Гу Юнь покачал головой.

Чан Гэн мягко произнес:

— Я не буду давать тебе большую дозу. Ты практически не восприимчив к лекарствам, так что не проспишь долго. Если в пригородах столицы что-то за это время произойдет, то я буду оборонять город вместо тебя...

— Хочешь промыть рану — промывай, — перебил его Гу Юнь, — а не болтай ерунду.

Чан Гэн посмотрел на него и понял, что спорить с ним совершенно бесполезно.

И тут внезапно вошел Тань Хунфэй:

— Маршал...

Гу Юнь обернулся на голос, и в нос ему внезапно ударил странный запах. Так как он не ждал подвоха, то глубоко вдохнул и сразу же почувствовал, как немеет тело.

Аньдинхоу был умным человеком и в совершенстве владел боевыми искусствами, поэтому и подумать не мог, что принцу ведомы подобные подлые уловки из цзянху и более того — что он использует их против него!

Гу Юнь возмутился:

— Ты...

Не моргнув глазом, Чан Гэн тут же воткнул иглу в акупунктурную точку и подхватил бессознательное тело.

Стоявший в дверях Тань Хунфэй растерянно наблюдал за тем, как принц вырубил его командира. Он встретился взглядом с невозмутимым Чан Гэном, и тот жестом приказал ему молчать. Обняв Гу Юня, он приподнял его и переложил на кровать, после чего начал тщательно промывать рану.

Тань Хунфэй остолбенел:

— Это... ну...

Чан Гэн ответил:

— Это нормально. Пусть немного поспит, чтобы боль прошла.

Тань Хунфэй несколько раз моргнул. Было время, когда он считал Его Высочество Яньбэй-вана вежливым и дружелюбным ученым мужем. Пока не выяснилось, что тот не только искусно сражается, но и не менее искусно плетет интриги. Это вызывало уважение и желание сблизиться с ним. Наконец командир Тань проникся искренним восхищением к этому человеку.

Он непроизвольно протянул руку и потрогал лицо. Оставленный Гу Юнем шрам пока не зажил. Про себя Тань Хунфэй подумал: «Принц невероятно отважен».

Чан Гэн спросил у него:

— Кстати, что случилось-то?

Тань Хунфэй пришел в себя и поспешил доложить:

— Ваше Высочество, прибыл Император, видите, вон там стоит его экип...

Не успел он договорить, как Ли Фэн в простой одежде вошел внутрь. Крайне изможденный правитель взял с собой всего одного слугу — Чжу-коротенькие-ножки.

Ли Фэн посмотрел на бессознательного Гу Юня и потрогал его лоб:

— С дядей все хорошо?

— Рана поверхностная. — Чан Гэн перебинтовал ее тонкой шелковой тканью, накинул на Гу Юня халат и протер серебряные иглы. — Я буквально только что дал ему обезболивающих, так что он проспит какое-то время. Прошу брата-императора не обижаться на него.

Когда Чан Гэн закончил, то поднялся на ноги, взял принадлежавший Гу Юню гэфэнжэнь и, не надевая броню, планировал удалиться.

— Ты куда? — спросил Ли Фэн.

— Буду охранять столицу вместо ифу, — сказал Чан Гэн. — Хотя послы еще в столице, я боюсь, что это все — хитрая уловка Запада. Они могли усыпить нашу бдительность, чтобы потом неожиданно начать штурм города. Лучше быть настороже.

Ли Фэн ненадолго оторопел, а затем неожиданно выхватил меч, который был у него на поясе, и последовал за ним: Чжу-кopотенькие-ножки был поражен.

— Ваше Величество!

Ли Фэн проигнорировал его протест и отправился к городской стене.

При помощи цяньлиянь Император Лунань прекрасно видел расположенный неподалеку лагерь западных войск и то, как они разорили некогда плодородную почву в предместьях столицы. Куда ни кинешь взгляд — везде страдания. В былые времена через девять ворот городской стены подобно потокам воды и летящим драконам [8] проезжали повозки и лошади, но сейчас поток этот иссяк, а разрушенные края городской стены подпирала вышедшая из строя броня.

Воины и полководцы в северном гарнизоне знали Чан Гэна в лицо, поэтому один за другим выступали вперед, приветствуя его. Ли Фэна же из них никто прежде не видел, поэтому они решили, что этот хорошо одетый господин с благородными манерами — гражданский чиновник, и уважительно обращались к нему «Ваше Превосходительство».

Братья Ли вынужденно притворялись, что хорошо ладят, но на самом деле были чужими друг другу людьми. Сейчас же они плечом к плечу стояли на городской стене и между ними невозможно было уловить ни малейшего сходства. Отношения их напоминали оконную бумагу [9], которую легко проткнуть пальцем.

Ли Фэн внезапно сообщил Чан Гэну:

— Хань Ци должен вернуться после полудня. Можешь передать это дяде, пусть поручит кому-то из своих доверенных лиц с этим разобраться.

Чан Гэн не стал его расспрашивать. Казалось, ему было совершенно неинтересно. Он коротко ответил:

— Слушаюсь.

Ли Фэн удивился:

— Даже не спрашиваешь, куда мы отправили Хань Ци?

