- Погоди, - сказала Стелла.

- Зачем? Что может быть лучше, чем надраться в хлам?

Майк не считал, что у неё найдётся ответ, но она начала раздеваться. Он замер, пересматривая своё решение. Занятие любовью, может, и не ввергнет его на шесть дней в забытье, но, зато, после него не появится желание поскорее сдохнуть. Торопясь присоединиться к ней, он оторвал пуговицу на рубашке.

Его кровать была разновидностью Прокрустова ложа, поэтому, вместо того, чтобы убрать с дороги стул и стол, они довольствовались диваном. Всё ещё сидя на нём после кульминации и уткнув лицо ему в плечо, Стелла спросила:

- Доволен теперь?

- В некотором роде, конечно. - Он похлопал её пониже спины. - В остальном, не очень. В стране до сих пор бардак.

- И что ты можешь с ним сделать?

- Я делал всё, что мог, и погляди, куда меня это привело, - ответил Майк. - Произошедшее сегодня подмывает меня выйти на улицу и начать швырять бомбы в полицейские участки. Тогда и меня вздёрнут за госизмену.

- Тогда мне не стоит возвращать тебе штаны, - ответила Стелла с серьёзностью. - Ты не сможешь пойти швырять бомбы без штанов.

- Ты права. Тогда меня точно арестуют. - Майк рассмеялся. Оставалось либо смеяться, либо оттолкнуть Стеллу и начать биться головой о стену. На такой шум соседи начнут жаловаться. К тому же, Стелла была, безусловно, лучшим из того, что с ним происходило. Не пора ли задуматься, что со всем этим делать?

- Милая, - сказал он. - Хочешь за меня замуж?

Её глаза расширились.

- Что это навело тебя на такие мысли?

- Надеюсь, брожение мозгов в голове. Ну так, как?

- Конечно, - сказала она. - Мать в обморок упадёт, знаешь ли. Она всегда была уверена, что ты никогда мне этого не предложишь. Она решила, что я нужна тебе только для забавы. "Он - мужик, - говорит она. - А ты знаешь, что мужикам нужно только одна вещь"Торопясь присоединиться к ней, он оторвал пуговицу на рубашке.

Его кровать была разновидностью Прокрустова ложа, поэтому, вместо того, чтобы убрать с дороги стул и стол, они довольствовались диваном. Всё ещё сидя на нём после кульминации и уткнув лицо ему в плечо, Стелла спросила:

- Доволен теперь?

- В некотором роде, конечно. - Он похлопал её пониже спины. - В остальном, не очень. В стране до сих пор бардак.

- И что ты можешь с ним сделать?

- Я делал всё, что мог, и погляди, куда меня это привело, - ответил Майк. - Произошедшее сегодня подмывает меня выйти на улицу и начать швырять бомбы в полицейские участки. Тогда и меня вздёрнут за госизмену.

- Тогда мне не стоит возвращать тебе штаны, - ответила Стелла с серьёзностью. - Ты не сможешь пойти швырять бомбы без штанов.

- Ты права. Тогда меня точно арестуют. - Майк рассмеялся. Оставалось либо смеяться, либо оттолкнуть Стеллу и начать биться головой о стену. На такой шум соседи начнут жаловаться. К тому же, Стелла была, безусловно, лучшим из того, что с ним происходило. Не пора ли задуматься, что со всем этим делать?

- Милая, - сказал он. - Хочешь за меня замуж?

Её глаза расширились.

- Что это навело тебя на такие мысли?

- Надеюсь, брожение мозгов в голове. Ну так, как?

- Конечно, - сказала она. - Мать в обморок упадёт, знаешь ли. Она всегда была уверена, что ты никогда мне этого не предложишь. Она решила, что я нужна тебе только для забавы. "Он - мужик, - говорит она. - А ты знаешь, что мужикам нужно только одно".

- Ты никогда не была нужна мне только для забавы, и это не единственная вещь, ради которой ты нужна мне, - сказал Майк. Затем он испортил свои потуги на добродетель, снова похлопав её. - Хотя это чертовски приятно, не так ли?

- Я бы не оказалась в столь компрометирующем положении, если бы так не считала.

- Ты себя не компрометируешь, дорогая. Ты сотрудничала. А это другое.

- И, что будем делать, когда свяжем себя узами брака? Будем и дальше жить счастливо, как в сказках?

- Мы будем жить настолько счастливо, насколько нам позволит Джо Стил, - сказал Майк.

Стелла пихнула его в рёбра. Он посчитал, что заслужил это, хотя совершенно не шутил.

VIII

Поскольку ни Левину, ни АСГС ничего лучшего на ум не пришло, они решили обжаловать смертный приговор "четвёрке верховных судей" у Джо Стила. Левин также опубликовал своё письмо в газетах. В нём он просил президента пощадить жизни "преданных государственных служащих, чьё несогласие с ним по ряду пунктов было, возможно, ошибочно принято за неприятие государственной политики".

Указывая на письмо в "Вашингтон Пост", Эсфирь сказала Чарли:

- Думаешь, от этого будет какая-нибудь польза?

Он вздохнул и покачал головой.

- Неа. Могла быть, если бы они просто продолжали принимать решения, которые ему не нравятся. Но, вся эта история с госизменой... Он не похож на того, кто так просто их отпустит.

- Ой, перестань! - сказала она. - Как ты можешь этому верить? Как вообще хоть кто-то может этому верить?

- Я тебе так скажу: я не знаю, чему верить, - ответил Чарли. - Майк тоже считает, что всё это - чушь. Но его там не было. А я был. Призналась бы ты в чём-то столь же ужасном и неизбежно ведущем к смертному приговору, о чём тебе прекрасно известно, если бы ты этого не делала... хотя бы часть из этого?

- Видишь? Даже тебе трудно всё это переварить. - К облегчению Чарли, жена не стала давить сильнее. Вместо этого, она вновь указала на газету и сказала: - Как считаешь, что Джо Стил намерен с этим делать?

- Я думаю, он ничего не будет делать, пока весь бардак в Луизиане не стихнет, и лишь Богу известно, сколько это продлится, - ответил Чарли.

Исходя из признания Джорджа Сазерленда, генеральный прокурор Вышински получил ордер на арест отца Коглина и Хьюи Лонга. Священник-подстрекатель смиренно отправился под стражу, демонстрируя собравшимся вокруг мичиганской радиостудии журналистам закованные в наручники руки, и процитировав двадцать третий псалом: "Господь - Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться. Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего. Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня"*.

Прозвучало очень мило. Но за решёткой он, всё равно, остался. Ни один судья не выпустит его под залог или выдаст предписание о habeas corpus. Когда-нибудь Джо Стил и Энди Вышински пошлют его под суд или отправят под трибунал. Пока же...

Пока же Хьюи Лонг изо всех сил поднимал бучу. В отличие от отца Коглина, Царь-рыба не стал сидеть на месте и ждать, пока его осудят. Едва он услышал о том, как Сазерленд назвал его имя, он бросился в национальный аэропорт Вашингтона, зафрахтовал "Форд Тримотор" и вылетел в Батон-Руж.

Там его никто не арестовал. В Луизиане перед Царём-рыбой преклонялись даже федеральные власти. Именно из Луизианы Лонг бросил вызов Джо Стилу и остальным сорока семи штатам.

- Если этот лживый бесчестный дурак, засевший в Белом Доме хочет новой "войны с агрессией янки", он её получит! - ревел сенатор. - Он может выстрелить первым, но американский народ выстрелит последним - в него лично! Все, кто против Джо Стила должны быть со мной!

Чего он не осознавал, так это того, что, когда речь заходила о выборе между ним и президентом, большинство населения за пределами Луизианы стояло за Джо Стила. Да, Джо Стил был холоден и хитёр. Это было известно всем. Но большинство людей считало, что у него была голова на плечах. За пределами Луизианы Хьюи Лонг считался кем-то средним между шутом и буйнопомешанным психопатом.

Когда Джо Стил выступал по радио, говорил он здравые вещи.

- Никто не собирается начинать новую Гражданскую войну, - сказал он. У него имелось своё название недавних неприятностей, как у Хьюи Лонга имелось своё. То, которым воспользовался Джо Стил, было более распространено среди американцев. Он продолжил: - Но законам нужно подчиняться. На арест сенатора Лонга выдан ордер. Он будет применён в самое скорое время.

Следующее выступление Царя-рыбы по радио заключалось в выкрикивании одной фразы: "Не поймаешь! Не поймаешь! Ня-ня-ня!". Чарли слушал его выступление и неохотно кивал в восхищении.

- А он дерзкий, не отнять.

- Лучшее, что он может сделать - это выставить Джо Стила на посмешище, - сказала Эсфирь. - Тогда никому не захочется, чтобы правительство применяло силу.

Чарли считал точно так же.

Хьюи Лонг колесил по Луизиане и выступал с речами. Ему было нужно поддерживать всех в тонусе - если против него выступит его собственный штат, значит, его песенка спета. Путешествовал он с таким количеством охраны, которого хватило бы, чтобы начать маленькую войну. Против федеральных сил они бы не выстояли, но всякую шушеру разогнали. И они совершенно точно держали Луизиану в тонусе.

Всё это не пошло на пользу сенатору, когда тот выступал около городской ратуши Александрии. Снайпер, сидевший, минимум в полумиле оттуда, сделал всего один выстрел. Пуля калибром .30-06 вошла Царю-рыбе в левое ухо и вылетела, вынеся с собой половину мозгов. Умер он раньше, чем упал на мостовую.

Его телохранители сошли с ума. Часть из них побежала в том направлении, откуда был сделан выстрел. Другие начали стрелять в ту же сторону. Третья часть, в припадке горя, ужаса и ярости разрядила револьверы в толпу, которая собралась послушать Лонга. В результате стрельбы и последовавшей давки погибли двадцать человек, включая одиннадцать женщин и восьмилетнюю девочку.

Убийцу никто не поймал. Через несколько дней за обедом Луи Паппас заметил Чарли:

- Мой брат - комендор-сержант в морской пехоте.

- Правда? - произнёс Чарли с полным ртом ветчины с сыром.

- Ага. . В 1918 году он был во Франции, правда, тогда он был всего лишь рядовым первого класса. Он говорит, что знает кучу ребят из Корпуса, способных сделать то, что сделал тот парень в Луизиане*.