Сокол использовал тела своих мертвых товарищей как щит, чтобы нахально прорваться через дождь из стрел байхун. Когда он врезался в башню Циюань, столица содрогнулась от взрыва. Сокола практически мгновенно сбил Черный Орел. Из поврежденного крыла валил густой дым. Черный Орел не имел при себе холодного оружия, поэтому поймал плечо врага в мертвый захват и вместе с ним рухнул с небес.

Не успели они удариться о землю, как золотой короб на броне взорвался от перегрузки, и яркая вспышка поглотила и Черного Орла, и Сокола. Оба погибли мгновенно.

Башня Циюань дважды содрогнулась и с грохотом обрушилась. Обломки и руины можно было увидеть аж со смотровой площадки в Юньмэне [4].

Оживленная и процветающая столица с ее красными стенами [5] и золочеными крышами рухнула вместе с башней, и мечта о том, что благоденствие продлится тысячу лет...

... обратилась в прах.

В тронном зале царила крайняя неразбериха, Чжу-коротенькие-ножки неверной походкой бросился в ноги Ли Фэну и, рыдая, произнес:

— Ваше Величество, девять ворот городской стены скоро падут, бегите! Ваш покорный слуга поручил приемным сыновьям приготовить экипаж и повседневную одежду и ждать Ваше Величество у северных ворот. Отряд из ста тридцати стражников сопроводит Ваше Величество, все они будут готовы отдать жизни, чтобы прорваться через вражескую осаду.

Ли Фэн пнул его:

— Презренный раб, как ты смеешь решать за нас! Принеси нам императорский меч [6]!

Услышав его слова, Ван Го [7] преклонил колени и поддержал его:

— Прошу Ваше Величество трижды подумать. Пока ваша драгоценная жизнь в порядке, то народу есть на кого надеяться, а будущее...

Дворцовый стражник торжественно подал Ли Фэну императорский меч. Правитель выхватил его из ножен и срубил с головы Ван Го форменный головной убор.

Ли Фэн стремительно покинул тронный зал.

Чжу-коротенькие-ножки засеменил следом за Императором. Шесть министерств и девять высших придворных сановников напоминали стадо испуганных баранов, которые наконец нашли пастуха. Им ничего не оставалось, кроме как последовать за Ли Фэном. У северных ворот Чжу-коротенькие-ножки окликнули его ярко накрашенные приемные сыновья.

Евнух возмущенно закричал:

— Да как вы смеете!

В конце концов он был доверенным слугой самого Императора. Пока стражники решали, что делать, сыновья евнуха воспользовались их замешательством и подошли поближе. К тому времени как раз прибыл и настоятель храма Хуго, который вместе с отрядом боевых монахов поспешил к правителю.

Ли Фэн заметно расслабился, но не успел он поприветствовать настоятеля Ляо Чи, как один из сыновей Чжу-коротенькие-ножки неожиданно поднял голову. На его обычно покорном лице вдруг отразилась жажда крови. Он шел следом за Чжу-коротенькие-ножки, в пяти шагах от Императора Лунаня, когда внезапно открыл рот и выплюнул маленькую ядовитую стрелу.

Никто не ожидал подобного; все были ошеломлены его поступком.

Спустя краткое мгновение Чжу-коротенькие-ножки с криком оттолкнул Ли Фэна в сторону, закрывая его своим толстым телом, чтобы предотвратить смертельный удар. Ли Фэн запнулся и едва не сбил с ног Ляо Чи. Когда испуганный и разгневанный правитель обернулся, то увидел широко распахнутые глаза Чжу-коротенькие-ножки. Евнух не мог поверить, что его преданный и любящий приемный сын вдруг оказался подосланным убийцей. Тело несчастного слуги несколько раз дернулось в конвульсиях, подобно деревянной марионетке, но не успел он перед смертью вымолвить хоть слово, как дыхание его прервалось.

От шока Ли Фэн забыл, как дышать. Рядом звучала буддистская молитва, но прежде, чем Император закончил скорбеть по пожертвовавшему собой слуге, холодный металл коснулся его шеи. В рукаве настоятель Ляо Чи прятал руку в массивной железной перчатке. Ей с легкостью можно было дробить камни, не говоря уже о том, чтобы свернуть кому-нибудь шею. Императорский меч с грохотом упал на землю.

Все присутствовавшие при этом сановники и стражники были поражены. Цзян Чун был всего лишь гражданским чиновником со слабым телом и не подозревал, что в его сердце найдется однажды столько отваги. Он решительно сделал шаг вперед и резко спросил:

— Настоятель, вы, что, с ума сошли?

С лица Ляо Чи исчезло обычное скорбное выражение. Он усмехнулся:

— О, Амитабха! Этот бедный монах не безумец. Господин Цзян, в те времена, когда Император не давал своему мечу затупиться и устраивал всё новые и новые набеги на соседние страны, вы, наверное, еще не появились на свет.

Цзян Чун удивился:

— Что...

Один из «боевых монахов» подошел к настоятелю и произнес что-то на незнакомом Цзян Чуну языке. Несколько воинов в тяжелой броне вышли вперед и встали рядом с отрядом монахов.

— Это дунъинцы! — воскликнул глава приказа придворного этикета [8].