Чан Гэн посмотрел вниз на обломки каменной стены и, чуть помедлив, произнес:

— Уже некоторое время я вместе с министерством финансов занимаюсь распределением цзылюцзиня и припасов для армии. Недавно я нашел несколько подозрительных поставок цзылюцзиня для императорского дворца, сделанных в последние годы... Но возможно, это происходило по личному распоряжению брата-императора.

Как только Император Лунань услышал его слова, то сразу понял, что Чан Гэн имеет в виду его личные запасы цзылюцзиня.

Ли Фэн смущенно признался:

— От ворот Дэшэнмэнь [10] ведет тайный ход к саду Цзинхуа. Мы поручили Хань Ци с его людьми выйти из города и открыть частное хранилище топлива в саду Цзинхуа. Там... Кхм, где-то около шестидесяти тысяч цзинь [11] цзылюцзиня, распределить который у нас все никак не доходили руки... Не стоит заострять на этом внимание. Придворные и без того встревожены. Если им станет известно о тайном ходе, то это еще больше смутит их умы.

Чан Гэн совершенно не удивился его признанию, но кивнул — похоже, Ли Фэн выложил ему все карты.

И это своенравный Император Лунань, который скорее предпочел быть похороненным под девятью воротами городской стены, чем потерять страну и унизиться, признав себя чьим-то подданным.

Повисла тишина — им больше нечего было друг другу сказать. На самом деле в происходившем не было ничего нового. За исключением пустых вежливых слов, когда Чан Гэн воздавал почести Императору, или дворцовых дел, братья Ли не имели общих тем для разговора.

Ли Фэн спросил:

— Сколько тебе было, когда ты впервые встретил дядю?

Чан Гэн ответил:

— ... Двенадцать лет.

Ли Фэн промычал в ответ.

— Он не женат и большую часть времени проводил, командуя войсками на северо-западе. Быть может, не так уж хорошо он о тебе и заботился?

У Чан Гэна слегка дернулся глаз.

— Ничего подобного. Он по-настоящему внимательный человек.

Ли Фэн прищурился, глядя на мрачные небеса, и вспомнил, что в юности тоже был привязан к Гу Юню. В детстве он иногда ревновал к нему своего отца-императора из-за того, что тот относился к Гу Юню добрее и мягче. Но несмотря на то, что ему казалось, что дядя мог бы и почаще играть с ним, все равно Ли Фэн считал его хорошим человеком.

Когда-то он думал, что его юношеская привязанность останется с ним на всю жизнь.

Но прошло чуть больше десяти лет, и смотрите, как все переменилось.

— А-Минь, — сказал Ли Фэн. — Если столица падет, то я отрекусь от трона в твою пользу. Возьмешь с собой наложниц и чиновников, затем, передвигаясь через тайный ход, перенесешь столицу в Лоян и постепенно будешь планировать, как вернуть страну. Однажды наступит день, когда все мы снова встретимся.

Чан Гэн наконец поднял на своего правителя взгляд.

— Если такой день действительно наступит, — глядя вдаль, продолжил Ли Фэн, — то тебе не обязательно возвращать трон наследному принцу. Достаточно будет того, что ты позаботишься о том, чтобы твоим племянникам было, где жить.

Чуть помедлив, Чан Гэн ответил совершенно равнодушным тоном:

— Ваше Величество, пока рано для подобных речей. Все еще не настолько плохо.

Глядя на младшего брата, Ли Фэн внезапно вспомнил слова своей тетки [12].

Когда он был еще ребенком, она учила его, что все северные варварки настоящие чудовища. Они умело применяют яды, способны околдовать человека и в будущем могут дать жизнь чудовищам, которые опозорят драгоценную кровь правителей Великой Лян.

Затем, много лет спустя, Аньдинхоу вернул во дворец четвертого принца, считавшегося давно потерянным. Поскольку таково было последнее желание прошлого Императора и в знак старой дружбы, Ли Фэн позволил ему остаться. К тому же затраты на его содержание были минимальными — поэтому Император даже не обратил на это внимания. В конце концов, как говорится — с глаз долой, из сердца вон.

С удивлением Император Лунань осознал, что совершенно не понимает стоявшего рядом с ним молодого человека.

Тот стойко воспринял и национальное бедствие, и полчища врагов, даже предложение стать верховным правителем не тронуло его сердце. Одежды его были поношенными и рукава немного истрепались, но Яньбэй-ван не спешил менять наряд на новый.

Прочитать его намерения было сложнее, чем у настоятеля Ляо Чи из храма Хуго. Он ничем не интересовался, словно ничто на свете его не трогало.

Ли Фэн собирался было открыть рот, когда Чжу-коротенькие-ножки напомнил:

— Ваше Величество, пора возвращаться во дворец.

Ли Фэн успокоился, отдал меч стоявшим рядом офицерам, молча потрепал Чан Гэна по плечу, и удалился, напоследок бросив на юношу короткий взгляд.

После ухода Ли Фэна, покрытый пылью с головы до ног монах поднялся наверх — это был Ляо Жань.

Все монахи из храма Хуго укрылись в городе, в том числе их настоятель, который каждый день читал сутры за благополучие народа. Вечером Ляо Жань втайне послал своих людей, чтобы проверить все окружение Ли Фэна.

Чан Гэн перевел на него взгляд.

Ляо Жань покачал головой и сказал жестами: «Я проверил всех в окружении Императора, и никто из них не был замечен в порочащих связях с колдунами из восемнадцати племен или их сообщниками».

Чан Гэн ответил: