С болезненной улыбкой маршал оставил императорского гонца и направился к Тань Хунфэю.

Генерал держал в руках сломанный гэфэнжэнь, на почерневшем от копоти наконечнике которого можно было разобрать полустершийся иероглиф «Лянь».

Многие солдаты и офицеры вырезали свои имена на своих гэфэнжэнях, чтобы быть уверенными, что после ремонта им достанется то самое верное оружие, которое прошло с ними через огонь и воду. Если воин погибал на поле боя и его тело не удавалось найти, то соратники брали его гэфэнжэнь и подносили к нему чарку вина, чтобы душа владельца могла почить в мире.

Тань Хунфэй двумя руками взялся за гэфэнжэнь и передал оружие Гу Юню.

— Маршал.

Тот принял его. Его вдруг обуяло чувство, что Черный Железный Лагерь, прошедший через множество невзгод, расставаний и воссоединений, всегда оставался надежной опорой государства. Он был точно семечко, что разрослось на четыре стороны света и превратилось в огромные деревья, подпирающие небеса.

Чан Гэн подошел к нему и сказал:

— Прошлой ночью тринадцать единиц наземной боевой техники получили повреждения, пять сотен легких кавалеристов были убиты в бою, около тысячи получили тяжелые ранения, не говоря уже о незначительных травмах. Двенадцать Черных Орлов были сбиты, большая часть золотых коробок взорвалась в воздухе. Боюсь, что их тела...

Гу Юнь кивнул — потери были в пределах ожидаемых:

— Это все заслуга командующего Лянь.

Чан Гэн прошептал:

— Боюсь, что Запад пришлет утром послов, чтобы заключить мир.

— Не пошлет, — сказал Гу Юнь. — Прошлой ночью Запад понес огромные потери, вряд ли они теперь рискнут высунуть нос и предлагать нам мир. До тех пор, пока они не взяли столицу в осаду и не отрезали нам воздушное сообщение, им не о чем с нами говорить.

... Это было всего лишь вопросом времени.

Чан Гэн ненадолго замолк, но потом продолжил:

— Говорят, последний правитель одной из прошлых династий, когда на страну напали северные варварские племена, бежал из осажденной столицы, воспользовавшись тайным ходом. Так что если мы действительно не способны защитить...

— Мы должны защитить столицу, даже если это невозможно. — Гу Юнь вдруг спросил его: — Знаешь сад Цзинхуа [6] на западе столицы?

Чан Гэн был ошеломлен.

Гу Юнь поднес указательный палец к губами и прошептал «тсс», прося помолчать. Расположенный в западной части столицы сад Цзинхуа был летней резиденцией, построенной в годы правления династий Юань Хэ и У-Ди. Когда жара становилась совсем нестерпимой, не переносивший такую погоду прошлый Император любил укрыться в саду Цзинхуа. Но когда Ли Фэн взошел на трон, то урезал траты на пиршества и наряды. Даже средства, выделяемые императрице и любимой императорской наложнице, сократились наполовину, не говоря уж о таких роскошных обычаях, как охота или весенние путешествия.

Несмотря на то, что в отличие от своего отца, новый Император был бережлив, он все равно каждое лето ездил в летнюю резиденцию, но явно не для развлечения. Из-за государственных дел ему приходилось вставать в несусветную рань, чтобы успеть во дворец, а потом до наступления ночи — вернуться обратно. Правитель носился вокруг столицы точно бродячий пес. Только чудом его на такой жаре ни разу не хватил удар.

Раз Ли Фэн готов был подвергать себя подобным страданиям, находясь в здравом уме, значит... сад Цзинхуа хранил сокровище невероятной ценности, за которым требовался регулярный присмотр.

Чан Гэн был сообразительным, поэтому сразу догадался в чем могло быть дело. Если командующие всех четырех фракций занимались контрабандой цзылюцзиня, то что насчет Императора? В подобной спешке не проверишь бухгалтерские книги министерства финансов или военного министерства... Хотя Ли Фэн предпочитал лично все контролировать, так что не было ничего удивительного в том, что он построил свое личное хранилище цзылюцзиня.

Гу Юнь сказал:

— Твой старший брат никому не доверяет. Но это всего лишь мое предположение, больше никому не говори об этом.

Чан Гэн нахмурился:

— Это проблема... Думаешь, Ли Фэн предложит Западу заключить мир?

Гу Юнь рассмеялся и покачал головой.

— Возможно, если ему предложат заключить мир, он согласится... Но не будет первым проявлять инициативу.

Чан Гэн сложил руки за спиной. Из-за засохшей на лице крови и грязи вид у него был довольно впечатляющий. Тем не менее, молодой принц прогуливался столь невозмутимо и неспешно, словно это была послеобеденная прогулка в императорском саду.

Немного поразмыслив над словами Гу Юня, Чан Гэн легко согласился:

— Да, Ли Фэн не боится смерти, его больше пугают другие вещи.

Глядя на него, Гу Юнь невольно подумал, что мастер Фэнхань был прав. Чан Гэн действительно всегда ухитрялся выглядеть таким спокойным и невозмутимым, что трудно было удержаться от вопроса:

— Когда это ты успел стать таким хладнокровным?

