Чан Гэн решил не спорить со своим ифу. С улыбкой на лице он поднял на него взгляд, в котором ясно читалось: «Я все знаю о твоих маленьких делах, но здесь есть посторонние, и говорить об этом вслух будет неудобно».

Гу Юнь остолбенел, но быстро пришел в себя, подумав: «Что? Этот маленький подлец уже успел изучить всю мою подноготную?»

Чан Гэн взял Гу Юня за руку, крепко сжав его ладонь, и сказал:

— Ифу, не сердись, сначала послушай меня. Позволь мне договорить.

Он положил ладонь на тыльную сторону руки Гу Юня. Рука маршала была теплой, с четко очерченными суставами. Чан Гэн нежно придерживал его кисть так, будто держал беззащитного птенца, убирая пальцы в ту же секунду, как едва касался кожи. Они не понимали отчего, но ощущения от этих прикосновений были так... необычны.

Гу Юнь вдруг почувствовал себя немного неловко. Между друзьями и братьями, если у них были достаточно близкие отношения, были позволительны объятья или же шутливое держание за руки, даже легкий поцелуй не был бы чем-то необычным в подобных отношениях. Военачальники не обращали особого внимания на тривиальную вежливость, это было особенно распространенно в армии, но этот жест Чан Гэна... был немного «интимным». Гу Юнь неосознанно убрал руку, на мгновение забыв, что он хотел сказать.

Чан Гэн не менялся в лице, сохраняя полное хладнокровие:

— Гэ Чэнь послал мне письмо, использовав деревянную птицу. В письме говорилось, что гора Цзинсюя была сожжена.

— Гэ Чэнь?.. — спросил Гу Юнь.

— Это Гэ Пансяо, — ответил Чан Гэн.

Гу Юнь взглянул на Сунь Цзяо. С тех пор как Куай Ланьту погиб, а Фу Чжичэна арестовали, мастер Сунь напоминал хрупкую и жалкую маленькую птичку. Он уже ни на что не был способен: только и мог, что сидеть и дрожать. Гу Юнь должен был найти людей, чтобы присматривать за ним.

Если как следует задуматься, то положение дел становилось все более понятным.

Фу Чжичэн узнал о местонахождении Гу Юня. Если он действительно хотел разорвать свои отношения с разбойниками, почему он решил действовать именно в этот критический момент? Разве это не то же самое, что доказать свою вину, даже не будучи обвиненным?

Если вспомнить, как по-идиотски Сунь Цзяо выставил на показ свой план «Я вступил в сговор с инспектором Куай», то все становилось ясно с первого взгляда от самого начала и до конца: для того, чтобы военное министерство силой продвинуло «Цзигу Лин», а для Куай Ланьту смог убрать Фу Чжичэна, они объединили силы друг с другом, сфабриковали конфликт между Фу Чжичэном и разбойниками, позволив им воевать друг с другом. Когда пришло время, даже если Гу Юнь и хотел защитить Фу Чжичэна, у него уже не было другого способа, кроме как повернуть эту волну вспять.

Такой бесчеловечный поступок, как поджог горы, несомненно, дело рук Куай Ланьту.

Однако Куай Ланьту не мог знать, какие же истинные отношения между Цзинсюем и Фу Чжичэном. В противном случае он бы не поджег гору, потому что даже имея явные доказательства сговора Фу Чжичэна с разбойниками, их могло быть недостаточно, чтобы убить командира и главу Южной границы.

Знай Куай Ланьту, что Фу Чжичэн контрабандой провез цзылюцзинь с помощью Цзинсюя, он бы не уничтожил улики — контрабанда цзылюцзиня считалась настолько же тяжким преступлением, как и восстание. Даже убийства десяти Фу Чжичэнов было бы недостаточно.

— У черного рынка цзылюцзиня есть три источника, — сказал Чан Гэн. — Первый — со склада чиновников. Несмотря на строгие правила, всегда есть крысы, готовые пойти на риск ради наживы. Они крадут у чиновников запасы, смешивают их с различными примесями, а затем продают их. Второй — от «торговцев черным золотом». Это те, кто выезжает за пределы страны в поисках рудников цзылюцзиня, и, рискуя своей жизнью, добывает его; третий — из-за границы, поэтому мы пришли проверить эту линию, особенно потому, что основным источником цзылюцзиня является Южное море.

Гу Юнь выпрямил спину и спросил:

— Ты уверен?

Чан Гэн молча кивнул.

Выражение лица Шэнь И также стало серьезным.

Все они знали, что в Южном море нет источников цзылюзиня.

В Великой Лян свободно занимались торговлей цзылюцзиня на огромных черных рынках. Из-за большого риска торговцы не ввязывались в сотрудничество с иностранцами через посредников, доставляя товар напрямую из-за рубежа, а не из других мест.

Если кто-то действительно использовал Южное море в качестве прикрытия, чтобы контролировать юго-западный черный рынок цзылюцзиня, и если те, кто стоял за всем этим, так сильно рисковали, надежно прячась, то их целью, конечно, была не просто покупка и продажа цзылюцзиня.

— Страны южных морей находятся в пределах нашей страны, — сказал Чан Гэн. — Наши возможности ограничены. Мы несколько раз посылали людей в Южное море, но все они вернулись с пустыми руками. Есть еще кое-что — этот священник Цзинсюй, он до сих пор не показал нам свое лицо. Ифу, я думаю, если дикий бандит узнает о местонахождении цзылюцзиня, он даже не подумает найти сельскохозяйственных марионеток, чтобы те обработали землю.