Ляо Чи безумно засмеялся и продолжил:

— В тот год, когда Император У-ди издал указ «Жунцзинь», шестнадцать членов моей семьи погибли от рук черных ворон. Я остался совсем один и влачил жалкое существование. После, когда в честь свадьбы старого Аньдинхоу и старшей принцессы объявили амнистию, я ушел от мира, принял учение Будды и сорок шесть лет, не жалея сил, служил ему. И вот день расплаты наконец настал.

У Ли Фэна комок застыл в горле, его голос дрогнул:

— Ты... Так ты потомок тех проклятых воров, занимавшихся в тот год контрабандой цзылюцзиня. Да они заслуживают тысячи смертей!

— Воров? — Ляо Чи притворно улыбнулся. — Да неужели? Цзылюцзинь — причина всех бед... Речи и сердце Императора точно камень, вот только не знаю, насколько крепкие у него кости. Прошу Ваше Величество проследовать за бедным монахом на борт красноглавого змея.

Ли Фэн потерялся:

— Мы...

— Император следует пути Будды, — сказал Ляо Чи. — Почему бы ему не последовать тогда за этим монахом.

После этого он затолкал Ли Фэна в красноглавого змея и приказал своим людям вывесить знамя с драконом [9] в хвосте судна.

— Перерезайте веревку и запускайте, — приказал он. — Если кто спросит, то Император бежал из города на красноглавом змее!

Цзян Чун закричал ему вслед:

— Наглый вор!

Ляо Чи засмеялся:

— Если кто-то еще желает убить Императора, можете сделать шаг вперед!

Вдруг неподалеку раздался оглушительный рев.

Ляо Чи был выбит из колеи. Обернувшись, он заметил Ляо Жаня, который непонятно сколько времени уже стоял на развалинах башни Циюань.

С самого детства горло у немого монаха было слабым. Он с трудом мог произнести «а». Большинство людей в его окружении никогда не слышали, чтобы он издал хоть звук. Монах всегда подобен был свежему ветру, а лицо его — преисполнено сострадания.

Еще сиротой Ляо Жаня подобрал прошлый настоятель и с самого детства его растил брат-наставник Ляо Чи. Правда, для монаха мальчик был крайне амбициозен. В одиннадцать или двенадцать лет он сбежал из храма, чтобы бродить по свету в поисках заработка, а затем присоединился к Линьюань... Со временем детская привязанность почти прошла, но остатки ее он всегда хранил в своем сердце.

Ляо Жань сказал ему на языке жестов: «Брат, покайся и увидишь берег [10]».

Ляо Чи же смотрел на своего младшего брата, и на его лице отражались восхищение, сомнение и тень давней привязанности. Все еще немного растерянный, он пробормотал:

— Река давно пересохла. Где уж тут найти...

Не успел он произнести «берег», как кто-то воспользовался тем, что он отвлекся и под невероятно сложным углом выпустил короткую стрелу размером с ладонь, метко попав ему в горло.

Толпа потрясенно заголосила, когда заметила стремительно взлетевшего Черного Орла. На спине у Орла сидел Чан Гэн, и его сжимавшие арбалет руки все еще сильно дрожали. Тань Хунфэй в броне и с гэфэнжэнем отбивался от яростных атак двух дунъинских боевых монахов, которые неожиданно на него напали.

Цзян Чун закричал:

— Чего встали? Защитите Императора!

Дворцовые стражники тут же сорвались с места. Показался отряд черной кавалерии. Ли Фэн оттолкнул Ляо Чи, и труп монаха перевалился через борт красноглавого змея.

Замерший посреди руин Ляо Жань упал на колени.

Какой же бескрайней была его страна — от моря на востоке простиралась далеко на запад, широки были ее просторы на севере и юге...

А его не отпускали печали о святом храме, столь далеком от мира смертных.

Монахи-дунъинцы и императорские стражники яростно сражались. Тяжелая броня заговорщиков выстрелила, и ударной волной Тань Хунфэя швырнуло на землю, а Чан Гэн проворно приземлился на одно колено. Взрывом всех раскидало, во все стороны полетели камни и облицовочная плитка.

На мгновение взгляды Ли Фэна и Чан Гэна встретились. Чан Гэн приготовил лук байхун и, дугой выгнув спину, чтобы лучше прицелиться, с силой натянул железную тетиву. Его лук в этот момент напоминал полумесяц.

С резким свистом стрела угодила прямо в золотой короб на тяжелой броне.

Чан Гэн поспешно отступил. Золотой короб мгновенно воспламенился, а от последовавшей за взрывом тепловой волны змея сильно тряхнуло.

Ли Фэн схватился за борт красноглавого змея и закричал:

— Тань Хунфэй, возьми на себя управление змеем и отвези нас к городским воротам!

Тань Хунфэя испугал его приказ и после недолгого колебания он посмотрел на Чан Гэна. Тот опустил взгляд, выражая молчаливое согласие с отданным распоряжением.

Так красноглавый змей с Императором на борту в сопровождении более сотни солдат императорской стражи и множества придворных чиновников направился к городским воротам. По пути к ним постоянно присоединялись беженцы и местные жители — они вливались в процессию, подобно рекам, впадающим в бескрайнее море.

К тому времени городские ворота больше не могли сдержать врага. Противовоздушная сеть перестала работать, а запас зажигательных стрел иссяк.