Это также было прекрасным отвлечением от очень круглой, очень пухлой задницы, к которой прижимались мои ладони.

— Я бы помогла, — добавила она.

Проблема с этой моей схемой заключалась в том, что мне не нужна была никакая помощь, чтобы отшить Кристиану. Я ненавидел сталкиваться с ней, но мог сам справиться с этим. То, что я поставил Шей перед проблемой, было эгоистично. Рефлекторная реакция, хотя все еще эгоистичная. И теперь мои руки были на ее заднице. Не было никакого аккуратного способа отыграть это назад.

Не то чтобы я спешил отделить свои руки от ее тела.

— Когда ты начала так сильно заботиться о других людях? — спросил я.

— Это твой способ сказать мне, что я была эгоистичной сукой в старшей школе? — спросила она, все еще хмурясь и бормоча что-то из меню.

— Я не это имел в виду, — поспешил сказать я. Видите? Окончание этой игры в притворство потребовало бы от меня, чтобы я был самим собой. Несколько минут неловкости с моей стороны, и она никогда больше не захотела бы со мной разговаривать. — Я имел в виду, что ты помогаешь Дженни, теперь спасаешь меня, ты...

— Знаю, знаю, — сказала она со смехом. — Я просто дразнила тебя. У меня были моменты погруженности в себя. Мои поверхностные моменты. Я была подростком, который жил в привилегированном пузыре. Я знаю об этом. — Она подошла к фургону, чтобы сделать свой заказ, и поскольку я никоим образом не был готов прекратить прикасаться к ней, то тоже подошел. — Мы собираемся попробовать курицу-барбекю и... вегетарианский яичный рулет. — Она оглянулась на меня через плечо. — Тебя это устраивает?

Я кивнул и прижался губами к ее макушке.

— Я согласен на все, что ты захочешь.

Дженни была занята, наблюдая за разминкой флагманской команды, в то время как поочередно глотала лимонад и запихивала в рот пригоршни попкорна.

Теперь я мог в любой момент вынуть руки из карманов Шей. Вообще в любое время. В конце концов, мне пришлось бы это сделать. Я не мог ходить по спортивному комплексу, держась за ее задницу всю ночь. И придет время, когда эта шарада должна будет закончиться. Даже если я хотел схватить ее и забрать с собой домой сегодня вечером, это было не то направление, в котором все шло.

Это никогда не пойдет в том направлении.

Очевидно, я должен был покончить с этим. Мне нужно было найти способ увеличить расстояние между нами и восстановить какое-то подобие контроля над моим нынешним затруднительным положением. И сделать все это, не подвергая себя сезону боли и страданий.

Все, что мне нужно было сделать, это выяснить, как этого добиться.

Отступить назад и засунуть руки в карманы — это сработало бы. Да, это было бы неожиданно, и она бы задалась вопросом, что, черт возьми, со мной не так. Ничего нового. Я мог бы также переместить свою руку на ее поясницу, может быть, на локоть. Это были гораздо менее опасные жесты, чем хватать ее за зад, как будто я собирался снять эти джинсы и наклонить ее прямо здесь.

Христос всемогущий, мне нужно, чтобы эти мысли оставили меня в покое.

В конце концов, выбор был сделан сам собой, когда Шей расстегнула молнию на своей сумочке.

— Что ты делаешь? — Я выхватил у нее карточку и сунул ее обратно в маленькую сумочку у нее на бедре. До сих пор я не замечал тонкого фиолетового ремешка, перекрещенного через ее торс. — Я ни за что не позволю тебе платить. Нет. Убери свои деньги подальше. — Я застегнул ее сумочку, а затем потянулся за своим бумажником, вслепую передавая несколько купюр человеку, наблюдавшему за происходящим из-за прилавка. Я думал, что мне конец, но все-таки вытащил руки из ее карманов. И я не мог удержаться, чтобы не добавить: — Не тогда, когда ты со мной.

Шей склонила голову набок, медленно обводя меня взглядом. Она что-то сделала со своими глазами, наложила макияж, и они выглядели более кошачьей, чем обычно, с толстой темной подводкой, проходящей по векам и за уголками.

— Ной Барден, — выдохнула она. — Только полюбуйся на себя¹⁵.

Образы, вспыхнувшие у меня перед глазами при этих словах, были нереальными… и пошлыми.

— Прости, я...

— Не смей, — перебила она. — Не извиняйся. — Шей мгновение смотрела на меня, и это было бы прекрасное время для удара молнии, прибытия инопланетян, разверзания земли — чего угодно. Все было бы предпочтительнее, чем то, что она изучала меня, как будто могла видеть прямо сквозь меня и потные, шлепающие по коже видения, которые заполнили мой разум с той секунды, как я прикоснулся к ней. — Ух ты. Ты чертовски хорош в этом. Даже почти одурачил меня, а в наши дни я ласково называю себя высохшей оболочкой человека, так что браво. И не смотри сейчас, но у твоей подруги с безумными глазами из ушей идет пар. Она просто потопала на стадион.

Я взял бумажную корзинку с двумя завернутыми в фольгу кесадильями с прилавка фургона.

— Почему ты — высохшая оболочка, Шей? Что случилось?

Она покачала головой и отмахнулась от вопроса, взглянув на ближайшие грузовики.

— Ничего важного. Ты же знаешь, как я все преувеличиваю.

Но это было важно. Вероятно, самая важная часть ее появления в этом городе после всех этих лет. Но у меня не было возможности снять эти слои прямо сейчас. Это было все, что я мог сделать, чтобы быть так близко к ней и напоминать себе дышать нормально. Я не мог задавать правильные вопросы. Не мог связать слова воедино. Не сегодня.

— Ты не преувеличиваешь, — сказал я.

Шей пожала плечом, снова меняя тему.

— Всем известно, что я преувеличиваю. Высохшая оболочка — это большое преувеличение. Я слишком серьезно отношусь к уходу за кожей для этого.

Дженни побрела назад, с набитым попкорном ртом, и рукой, глубоко засунутой в пакет. Лимонад давно закончился.

— Пора идти, — пробормотала она. — Пошли, Шей. Нужно занять хорошие места.

Она взяла ее за руку и потащила к стадиону. Шей оглянулась на меня, протянула свободную руку.

Никогда в жизни я не двигался так быстро.

Мы пробрались на трибуны и нашли почти пустой ряд рядом с конечной зоной. Дженни, подогретая сахаром из лимонада, не могла сидеть на месте. Вместо этого она стояла рядом с Шей и танцевала на месте без музыки.

Шей расположилась так близко ко мне, как только могла, не сидя у меня на коленях. Не то чтобы я бы жаловался если бы девушка оказалась у меня на коленях. Она потянулась за одним из пакетов из фольги, сказав:

— Сейчас мы поговорим о том, как сильно мы любим кесадильи. Мы будем очень милыми. Тошнотворно милыми. В какой-то момент я собираюсь стереть крошку с твоей щеки. Бонусные баллы, если ты пососешь мой большой палец.

Пососешь мой большой палец.

Либо она понятия не имела, что делает со мной, либо была злой насквозь. В этом не было никакого промежуточного звена.

— Думаю, у нас все будет в порядке без, — выдавил я, — сосания твоего большого пальца.

Я откусил огромный кусок от своей половины кесадильи, чтобы не сказать больше ничего. Понятия не имею, был ли это куриный или яичный рулет, или горсть земли, размазанная между лепешками. Я ни черта не почувствовал на вкус.

Пососешь мой большой палец.

— Попробуй это, — сказала Шей, протягивая мне кусочек.

Я был осторожен, чтобы взять его, не прикасаясь к ней. Не то чтобы это имело большое значение, так как мы были прижаты вплотную друг к другу, и я отчетливо ощущал ее грудь у своей руки, но мне требовался этот дюйм расстояния. Я не мог слышать эти слова в своей голове, не желая, чтобы ее пальцы были у меня во рту, и даже если она была воплощением зла, то никогда не просила меня осквернять ее в моем сознании. Шей помогала мне — по крайней мере, я заставил ее поверить в это — и я отплатил ей тем, что вырастил сад самых грязных мыслей, которые у меня были за последние годы. Что, черт возьми, со мной не так?

— Думаю, мне больше всего нравится яичный рулет, — сказала она, кивая сама себе и комкая фольгу между ладонями. — Хотя ты был прав. Курица барбекю — это очень надежный выбор. И я бы взяла ее снова. Но есть что-то неожиданное в вегетарианском яичном рулете. Очень вкусно.

Я проворчал что-то в знак согласия, и Шей выбрала этот момент, чтобы повернуться ко мне. Это больше не было простым ощущением ее груди. Это было настолько полное понимание, насколько вообще это было возможно, без того, чтобы ее одежда не упала на пол.

— Дай мне убрать, — пробормотала она, поднимая руку к моему лицу. Затем провела большим пальцем по моей верхней губе, к уголку рта. — Идеально.

— Все готово?

— Вот что тебе нужно сделать. — Она опустила руку на мое бедро, достаточно высоко, чтобы я задался вопросом, было ли давление в моей груди удовольствием или ранними признаками сердечного приступа. — Обними меня рукой. Позволь прижаться к твоему плечу. Ага. Вот так. Твоя подруга на пару рядов ниже, на несколько секций выше. Ближе к середине. И она продолжает смотреть в нашу сторону.

— Ради всего святого, почему? — проворчал я.

— Наверное, потому что ты горячая штучка.

Я ослышался? Толпа людей, игра. Слишком много шума.

— Что?

— Ты очень привлекателен, Ной. Мне жаль, что никто не сообщил тебе эту новость. — Она протянула руку и провела костяшками пальцев по моей челюсти. — Достаточно горячий, чтобы эта женщина решила, что то, что ваши дети смертельные враги, даже близко не означает дисквалификацию.

Я зажал несколько прядей ее волос между пальцами, скользя вниз к кончикам и начиная сначала.

— Мне снова сказать тебе заткнуться?

— Я бы предпочла, чтобы ты этого не делал.

Я выгнул бровь.

— Уверена?

Она опустила взгляд на мои губы.

— М-м-м. Уверена. В любом случае, я лишь говорю тебе правду.

Самое сложное в том, что я вырос из своего подросткового тела, было то, что внутри я не изменился. Теперь внешность выглядела по-другому, но я был тем же самым человеком. Рост, потеря веса, очищение кожи — все это придало мне уверенности, но эти изменения происходили со мной постепенно, и они не отменяли того факта, что в подростковом возрасте, когда это казалось важнее всего остального, я был далек от привлекательности. И я долгое время жил с этим знанием. Это не прошло в одночасье.