляю тебя, останься.

— Я знаю, почему сделала это, - говорит она и голос ее срывается.

Только что я излил ей свою душу, а она ничего не поняла.

Елена смотрит своими большими карими глазами с такой силой, что кажется, будто прожигает дыру прямо в душу, будто готова схватить за горло и трясти, пока я не пойму.

— Спроси меня, почему, Кристиан.

Открываю рот, чтобы сказать, что не понимаю, чего она хочет, но останавливаю себя, когда осознание обрушивается на меня как удар грузовика. Она хочет, чтобы я спросил, почему она позволила Фрэнку и Нилу сделать с ней эти ужасные вещи.

Нервно усмехаюсь, и голос срывается, когда спрашиваю:

— Почему ты сохранила мой секрет?

Ангел резко вдыхает, прижимает к груди письмо, которое я ей написал, и ее слова выходят жалкими хныканьями.

— Потому что я тоже тебя люблю.

Вырвавшийся у меня звук - что-то среднее между молитвой, хныканьем и насмешкой. Кажется, я в шоке. Кажется, у меня остановилось сердце. Кажется, я умер.

Елена обиженно смеется, пожимает плечами, руки ее расслабляются, а письмо падает на пол.

— Ты ничего не скажешь? - Лицо Елены болезненно искажается в гримасе предательства и поражения. Слезы капают со щек на рубашку, она пытается отстраниться, но я не даю ей отодвинуться ни на дюйм, прежде чем прижимаюсь к ее губам.

Чувствую вкус ее слез на своем языке. А может быть, они мои. Она борется со мной. Пытается вырваться из моей хватки, но в то же время не перестает меня целовать. Пока мы не начинаем задыхаться.

Ее грустные глаза смотрят на меня, и все, что мне хочется сделать - смахнуть ее слезы и обнять, пока не сплету нас воедино.

Она делает глубокий вдох и отстраняется.

— Ты откажешься от Глушителя?

Мы находимся в тихом противостоянии. Она такая смелая, что не сводит глаз с меня. Не многие могут выдержать мой взгляд, не сломавшись, но она может. Ведь знает, что сейчас, в этот момент, вся власть принадлежит ей.

— Да. Если это то, что нужно, чтобы заставить тебя остаться. Да

— Не говори так, если не уверен.

Делаю глубокий вдох и спрашиваю:

— А как же Фрэнк Валенти? - Это важный вопрос. Если она попросит меня пощадить этого ублюдка, то нет смысла притворяться, что могу отказаться от Глушителя. Я убью его, вопрос только в том, когда. Как только он окажется на ветру и я уловлю его запах, буду охотиться за ним до края земли, пока он не превратится в изуродованную кучу плоти в моих руках.

Она затихает на мгновение. Кровь бурлит в жилах, громко пульсируя в ушах.

— Убей его, - наконец говорит Елена. — Но он последний.

Киваю.

— Хорошо. Он последний, - подтверждаю, осматривая ее. Елена выглядит хрупкой. Не в плане веса, а духа, ее аура выглядят хрупкой. Никогда не видел, чтобы ей было так неуютно в своём теле.

— Тебя привезли сюда родители?

Она качает головой.

— Гэвин.

Слава богу, что есть Гэвин.

Осторожно целую ее в макушку и шепчу:

— Поехали домой.

Через несколько минут мы уже сидим в моей машине и едим в сторону поместья. Елена застыла на своем месте, безучастно глядя в окно.

— Ты хочешь поговорить, Елена? О том, что с тобой произошло?

Не глядя на меня, монотонным голосом отвечает: