Удерживая Чан Гэна за затылок, Гу Юнь приподнял бровь и спросил:

— Все еще страшно?

Чан Гэн промолчал.

Глядя на него сверху вниз, Гу Юнь почувствовал, как внутри разгорается желание. Он облизал губы, решив, если уж переходить черту дозволенного, то на этот раз стоит идти до конца. Его рука потянулась к помятой одежде Чан Гэна.

Раздался неожиданный стук в дверь. Весь романтических настрой тут же пропал. Их побеспокоил обиженный судьбой слуга по фамилии Хо. Бедняга совершенно ни о чем не подозревал и лишь зашел, чтобы спросить:

— Ваше Высочество, скоро аудиенция во дворце. Не желаете ли сменить одежду?

Что ж, утро нового дня наконец наступило.

Хо Дань стучался, но никто ему не отвечал. Поэтому он решил, что Чан Гэн утомился и его не услышал. Он как раз собирался еще раз постучать, как дверь неожиданно распахнулась изнутри. Заметив, кто вышел из спальни, командующий Хо задрожал от страха:

— Ань... Аньдинхоу!

Что за странная семейка, и Гу Юнь — самый большой чудак из них всех! Когда маршал успел вернуться? Как ему удалось незамеченным пробраться в поместье?

Неужели он через стену перепрыгнул?!

Чан Гэн выглядел немного смущенным. Стараясь привести себя в порядок, он ответил:

— Да я...

— Пойди и доложи Императору, что Его Высочеству нездоровится, — нагло перебил его Гу Юнь. — Сегодня он никуда не пойдет.

— Так может... позвать лекаря? — растерянно предложил Хо Дань.

— Лекаря? Все лекари — никчемные дармоеды, — сердито выдал Гу Юнь, после чего вернулся в спальню и напоследок приказал слуге: — Если у тебя на этом все, то не докучай нам сегодня больше. Поскорее беги во дворец.

Хо Дань промолчал.

Заключенный под домашний арест Чан Гэн беспомощно уставился на Гу Юня, который столь бесцеремонно принял решение за него, и возмутился:

— Я не болен.

— Раз ты не болен, может, это я приболел? — Гу Юнь взял щепотку успокоительного, положил его в курильницу и поджег. Раз уж об этом зашла речь, он честно признался: — Барышня Чэнь попросила меня передать это тебе.

После того, как Гу Юнь зажег благовония, Чан Гэн мягко вдохнул их, наслаждаясь запахом свежести, и спросил:

— Барышня Чэнь поменяла рецепт?

Гу Юнь потер след от укуса и ответил:

— Да, специально для любящих кусаться юных безумцев.

Вскоре успокоительное наполнило легкие и наконец подействовало, следом накатила слабость. Былую ярость как рукой сняло, Чан Гэн почувствовал себя изнурённым и его затуманенный взгляд остановился на Гу Юне.

Лицо юноши выглядело измученным, волосы растрепались. Чан Гэн не сводил с него глаз и выглядел довольно болезненно. Ничто не выдавало в нем безумца с железной хваткой, что отказывается признать поражение.

— Цзыси, можно мне тебя обнять?

Гу Юнь про себя подумал: «Вот липучка, а!»

Тем не менее, Гу Юнь подошел и покорно сел рядом, позволив на себя облокотиться, и обнял Чан Гэна за талию.

— Скажи, что болен, и попроси об отставке.

Вдруг после долгого молчания Гу Юнь добавил:

— На что нам тогда Военный совет? Цзян Ханьши — достойный человек, раньше у него просто не было возможности проявить себя. Получив неожиданное повышение, он сделает все, что в его силах, чтобы оправдать ожидания. Цзылюцзиневая дань из западных стран скоро поступит в столицу. У нас с тобой будут один или два мирных года. Варвары еще какое-то время нас не побеспокоят, зато вот Цзялай Инхо не будет ждать. Ситуация на северном фронте вскоре изменится, остается только Цзяннань... Иностранцы, конечно, проплыли по морю тысячи ли и вложили в это путешествие огромные средства, но могучим вражеским драконам не одолеть юрких местных змеек. Разве у нас нет над ними преимущества?

Лежавший в его объятиях Чан Гэн прикрыл глаза. Мозолистые пальцы Гу Юня машинально поглаживали его голову и шею, отчего мурашки шли по коже.

— Реформа системы государственного управления только началась, — прошептал Гу Юнь. — Хотя это была твоя инициатива, я не думаю, что министрам она так поперек горла — скорее, они безоговорочно ее примут. Даже если ты не будешь дальше участвовать в проведении этой реформы, то ее успех, возможные ошибки и их предотвращение — все зависит от других людей. Если мы будем стремиться к лучшему и не будем совершать ошибок... Да чем бы все в итоге не закончилось, просто возвращайся домой и передохни пару лет, хорошо?

В их последний разговор Шэнь И довольно долго и подробно рассуждал на эту тему, но запомнилась и сейчас всплыла в голове одна единственная фраза: «Чем это все закончится?»

На протяжении нескольких поколений род Гу занимал высокое положение и с государем их связывало кровное родство. Он пережил множество взлётов и падений дворян и чиновников. Кроме того, он прекрасно понимал, какая участь обычно уготована могущественным полководцам. Даже если они происходили из благородных родов и вошли в историю, то разве удавалось хоть кому-то из них избежать осуждения со стороны последующих поколений?

— Тут я не могу отступиться, — чуть погодя, прошептал Чан Гэн. — Первый удар в лице реформы государственного управления нанесен. Это все равно что скрести по кости, чтобы извлечь яд [1]. Плоть уже рассекли... Что лучше — зашить края или же отойти в сторону, оставив после себя открытую рану?

Реформа системы государственного управления являлась лишь первым шагом. Если бы Чан Гэн устроил ее только ради внедрения ассигнаций Фэнхо, затея была обречена на провал. Рано или поздно все неизбежно начали бы бороться за право обладать этими ассигнациями, и страну захлестнула коррупция. Не стой во главе этой реформы порядочный руководитель, возможно, ассигнации Фэнхо вскоре стали бы бесполезными бумажками, а Великую Лян ожидал крах.

Гу Юнь крепче его обнял.

Когда Чан Гэн снова открыл глаза, из них ушла краснота, а двойные зрачки пропали. Неожиданно он повернулся к человеку, по которому тосковал днями и ночами, и прижался к нему сквозь тонкий мягкий плед.

— Цзыси, знаешь ли ты, что такое Кость Нечистоты?

Гу Юнь был удивлен его откровенностью.

— Кость Нечистоты или Уэргу — это злое божество и своего рода древнейшее проклятие варваров. Когда весь остальной клан истреблен, берут двух малышей и сливают их воедино, получая Кость Нечистоты. С измененным при помощи этого ритуала человеком никто в целом свете не сможет сравниться по силе, он устроит кровавую резню и отнимет жизни всех их заклятых врагов, какими бы могущественными они ни были, — Чан Гэн лежал сверху и при разговоре его грудь чуть подрагивала, но голос оставался нежным, пусть и немного хриплым. — Перед смертью Ху Гээр предрекла, что до конца дней в моем сердце будут жить лишь ненависть и недоверие. Жестокость и желание разрушать все на своем пути. Бедствия обрушатся на меня, куда бы я не отправился. А всех, кого, я встречу по пути, ждет ужасный конец. Никто не полюбит меня. Никто не будет со мной искренен [2]...

Гу Юнь вдохнул холодный воздух. Когда Чан Гэн был подростком, то казался чересчур погруженным в свои думы. Часто его непредсказуемое поведение ставило в тупик. Но Гу Юню не могло в голову тогда прийти, что за этой непредсказуемостью и чрезвычайной задумчивостью спрятана столь жуткая тайна.

— Но нашелся на свете человек, который искренне меня полюбил... Верно? Ты ведь попросил меня вернуться, — прошептал Чан Гэн. — А она ни дня в своей жизни меня не любила. Поэтому я никогда не стану тем, кем она мечтала. Ты веришь мне? Цзыси, одно твоё слово, и я пройду через горы мечей и море огня [3].

Примечания:

刮骨疗毒 - guāgǔ liáodú - скрести по кости, чтобы извлечь яд; обр. проявлять крайнее усердие, очень стараться.

"Никто не полюбит меня. Никто не будет со мной искренен" и выше - Чан Гэн отсылается к проклятию Сю Нян из 6 главы.

刀山火海 - dāoshān huǒhǎi - гора мечей и море огня, подниматься по ножам и прыгать в огонь (цирковой трюк) (обр. в знач.: [готовый идти] в огонь и в воду, готов на все; рисковать жизнью, играть со смертью)