Глава 64 «Разрушенная родина»

 

____

Несмотря на нормы морали, что множеством оков связывали его, разве могло столь искреннее проявление чувств не тронуть его каменное сердце?

____

Все вокруг утонуло в пыли, были слышны крики. Из-за цзылюцзиневого пожара в западном пригороде стояла невероятная жара и люди истекали потом. Высоко в небе с пронзительными криками летали уцелевшие Соколы: противовоздушная сеть пока действовала, но враг больше не мог ждать, поэтому посылал в небо побольше разведчиков, чтобы бросить ей вызов.

На протяжении нескольких месяцев армию Запада замедляли засады Гу Юня, а затем на их пути встали девять ворот городской стены и противовоздушная сеть. Каждый день иностранцы расходовали непомерное количество топлива, но поскольку все усилия не приносили результата, их терпение наконец иссякло. Ведь они прибыли сюда издалека и больше десяти лет потратили на подготовку к этой войне.

Чан Гэн схватил Ляо Жаня и быстро сказал:

— Послушай, шпион никак не может быть дворцовым слугой. Мы несколько раз проверили все окружение Ли Фэна. Если императоры из прошлых династий и могли благоволить к слугам, то наш правитель никогда бы не позволил подчиненным злоупотреблять властью. И тем более, не совершил бы такую глупость, как доверить тайну сада Цзинхуа старшему дворцовому евнуху.

Помолчав, Чан Гэн добавил:

— ... Известие о том, что Хань Ци покинул дворец, переполошило весь императорский двор. Все решили, что Император хочет сбежать, но Ли Фэн успокоил их тем, что Хань Ци скоро вернется. Только тогда правитель решился раскрыть мне тайну. Он даже подумывает отречься от престола в мою пользу.

Монах потрясенно на него уставился.

Чан Гэн пробормотал:

— В мирное время мой брат привык не доверять военным генералам, разве прислушается он к советам гражданских чиновников, когда идет война? Кто же шпион? Кто еще это может быть?

Руки Ляо Жаня невольно потянулись к буддийским четкам, но остановились на полпути и задрожали. Его глаза, подобные цветам лотоса [1], что прежде выдавали в нём мудрого монаха, сейчас совершенно переменились, а лицо исказилось и побледнело как у покойника.

Чан Гэн мрачно на него посмотрел и сказал, четко проговаривая каждое слово:

— На западном пригороде располагается храм Хуго.

Внезапно совсем близко прогремел взрыв, и их обоих отбросило ударной волной. Чан Гэн с трудом поднялся на ноги; его немного пошатывало. Буддистские четки на шее монаха порвались, и старые деревянные бусины рассыпались в багровой пыли, что закрыла весь мир.

Чан Гэн схватил Ляо Жаня за край одежд, помогая подняться, но тот с трудом держался на ногах и едва не упал снова.

— Поднимайся! Если мы сейчас же не разберемся с этим, все будет кончено!

Ляо Жань покачал головой. Он много лет практиковал учение Будды и полагал, что успел повидать всю скорбь и радость этого мира. Только сейчас он понял, что их великое учение [2] на самом деле лишь даровало иллюзию уверенности в собственной праведности.

Чан Гэн подтолкнул Ляо Жаня в спину и увидел страх на его бледном лице.

— Я не боюсь кармы. Справлюсь как-нибудь. Прошу мастера не пытаться встать на пути и не винить меня.

Возмездие настигло Чан Гэна ещё в детстве, и после этого его не пугали ни восьмая ступень ада [3], ни мир смертных.

Чан Гэн сообщил:

— Одолжу людей у моего ифу.

Стоявший неподвижно Ляо Жань заметил, что Его Высочество сделал особый жест в его сторону: оттопырил большой палец руки и слегка отпустил его. От этого движения широкий рукав парадных одежд взметнулся, и украшавшая его кайма блеснула, словно серебристый дракон на поверхности реки.

...В мирное время мы спокойно наслаждаемся рыбалкой, земледелием, чтением и странствуем по цзянху.

Ляо Жань сложил вместе дрожащие ладони и низко поклонился Чан Гэну.

...Если же эпоха процветания близится к закату, и вот-вот разверзнется бездна, то мы храбро примем даже тысячу смертей.

Таково было учение Линьюань.

Чан Гэн тихо рассмеялся:

— Фальшивый монах.

После чего он развернулся и направился к воротам.

У Ляо Жаня неожиданно слезы хлынули из глаз.

Если бы в мире никто не страдал, то никто бы не верил в богов и Будду.

Уцелевшие Чёрные Орлы поднялись в небо. Всю оставшуюся в его распоряжении скудную огневую мощь Гу Юнь сосредоточил вдоль крепостной стены, ведя непрерывный обстрел. Отряды в тяжелой броне стояли у городских ворот, ожидая приказа.

Впервые Чан Гэн увидел Гу Юня в тяжелой броне вместо легкой. Его бескровное лицо казалось особенно бледным на фоне черной брони.

Когда стража доложила о прибытии Яньбэй-вана, Гу Юнь обернулся и на лице его отразилось невероятное страдание, какого он не испытывал, даже когда лекари доставали стрелу. Он быстрым шагом подошел к Чан Гэну и рукой в металлической перчатке сжал его предплечье.

— Зачем ты вернулся?

— А ты как думаешь? — спросил Чан Гэн. — Армия Запада теряет терпение. Что ты планируешь предпринять?

Гу Юнь промолчал, лишь потащил его прочь с городской стены. Его ответ был ясен без слов: «Что еще остается делать? Только защищать столицу до конца».

— Смерть командующего императорской гвардией Ханя не была случайностью. В окружение Ли Фэна затесался предатель, — сказал Чан Гэн. — Прошу ифу выделить мне отряд солдат, чтобы я избавил нас от скрытой угрозы. Иначе боюсь, что наши враги и их шпион в столице объединят усилия и скоро захватят город...

— Чан Гэн, — в голосе Гу Юня не осталось ни капли привычной игривости: — Ваше Высочество, я дам отряд солдат, чтобы они сопроводили вас. Вы должны позаботиться о себе. Только больше не возвращайтесь обратно.

Даже если шпион не сумеет связаться со своими хозяевами, то город вскоре неизбежно падет.

Чан Гэн приподнял брови; у него возникло предчувствие, что Гу Юнь не просто так усылает его прочь.

Позади них загрохотали орудия — тяжелая артиллерия иностранцев открыла огонь по крепостной стене. На протяжении нескольких сотен лет она оставалась неприступной. Городские ворота содрогнулись, и обшарпанная наружная стена осыпалась, и стал виден отлитый из чёрного чугуна внутренний каркас и соединяющие его шестеренки. Она напоминала лицо с содранной кожей, обнажившее жуткую алую плоть.

С неба упал сбитый Черный Орёл с оторванной головой. Облаченный в тяжелую броню Гу Юнь сгреб Чан Гэна в объятия, защищая его от удара. Стена рушилась, камни летели во все стороны. В ушах звенело от грохота щебенки, стучавшей по железной броне.

Они стояли настолько близко, что чувствовали дыхание друг друга. Поскольку Чан Гэн теперь намеренно старался избегать двусмысленных ситуаций, вряд ли этому моменту суждено будет повториться. Дыхание Гу Юня обжигало, как крутой кипяток. Чан Гэн забеспокоился, не началась ли у него лихорадка, но взгляд его ифу оставался острым и ясным.

— Помнишь, что тебе сказал император в вашу последнюю встречу? — прошептал ему на ухо Гу Юнь: — Исполни его волю — беги!

Во время визита Ли Фэна Гу Юнь все еще лежал без сознания. Они так и не переговорили лично.

Эти двое — правитель и его подданный — долгие годы притворялись, что ладят, а на самом деле постоянно терялись в интригах, подозрениях и сомнениях, но в критической ситуации хорошо друг друга понимали.

Зрачки Чан Гэна расширились. Он приобнял облаченного в тяжелую броню Гу Юня, вынуждая опустить шею, и отважно коснулся его сухих потрескавшихся губ.

Впервые они поцеловались, полностью осознавая свои действия... От поцелуя пробирала дрожь. Весь мир объяло пламя, в воздухе стоял тяжелый запах крови. Сердце Чан Гэна бешено колотилось и, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди, но причиной тому была вовсе не та волнительная сладость, о которой любят рассказывать в любовных историях. Внутри разгорался свирепый пожар, способный поглотить землю и небеса, до времени запертый в обычном смертном теле. Еще немного — и плоть бы не выдержала, пламя поглотило бы не только разрушенную страну, но и стерло настоящее и будущее.

Этот миг длился будто сотню поколений предков, но пролетел в мгновение ока.

Гу Юнь через силу оттолкнул его. Ни один человек не способен противостоять мощи тяжелой брони.

Он не стал ни злиться на Чан Гэна, ни разбираться в его поступке.

Нежно расслабив руку в железной перчатке, Гу Юнь отодвинул его в сторону. Теперь их разделяло расстояние в два шага.

Несмотря на нормы морали, что множеством оков связывали его, разве могло столь искреннее проявление чувств не тронуть его каменное сердце?

Если маршал готов был расстаться с жизнью на этой стене, то разве недавний поцелуй не убедил его в том, что после смерти ждет не одна лишь сосущая пустота?

Стал ли этот поцелуй для него утешением?

Или же... вызвал в сердце лишь насмешку?

Прекрасное лицо Гу Юня оставалось совершенно непроницаемым.

Чан Гэн посмотрел на него и сказал:

— Цзыси, я все еще хочу прорваться в город и поймать шпиона. Я не смогу сражаться вместе с тобой. Если с тобой сегодня что-то случится...

Подумав об этом, он сдержанно рассмеялся и покачал головой, так как признания «Я не смогу жить без тебя» не хватило бы, чтобы выразить его чувства. Гу Юнь лишь посмеялся бы над его словами, но шли они от души. Не думал же Гу Юнь, что Чан Гэн хочет всю жизнь страдать в одиночестве с Костью Нечистоты?

Он не настолько себя ненавидел.

Гу Юнь сделал глубокий вдох и закричал:

— Генерал Тань!

С неба со свистом спустился Черный Орел. Это и был генерал Тань Хунфэй.

— Собери отряд легкой кавалерии, чтобы сопроводить принца, — приказал Гу Юнь.

После этого он развернулся и, не оглядываясь, сразу же направился на городскую стену.

Выпущенные из лука стрелы байхун стремительно взвились в небо и поразили вражеских Соколов. Это была последняя партия зажигательных стрел, отправленная институтом Линшу.

Противник использовал для обороны живой щит, а горы мертвых тел — в качестве переправы. Едва одни падали, на их место вставали другие.