Худая. Уродливая. Под глазами застыли темные круги, сливающиеся с фиолетовыми и желтыми синяками на щеках. Один глаз все еще налит кровью из-за лопнувших сосудов. Провожу пальцем по уголку глаза. Нежная кожа там припухла. Полоскаю рот и расстегиваю рубашку. Темно-фиолетовые синяки покрывают мой торс в том месте, где ребра треснули во время автомобильной аварии.

Шрам на бедре от стекла, к сожалению, единственное место, которое, похоже, заживает. Это потому, что швы накладывал мой отец. Длинный, тонкий шрам по идеально прямой линии. Мое тело усеяно мелкими порезами от осколков стекла.

Снимаю шорты, оставаясь в одних трусиках, и смотрю в зеркало на пространство между ног. Практически чувствую, как Фрэнк и Нил входят в меня. Глаза наполняются слезами, которые катятся по лицу, стекают с подбородка и падают на голую грудь.

Говорят, что каждые семь лет тело обновляется. По сути тело остаётся тем же, но все клетки организма физиологически регенерируются.

Через семь лет у меня будет тело, к которому Фрэнк и Нил никогда не прикасались.

Хотелось бы, чтобы это меня успокоило.

Снимаю трусики и включаю душ, слезы все еще текут по лицу, пока я моюсь. Моюсь до тех пор, пока мое тело не становится красным и раздраженным. Моюсь до тех пор, пока не становится больно. Вымывшись, сажусь на пол душевой под горячие струи воды и сижу, глядя на затирку между плиткой на стенах.

Кажется, отец избегает меня, и это больно. Больно, ведь единственное, что он видит, когда смотрит на меня сейчас - образ двух мужчин, которые овладевают мной сзади, пока я извиваюсь и кричу от боли.

Не хочу, чтобы отец смотрел на меня именно так. Это заставляет меня чувствовать себя грязной.

Нахожу маму в кабинете, где она решает головоломку с Эдвином, который, кажется, очарован ею. Это меня не удивляет. Энергия моей матери как магнит. Он называет ее Хелен, а когда приветствую его, просто неловко улыбается, словно я незнакомка.

Если Эдвин в сознании, он никак не дает о себе знать. Более того, в его взгляде так мало узнавания, из-за чего я наполовину уверена, что весь наш вчерашний разговор мне приснился.

Спрашиваю у мамы, где отец, на что она пожимает плечами и говорит, что сегодня рано утром он пошел прогуляться по участку и еще не вернулся.

Оставляю их и иду искать что-нибудь поесть. Хочу побыть одна, и, к счастью, Паоло нет на кухне, когда я туда прихожу.

У меня нет настроения вежливо разговаривать с персоналом. Теперь, когда я хорошо рассмотрела себя в зеркале, не хочу, чтобы они пялились на меня, перешептывались или задавали вопросы. У Кристиана всегда есть персонал на территории. Горничные. Повара. Охранники. Садовники. Интересно, сколько из них подозревают о двойной жизни Кристиана? Может быть, им просто слишком много платят, чтобы интересоваться тем, чем занимается Кристиан Ривз в свободное от работы время.

Даже если это убийства.

Хожу по кухне, заглядывая во все кладовки, шкафы, холодильники и морозильные камеры. После тщательного осмотра не остается сил на что-то сложное, поэтому решаю съесть несколько помидоров, посыпанных солью и перцем. Все просто. Беру все три ингредиента, нож и разделочную доску и начинаю нарезать мягкий, идеально спелый помидор на кусочки одинакового размера.

На полпути замираю и смотрю на нож в своей руке. Томатный сок стекает по острому лезвию и на мгновение у меня в голове мелькает образ этого лезвия на моем запястье. Делаю глубокий вдох, мой взгляд мечется между ножом в одной руке и венами на запястье другой руки.

— Елена!

Вскрикиваю, на автомате поворачиваюсь и замахиваюсь ножом, закрыв глаза. Мой взмах останавливается и я приоткрываю один глаз, чтобы увидеть Кристиана, который стоит в черном балахоне и смотрит на меня с беспокойством и растерянностью. Смотрю на нож, остановившийся в нескольких сантиметрах от его лица, и задыхаюсь.

Он поймал нож за лезвие.

Отпускаю рукоятку и нож падает на пол, уже испачканный его кровью.

— Мне так жаль. Я не...

— Все в порядке. - Кристиан поднимает нож и бросает в раковину, после чего обмывает руку холодной водой, а затем берет из ящика тряпку для посуды и плотно обматывает ладонь с порезом. — Я не хотел тебя напугать. - Мой взгляд прикован к его руке. — Бывало и хуже. Не волнуйся об этом.

Он берет из ящика другой нож и заканчивает нарезать помидоры для меня. Затем оглядывает стол и хмурит брови.

— Что ты делала с тем помидором?

Делаю вид, что не слышу обвинение, скрытое в его словах.

Он думает, что я хотела причинить себе боль. Может быть, так бы и было, если бы Кристиан не вошел.

Но я не собираюсь признаваться в этом, поэтому молчу.

Он смотрит на меня какое-то время, наконец, уступая, и передает мне ломтики помидора, которые я приправляю солью и перцем, стараясь не дрогнуть под пристальным взглядом, пока он смотрит.

Вздыхаю, раздосадованная тем, как Кристиан смотрит на меня. Хлопаю ладонями по столешнице.

— Что?

— Хочу кое-что показать. Ты позволишь мне?

— Нет.

— Просто дай мне пять минут, - умоляет он, доставая из джинсов мобильный телефон.

Закатываю глаза.

— Ладно.

Он сглатывает, а затем несколько раз нажимает на экран своего телефона, открывая видео. Кладет телефон в мои руки и нажимает «play».

Это странный ракурс съемки камеры. В нижнем углу есть отметка времени. 21:15. На видео видно, как кто-то бесцельно ходит кругами по крыше во время дождя.

— У меня в маске камера, - тихо говорит он. Странная точка съёмки имеет смысл. Не совсем на уровне глаз и не совсем на уровне груди. Звука нет, просто несколько долгих минут тишины. Бросаю телефон на стойку и отступаю назад.

— Елена, - умоляет Кристиан. — Просто смотри.

Опираюсь локтем на стойку, кладу подбородок на руку и со скукой смотрю видео.

Что-то в этих кадрах начинает казаться мне смутно знакомым.

И тут меня осеняет. Это же мой район. Мой старый дом. Спина напрягается, я встаю прямо, не отрывая взгляда от телефона.

— Это ведь та самая ночь, когда мы познакомились, не так ли?

Он молчит.

Внимательно смотрю запись, и сердце падает на пол, когда он достает черно-серебристый пистолет. Магазин пуст. Он проверяет патронник. Внутри один патрон.

Мне становится не по себе, ведь в этот момент он готовился застрелиться.

Мои руки покрываются мурашками, а на глаза наворачиваются слезы.

Дрожащей рукой он подносит пистолет к виску. Тело Кристиана становится неестественно неподвижным. Он случайно бросает взгляд на карниз здания, где стоит, как раз вовремя, чтобы заметить, как меня загоняют в угол трое мужчин в переулке.

Не могу заставить себя оторвать взгляд от видео, даже когда он засаживает пулю в череп каждого ублюдка, а их безжизненные тела падают на землю.

Он смотрит на меня. Я вся мокрая от дождя. Меня трясет. Слезы текут по щекам, когда я пытаюсь прикрыться разорванным топом. Его рука тянется, чтобы нежно погладить меня по щеке, после он убирает мокрую прядь волос с лица. Убегаю от него, а он наблюдает за мной из тени, пока я не оказываюсь внутри своего дома.

Закрываю рот рукой и, наконец, отворачиваюсь от телефона, тихонько рыдая. Даже не знаю, почему плачу в этот момент. Из-за него? Из-за себя? Из-за нас? Неважно. Ничего из этого не имеет значения. Больше не имеет.

Девушка на видео - та, которую он так старался заставить полюбить себя. Ее не существует. Больше не существует. Ее заменила израненная, сломанная версия меня.

— Ты не сказал мне тогда, что останешься, пока я не войду внутрь.

— Я сказал тебе, что прослежу за тем, чтобы за тобой никто не шёл.

Он действительно так сказал. Я помню. Тогда думала, что он просто так сказал это. Не сомневаюсь, что Кристиан, не задумываясь, убил бы любого другого, кто бы подошел ко мне в ту ночь.

— Теперь ты пережила тот момент, когда спасла мне жизнь - и своими глазами, и моими.

Поворачиваюсь к нему лицом, где ледяная синева его глаз наполняется нежностью, которой я никогда раньше не видела. Меня пронзает рыдание, и, несмотря на острую неприязнь к прикосновениям и злость на Кристиана, бросаюсь в его объятия и плачу в изгиб шеи. Руки обвивают мою талию и так крепко прижимают к его телу, что мне становится больно. Не могу заставить себя заботиться об этом. Кожу покалывает и неприятно покрывает мурашками от его прикосновений, но сильная дрожь, пронизывающая тело, не сравнится с его железной хваткой.

— Твои родители погибли 6 сентября 1989 года, а мы встретились через тридцать лет, 6 сентября 2019 года. Вот почему ты сказал, что начал верить в родственные души, когда встретил меня.

Чувствую, как его тоже пронзают рыдания.

— Теперь ты понимаешь, почему я не могу тебя отпустить?

— А ты понимаешь, почему я не могу остаться?

Он вздыхает, но на этот раз не сопротивляется. Чувствую, как кивает, прижимаясь к моей шее.

— Завтра я еду домой с родителями. Обещай мне, что ты не причинишь себе вреда.

Кристиан долго молчит, пока мы обнимаем друг друга. Только после того, как ощущаю, что он кивнул, отстраняюсь и выхожу из комнаты, не сказав больше ни слова.