— Хладнокровным? Да меня переполняют эмоции! — Чан Гэн засмеялся: — Эту привычку я перенял у тебя. Я заметил, кто когда ифу что-то тревожит, он часто пытается казаться жизнерадостным — словно улыбка на лице улучшает настроение. Поэтому, когда я в особенно дурном настроении, то намеренно сдерживаю свои чувства и таким образом действительно успокаиваюсь. Ведь если сердце человека слишком пламенное, это вредит здоровью. И легко может...

— ... нарушить сон. — Гу Юнь не раз слышал, как он говорит эту фразу, поэтому легко смог закончить за него предложение. — Тебя действительно так беспокоит бессонница? И когда это я, интересно, смеялся, если на душе кошки скребли?

Чан Гэн приподнял бровь, выразительно на него посмотрев, и покорно согласился:

— Как скажешь.

— Подготовить всю армию к отступлению, — с трудом произнес Гу Юнь. — Первым делом пусть перевезут раненных, Запад скоро должен сделать свой ход. Мы нападем из засады.

Усталость навалилась на Гу Юня, стоило ему сделать всего пару шагов. Невольно он вспомнил о методе Чан Гэна, которому тот научился от неизвестного лекаря-шарлатана. Он поднес висевшую на поясе флягу с вином к губам, сделал глоток, потом взял в руки гэфэнжэнь, принадлежавший командиру Ляню, и свистнул.

Услышав условный сигнал, его боевой конь прискакал к нему. Маршал стал насвистывать новую мелодию собственного сочинения, сорвал маленький желтый цветок и прыгнул в седло.

— Братья, по коням!

Гу Юнь хотел воткнуть цветок Чан Гэну в волосы, поскольку тот ехал ближе всех. Неожиданно, когда он уже протянул руку, их взгляды встретились. Чан Гэн все это время не отставал от него ни на шаг, и на лице его было написано: «Я не буду возражать, даже если ты решишь накинуть мне на голову алое свадебное покрывало [7]».

Маршал Гу вздрогнул и передумал: воткнул цветок на шлем генерала Таня и с глубокомысленным видом произнес:

— Это лучшая ваза для цветка.

Ветераны северного гарнизона разразились дружным смехом, услышав его слова. И, насвистывая, черная кавалерия помчалась за Гу Юнем. Постепенно то тут, то там свист сменялся различными мелодиями. Возглавлявший процессию Гу Юнь разозлился и закричал:

— Кто вам позволил мне подражать! Да меня от вас тошнит!

После подобной комичной сцены все и правда немного расслабились.

Тем временем на борту морского чудища Запада...

Когда изможденный господин Я переступил порог каюты, его встретил капитан стражи верховного понтифика.

— Как он? — спросил господин Я.

Капитан ответил ему:

— Уже проснулся и как раз хотел послать за вами.

В пылу морского сражения в ту часть корабля, где находился верховный понтифик, попала горящая стрела байхун, в результате чего от последовавшей мощной взрывной волны он потерял сознание. Это имело печальные последствия — без его указаний их армия оказалась полностью разгромлена Черным Железным Лагерем.

Господин Я вздохнул с облегчением и сделал шаг вперед. Рану на лбу верховного понтифика уже обработали, его седые волосы были зачесаны на бок, открывая морщины и несколько старческих пигментных пятен в уголках глаз.

Господин Я упал на колени, удрученно опустил голову и усталым голосом произнес:

— Ваше Святейшество, мне так жаль...

Не открывая глаза, лежавший в кровати понтифик пробормотал:

— Гу Юнь.

— Да, это был Гу Юнь. Сначала мы планировали поймать его в ловушку и готовы были сразиться с ним в северном море, но вчера внезапно появились черные вороны, — господин Я замолк, на лице его застыло огорченное выражение. — Наши союзники задержали Черный Железный Лагерь у крепости Цзяюй в западных землях. Это должно было сыграть нам на руку, но все равно...

— Ты все равно уступил завоеванные позиции врагу.

Господин Я не нашел, что на это ответить.

Верховный понтифик улыбнулся и сказал:

— Каждый в жизни встречается с врагом, который на первый взгляд кажется непобедимым. Иногда это превращается в катастрофу, а иногда — в опыт. Знаешь, как отличить катастрофу от опыта?

Господин Я был порядком озадачен.

— Разница в том, что избежать катастрофы нельзя, но можно научиться на опыте. Мне кажется, тут несложно отличить. Все способы связи с центральной равниной для Императора сейчас недоступны. Если в их небольшой столице в самом деле скрывается большое войско, то почему тогда так быстро начались серьезные беспорядки, стоило нам манипулировать восстанием в северном гарнизоне?

Господин Я ответил ему:

— Вы думаете...

— Гу молод, но полжизни провел на полях сражений. Не позволяй ему водить себя за нос. Если он когда-то и был могучим вожаком стаи, в тюрьме у него повырывали все клыки и когти. Иди.

В тот же день Запад перегруппировал войска и снова дерзко высадился в порте Дагу.

После высадки на берег они подверглись еще одной яростной атаке противника. При свете дня и под ясным синим небом господин Я, собранный и спокойный, уверенно отдавал приказы. Вскоре ему легко удалось разгромить отряд отчаянных воинов в тяжелой броне, которые оказались излишне легкомысленны. Не успел он порадоваться своей победе, как сдернул маску с одного из военнопленных и неожиданно обнаружил, что это были никакие не солдаты Великой Лян, а отряд железных марионеток!