Ду Ваньцюань несколько раз заверил его, что это сущая безделица. Заметив, что Чан Гэн собирается уходить, тот учтиво придержал над ним зонтик.

— Экипаж ждет на заднем дворе. Прошу Ваше Высочество, сюда.

Когда Ляо Жань в первый раз собрал заседание Линьюань, чтобы решить судьбу жетона, самым непримиримым противником Янь-вана несомненно являлся Ду Ваньцюань. В молодости при поддержке Линьюань этот купец заработал свое состояние, поэтому прекрасно понимал, насколько влиятельна их организация. Тогда Ляо Жань предложил ему доверить дело всей своей жизни совершенно незнакомому человеку — неудивительно, что эта идея не пришлась ему по душе.

Спустя полгода совместной работы с Янь-ваном Ду Ваньцюань превратился в его самого преданного сторонника.

Много лет Ду Цайшэнь провел в странствиях — успел побывать и на юге, и на севере, и его опыт и знания намного превосходили обычных людей. Его терзало смутное предчувствие, что Чан Гэн не только спас страну в отчаянной ситуации, но и проложил дорогу в будущее. Ду Ваньцюань не мог скрыть своего волнения. Тернистый путь к процветанию Великой Лян начинался с Императора У-ди, затем достигал пика и падал в бездну во время правления Императора Юань Хэ, а во время Императора Лунаня этот путь подошел к концу. Сейчас определенно наступил переломный исторический момент.

И для того, чтобы запрыгнуть в эту лодку, принцу хватило обычного деревянного жетона.

Чан Гэн уже подошел к двери, когда пошарил рукой на поясе и остановился.

Ду Ваньцюань заметил его растерянность и заботливо спросил:

— Ваше Высочество что-то потеряли?

— Да ничего, — рассеянно ответил Чан Гэн. — Благовония закончились.

В последнее время у него было слишком много забот. Успокоительное быстро заканчивалось, а времени пополнить запасы все не было. Чан Гэн вздохнул и усмехнулся.

— Господин Ду, все в порядке. Вам не обязательно меня провожать, лучше передайте сообщение для господина Фэнханя. Его давние мечты однажды сбудутся.

Чан Гэн не умел пить. К счастью, пока не нашлось на свете такого дурня, которому хватило бы дерзости попытаться напоить цинвана. Кроме того, будучи человеком сдержанным, Чан Гэн и сам никогда сильно не напивался. Но судя по тому, как всего от двух-трех чарок вина у него раскалывалась голова, он и правда не умел пить.

Обычно Чан Гэн ни капли вина не брал в рот, но сегодня, проведя большую часть дня в тайной комнате, вслушиваясь в чужие разговоры, он до того утомился, что не стал возражать, когда слуги принесли ему две маленькие чарки рисового вина, чтобы немного взбодриться. Знал бы тогда Чан Гэн, что алкоголь в его случае не только не облегчит сон, так еще и приведет к жесткой бессоннице.

Довольно долго он ворочался на простынях и заснул только к четвертой ночной страже [6]. В полудреме ему показалось, что кто-то вошел в комнату. Чан Гэн протянул руку и зажег маленькую паровую лампу, висевшую в изголовье кровати. То ли из-за стоявшей в последние дни в столице влажной и дождливой погоды, то ли из-за того, что в комнате давно никто не жил, паровая лампа мигнула и тут же погасла.

Гость привычно присел на краешек покрывала и со смешком спросил:

— Что ты делаешь в моей постели?

Эти слова ошарашили Чан Гэна. Он хорошо видел в темноте, так что и при скудном освещении смог разглядеть вернувшегося домой Гу Юня.

— Ты разве не писал, что вернешься в столицу только через два дня? Как тебе удалось так быстро добраться сюда?

Гу Юнь вальяжно потянулся и прилег на бок.

— Соскучился по тебе, поэтому подгонял коня, чтобы поскорее повидаться.

Они расстались под новый год. Зима сменилась весной, сейчас уже наступило лето — выходит, они не виделись целых полгода. Гу Юнь часто ему писал и вкладывал небольшие личные подарки в военные донесения, но разве могут слова, написанные на бумаге, сравниться с живым человеком?

Чан Гэн невероятно соскучился и бросился к нему, чтобы крепко обнять.

Дождь на улице прекратился, и комната утопала в печальном лунном сиянии. Гу Юнь отпрянул назад, ловко уходя от объятия, и встал у окна, заслонив свет, точно приставший к окну листок бумаги. Можно было предположить, что свою легкую броню тот не снимал целую вечность.

— Мы только встретились, а ты уже распускаешь руки? — сказал Гу Юнь. — Я приехал сюда для того, чтобы повидаться с тобой.

Чан Гэн не знал плакать ему или смеяться от этих обвинений. И как этому наглецу еще хватает совести жаловаться? Кто первым распустил руки? Но когда до него дошла вторая половина предложения, его улыбка побледнела. Заметив неладное, он спросил:

— Цзыси, что стряслось?

Гу Юнь сверлил его пристальным взглядом, но при этом не произносил ни слова.

Они долгое время не сводили друг с друга глаз. Повисло неловкое молчание. Один из них стоял, другой — сидел на постели. Казалось, будто они сейчас распрощаются навсегда.

Сердце застучало как бешеное, грудь сдавило, стало трудно дышать. Не в силах больше выносить эту муку, Чан Гэн выбрался из кровати. Гу Юнь подошел к окну, и Чан Гэн приблизился к нему. Разделявшее их расстояние в пять шагов казалось огромной пропастью.

Стоило ему сделать еще шаг вперед, как Гу Юнь попятился.

Чан Гэн протянул руку, схватил висевшую у кровати лампу и принялся яростно ее разжигать. Светильник затрещал и все вокруг залило белым сиянием. Несмотря на то, что яркий свет слепил глаза, Чан Гэн встревоженно повернулся к Гу Юню. Человек у окна выглядел бледнее бумаги, лицо его посерело, словно у покойника, из уголков губ и глаз с киноварной отметкой красоты стекали дорожки алой крови.

Лампа с хлопком потухла.

— Я не переношу света, — вздохнул Гу Юнь. — Чан Гэн, зачем ты ее зажег? Раз так, я пойду.

Что еще за «не переношу света»? Чан Гэн едва не обезумел, когда до него дошел смысл этих слов. Он подбежал к Гу Юню и в отчаянии попытался удержать, но пальцы ухватили лишь ледяной металл брони.

— Погоди, куда ты уходишь? Гу Цзыси! — хрипло закричал Чан Гэн.

— Я должен идти, — немного холодно ответил ему Гу Юнь. — Ты вырос и расправил крылья, обманул Линьюань и прибрал к рукам власть в стране. Все лучшие умы в мире в твоем распоряжении. Насколько коварны твои планы? Ли Фэн умрет у тебя на руках, не правда ли? Напрасно я тут задержался. Я ведь приходил лишь попрощаться.

Чан Гэн пришел в ужас:

— Нет, постой, я не...

Ему хотелось возразить, что все не так, но когда он попытался произнести это вслух, то онемел. В панике ему показалось, что он действительно сотворил то, в чем Гу Юнь его обвинил.

Гу Юнь холодно сказал:

— Прошлый Император вверил мне доставить тебя из Яньхуэй в столицу и заботиться до тех пор, пока ты не повзрослеешь. Я надеялся, что если ты не станешь надежной опорой государства, то хотя бы вырастешь достойным, благородным и честным человеком. Что ты наделал?

Летней ночью у Чан Гэна мороз пошел по коже.

— Я заботился о тебе, как завещали мои предки, но не подозревал, что взрастил не ребенка, а неблагодарного чжуншаньского волка [7], — Гу Юнь вздохнул. — Прошло всего две сотни лет с тех пор, как Император Тай-цзу основал Великую Лян. Я надеялся, что это государство простоит тысячелетие. Кто мог подумать, что уже мое поколение уничтожит большую императорскую печать.

Сердце Чан Гэна разрывалось от желания скорее прикоснуться к Гу Юню, припасть к его груди и разрыдаться. Вместо этого он как вкопанный замер на месте, глядя на то, как Гу Юнь развернулся и на прощание сказал ему:

— Этот Гу отправится во владения владыки подземного царства, чтобы умолять о прощении. Больше нам незачем встречаться.

Затем Гу Юнь прошел сквозь стену и растворился во мраке. У открытого окна больше никого не было. Чан Гэна бросило в жар. С криком он проснулся. Сердце оглушительно стучало в груди. Постепенно восстановив дыхание, он наконец пришел в себя достаточно, чтобы понять, что произошедшее было не более чем реалистичным кошмаром.

Возможно, виной всему был алкоголь или нечто иное. Головная боль накатывала волнами, от усталости сводило мышцы. Казалось, после ночного кошмара Чан Гэн чувствовал себя еще хуже, чем если бы вообще не спал.

Наконец он смог немного успокоиться и собирался встать выпить воды, а потом вернуться обратно и еще немного поспать. Неожиданно, уже поднявшись с постели, он вдруг заметил на деревянном стуле у окна темную фигуру. Гость дышал едва слышно и явно маскировал свое присутствие, поэтому проснувшийся с бешено стучащим сердцем Чан Гэн его поначалу и не заметил.

— Кто здесь? — закричал он.

Мужчина засмеялся и спросил:

— Что ты делаешь в моей постели?

Еще никогда в жизни ему не было так страшно. Чан Гэн не до конца очнулся от кошмара, поэтому от ужаса у него подогнулись колени, и он рухнул обратно. Старая кровать Гу Юня была очень жесткой — начиная с матраса и заканчивая подушкой. Упасть на нее со всего маху было ужасно больно. Всегда осторожный и сдержанный Янь-ван едва не потерял сознание, ударившись головой о подушку.

Потрясенный произошедшим Гу Юнь поспешил к постели, чтобы помочь Чан Гэну встать.

Два дня назад Гу Юнь оставил Шэнь И и личную охрану позади, чтобы быстрее добраться до столицы. Он собирался отдохнуть ночь в своей спальне, чтобы утром сделать Чан Гэну сюрприз. Каково же было его удивление, когда оказалось, что место занято. Барышня Чэнь сообщала, что Чан Гэна часто мучает бессонница, а когда ему наконец удается заснуть, спит он крайне беспокойно. Поэтому у Гу Юня рука не поднялась его разбудить.

— Сильно ушибся? Ох, дай взглянуть, — вырвалось у Гу Юня. — Ты, конечно, поступил как голубок, занявшее сорочье гнездо, но я ведь и слова тебе за это не сказал? Почему же ты ведешь себя так, будто призрака увидал?.. Признавайся, что за грязные делишки ты проворачивал за моей спиной?

Дрожащей рукой Чан Гэн ухватил его за запястье. Когда он наконец почувствовал тепло человеческого тела, ему немного полегчало.