Солнце, наконец, справилось с дождем. Продавщица картофеля, маленькая, круглая, красная, сдернула кусок старого брезента, которым накрывала небольшую тележку со своим товаром, и принялась расхваливать его.
— Посмотрите, какая замечательная картошка, прекрасная дешевая картошка! Она стояла в галошах на доске, защищавшей ее ноги от холодной земли. Кроме того, доска позволяла держать весы выше. Элен попросила у нее пять фунтов.
— Конечно, милочка… Вы не хотите взять еще один фунт? Тогда будет ровно три килограмма, и я сброшу вам пару су… — Конечно, конечно, — согласилась Элен, которая никак не могла привыкнуть к килограммам вместо фунтов. — Ну и правильно, моя красавица… Вот и все… Вот вам моя замечательная картошка! Прекрасная картошка с севера… Давайте сюда вашу сумку, мой цыпленок, держите ее открытой… Вот в эту большую я положу сверх трех килограммов… У меня отличный товар, это удачная покупка!
В добавок к картошке она протянула Элен пучок петрушки.
Потом Элен купила немного копченой грудинки и бараньей шеи, чтобы сделать немного баранины по-ирландски.
Продавщица кожевенных товаров пришла в себя и сейчас сидела на стуле в задней комнате. Полицейский заставил ее хлебнуть немного виноградной водки, и она начала отвечать на его вопросы. Да, она видела его… Это был совершенно обыкновенный человек… Довольно молодой… Симпатичный… В серой каскетке, с усами в стиле «коровий хвост». Она никогда его раньше не видела.
Она узнала его через пять лет, когда в газетах появилась фотография и фамилия Бонне…
— Конечно, она опаздывает, — сказала Элен. — Может быть, она не смогла найти двери, — предположил Томас. — Глупости! Она всегда опаздывает, иначе не может… На Сент-Альбане она всегда приходила к столу последней… Отец мог сколько угодно изображать, что сердится… Но он был таким добрым… Иногда она даже забывала поесть, когда сидела на своей скале, глядя на океан и, как всегда, погрузившись в мечты… Господи, я тоже опоздаю… Я больше не могу ждать ее… Когда ты услышишь, как она идет по мостику, спустись вниз, чтобы открыть ей… Я вернусь примерно часа через два, мне еще нужно время на обратную дорогу!.. Томас услышал шаги матери, удалявшейся по мостику, потом еще шаги кого-то, кто шел ей навстречу. Они встретились; через несколько секунд тишины можно было услышать, как они расходились.
Томас вихрем слетел по лестнице и распахнул металлические створки. Гризельда увидела его в дверях на темном фоне лестничной площадки, освещенного наружным светом с блестевшими от любопытства глазами, со слегка приоткрытым ртом и непослушными кудрями, окружавшими лицо.
Своими широко открытыми глазами Томас увидел стройный силуэт во всем сером, с лицом, скрытым тонкой серой вуалеткой, словно лондонским туманом.
Из уст серого призрака прозвучала фраза, ошеломившая его:
— Действительно, ты очень красив!.. Он сделал шаг назад, пробормотав неразборчивую смесь английских и французских слов; она двинулась к нему, ничего не ответив. Он стал подниматься по лестнице, то и дело оборачиваясь, чтобы посмотреть на нее. На третьей ступеньке она сбросила туфли, чтобы почувствовать себя удобнее.
Томас отстранился, чтобы позволить ей войти в небольшую комнату, одновременно столовую, гостиную и кабинет. Она сразу же подошла к столу, поставила на него свои лодочки, легкие, словно листья, положила муфту, перчатки, длинные булавки, удерживавшие шляпку на голове и, наконец, саму шляпу с туманной вуалеткой.
Стоявший возле камина Томас завороженно открывал для себя гостью, по мере того как она избавлялась от своих принадлежностей. Ее трансформация, одновременно естественная и волшебная, напоминала процесс освобождения каштана от колючей кожуры, когда в узких трещинах начинает проглядывать его круглое с теплым блеском тело.
Ее волосы, собранные в сложную структуру, которую пыталась навязать им хозяйка, рассыпались во все стороны. Она подняла руки, извлекла из волос новую порцию булавок, длинных, средних, коротких и двойных, и встряхнула головой. Масса ее волос упала тяжелой волной темного золота до пояса.
Она вздохнула с облегчением.
— Ах, как приятно почувствовать себя свободной от всего этого! Так трудно придерживаться парижской моды, в особенности для волос! В Марабанипуре я сплетаю их и укладываю вокруг головы, вот так… Или распределяю волосы по бокам, вот так… Там нет никакой обязательной моды… Ничего, кроме обязанностей и запретов. Выглядит это достаточно жутко, но, по сути, сильно облегчает жизнь… Она улыбнулась и добавила:
— Все это не имеет никакого значения… Но женщина вынуждена соблюдать эти правила! Гризельда сняла шелковую накидку и бросила ее на стол. Подойдя к окну, она открыла его и посмотрела на парк и небо, по которому бежали вереницей апрельские облака. Пробормотав «весна… весна…», она закрыла окно и упала в кресло из переплетенных ивовых прутьев, окружившее ее завитками и спиралями. Потом подняла лицо к Томасу:
— Расскажи мне о себе… Сколько тебе лет? Томас сглотнул и сказал: — Семнадцать лет… Вот уже три недели… — Весна… весна… — снова сказала Гризельда. Поднявшись с кресла, она обошла комнату, останавливаясь перед фотографиями и портретами в больших и маленьких рамках, повсюду развешанными Элен и почти полностью закрывавшими обои гранатового цвета. Обломки прошлого, которым находилось при переездах место в багаже, или присланные сестрами. Элен тесно расположила их на стенах, пытаясь таким образом восстановить мозаику прежней жизни. Гризельда в двенадцать лет… Гризельда в четырнадцать лет… Задержавшись перед миниатюрой, она воскликнула:
— Мама! Какая ты была красивая!.. Странно, но она не испытывала печали; казалось, она радовалась возвращенному прошлому. На мгновение замерла перед акварелью, на которой Элен по памяти нарисовала пейзаж острова с белым домом. Потом подняла левую руку, коснулась тонкими пальцами изображения и легким движением погладила его. На ее указательном пальце был перстень, переплетение золотых нитей которого окружало большой изумруд. Томас не представлял цену драгоценных камней, но фантастическая стоимость перстня не вызывала у него сомнения. Он даже подумал, что изумруд может быть фальшивым и перстень — это просто игрушка для фей, и стоит ему закрыть и снова открыть глаза, как перстень исчезнет, а с ним, вполне возможно, исчезнет и Гризельда.
Он подумал, что Гризельду не интересуют картинки на стенах; ее взгляд блуждал где-то у горизонта. Безграничное пространство вошло вместе с ней в небольшой салон, стены которого исчезли. Она была кораблем с наполненными ветром и солнцем парусами или королевой огромных птиц с голубыми глазами, о которых ему рассказывал Леон. Она живет в джунглях Амазонки, и перед ней расступаются деревья, когда она идет.
Гризельда повернулась, чтобы взглянуть на Томаса.
— Действительно, ты очень похож на Джонатана… Но… Повернись… Так… Посмотри на окно… Хотела бы я знать… Хотела бы я знать, не на Фулька ли ты походишь? На Фулька, основателя… Первого графа Анжу… Того, кто взял в жены единорога… Мать рассказывала тебе о нем? — Рассказывала, — ответил Томас.
— Точно никто не знает, как он выглядел… Его портрета не существует… Ни одной резной геммы… Только воспоминания. То, что его дочери рассказали своим дочерям, а те передали эти рассказы дальше, и они повторялись на протяжении тысячи лет… Пятьдесят поколений женщин, обожавших своего создателя, постепенно изменяя со временем его облик… Я знаю, как он выглядел… Вот то, что я знаю… Он выше ростом, чем все мужчины не только той эпохи, но и нашего времени … У него широкие массивные плечи, круглая голова с шапкой рыжих волос… Его даже называли Рыжим… У тебя более светлые волосы… Его также называли Львом… У тебя же пока облик львенка… Если у тебя такое же, как у него, сердце, ты тоже можешь встретить единорога… Его не видел никто из его потомков… Только Джонатан в день своей кончины увидел его в образе девушки. Но он не узнал единорога, его жизнь оборвалась раньше. Запомни, львенок, что если ты встретишь девушкуединорога, то сразу узнаешь потому, что она свободна… И запомни также ошибку Фулька: ты не должен позволить ей убежать, как бы быстро она ни бежала…
Внезапно образ Даллы разорвал сердце Томаса. Ведь он позволил ей убежать… Нет… Она не была единорогом… Она была ангелом, как говорил Леон… Но, возможно, это одно и то же… Нет, она все равно исчезла бы, даже оставшись… Детство не продолжается бесконечно…
— Ты хотел бы сказать мне что-нибудь? — спросила Гризельда. — Нет… Да… Возможно, я… Кажется, я встретил ребенка-единорога. Бывают ли дети-единороги? — Единорог вечно юн, — сказала Гризельда, — но он никогда не бывает ребенком… Ребенок нуждается в заботе взрослых, единорогу никто не нужен…
— И тогда, — продолжала Гризельда, — машину водрузили на спину слона. Дороги дальше не было, исчезла даже тропа, а до дворца оставалось еще миль пятьдесят. Проблема была очень серьезной — как затащить машину на спину животного? Шаун сказал: «Нужно сделать наклонную платформу из досок». Но где взять доски в джунглях? В Индии существует привычка — перевозить самые разные грузы на спине слона; для этого существует большая сеть из толстых веревок. Такую сеть разложили на земле, на нее закатили автомобиль, а затем связали в узел четыре угла сети. Слон поднял сеть с автомобилем и положил ее на спину другого слона, опустившегося на колени. Шаун очень волновался, опасаясь за сохранность машины, но индусы только смеялись. Они надежно примотали сеть с машиной к спине слона, сами забрались туда же вместе с нами и бодро двинулись через джунгли. Стая обезьян мчалась за нами, перепрыгивая с дерева на дерево и испуская пронзительные крики.