Внимательно выслушав его, Гу Юнь на мгновение замолчал, а затем встал и протяжно свистнул. Черный Орел бесшумно спустился с неба и приземлился перед маршалом.

Гу Юнь, нахмурив брови, и, не успев и глазом моргнуть, отдал три приказа.

— Два отряда Черных Орлов, следуя этой карте, отправляются на разведку по территориям трех главарей разбойников южной границы. Для начала мы должны захватить их! Взять под стражу оборонительные войска императорского инспектора, тщательно выяснить, кто разработал этот план для Куай Ланьту и позволил ему использовать этот метод для провокации Фу Чжичэна и разбойников! Допросить Фу Чжичэна, Цзипин, вперед!

Получив приказы, все ушли. Закончив, Гу Юнь отступил и невольно прищурился. Даже Шэнь И не заметил, что с ним что-то не так, но Чан Гэн тут же это почувствовал:

— Ифу, ты... Ты взял свои лекарства? Скоро рассветет, давай немного отдохнем?

Шэнь И смог вернуться к реальности только тогда, когда услышал слово «лекарства». Внутри зародилось какое-то странное чувство. Чан Гэн чрезвычайно внимательно следил за Гу Юнем, отмечая даже малейшие движения.

Тот по привычке хотел было отрицать свой недуг.

Но Чан Гэн не дал ему и слова сказать и предложил:

— Я до сих пор не опробовал метод иглоукалывания, который барышня Чэнь показала мне в прошлый раз. Боюсь, что не все вопросы еще решены и что может произойти еще больше событий. А пока, ифу, пожалуйста, позволь мне опробовать его.

Гу Юнь вспомнил, что Чан Гэн уже все прекрасно знал о его состоянии, так что скрывать дальше было бесполезно.

— Я немного отдохну в дальней комнате, — сказал Гу Юнь и молча последовал за Чан Гэном.

В сумке Чан Гэна были серебряные иглы, немного самых простых лекарств, сломанные кусочки серебра и несколько книг. Гу Юнь вскоре обнаружил, что пусть этот ребенок внешне и походил на высокого, утонченного и хорошо одетого молодого господина, на самом деле у него было лишь два комплекта одежды, в которые он мог переодеться.

Гу Юнь не мог понять: когда Чан Гэн был ребенком, даже прогулка на рынок требовала от маршала всевозможных ухищрений. В конце концов, по какой причине Чан Гэн настаивал на том, чтобы покинуть столицу, пережить дни скитаний по цзянху и почувствовать тяготы скудной жизни?

Хотя это может быть новым опытом на пару месяцев, будет ли он все еще новым через четыре года?

Чан Гэн и раньше занимался иглоукалыванием и помог многим людям, но сейчас, оставшись с Гу Юнем наедине, он не мог избавиться от нахлынувшего на него волнения. Он не чувствовал ничего подобного, даже когда следил за барышней Чэнь, чтобы научиться иглоукалыванию и в первый раз выполнил его на себе.

Чан Гэн тщательно мыл руки, почти стирая кожу, пока терпение Гу Юня не лопнуло. Маршал поинтересовался:

— Барышня Чэнь так долго занималась твоим обучением, но в итоге ты научился только мыть руки?

Чан Гэн сглотнул и осторожно спросил напряженным голосом:

— Ифу, ты можешь лечь мне на колени?..

Гу Юнь не понимал, что тут такого, ведь это были не женские ноги, бояться нечего. Он действительно хотел спросить: «Ты правда сможешь сделать это?» — но боялся, что его слова увеличат давление на нерешительного доктора Чан Гэна. В конце концов, проглотив свой вопрос, Гу Юнь просто великодушно подумал: «Чего бояться, я все равно не умру».

Он был готов почувствовать иглы на своем теле, но, совершенно неожиданно, Чан Гэн оказался совсем не так плох, как Гу Юнь смел думать. Очень тонкие иглы, касавшиеся его акупунктурных точек, практически не ощущались. Через некоторое время вновь появились знакомая головная боль, вот только непонятно, был ли это психологический эффект — но после Гу Юнь действительно почувствовал себя намного лучше.

Гу Юнь расслабился и не мог не спросить:

— Ты следовал за Линь Юань через многие трудности и лишения, чего ты надеешься достичь?

Если Чан Гэн действительно хочет быть полезен стране, ему следует вернуться к императорскому двору и начать править как цзюньван [5]. Будучи принцем, по какой причине он должен следовать за этими рискующими жизнью людьми из цзянху и расследовать дела, связанные с цзылюцзинем?

Чан Гэн умолк, но движения его запястий не прекращались. Он искусно уклонился от ответа:

— Я не допрашиваю ифу о его отравленных ранах, глазах и ушах.

Гу Юнь промолчал.

Чан Гэн улыбнулся, полагая, что ему удалось заставить его замолчать. Но, через долю секунды Гу Юнь неожиданно спокойно сказал:

— Когда я был ребенком, старый Аньдинхоу привез меня на поле боя на северной границе, и ядовитая стрела варваров оцарапала мне кожу.

Чан Гэн ничего не ответил.

— Я ответил, теперь твоя очередь.

Этот человек, Гу Юнь, независимо от того, играл ли он роль хищного волка или прибеднялся, строя из себя жалкую овечку, все равно оставался мастером на все руки. Он мог сказать всего несколько слов с непоколебимым выражением лица, смешивая правду и ложь, не оставляя следов, выдававших его. Чан Гэн мог полагаться только на свою интуицию, чувствуя, что в словах Гу Юня должна была быть скрыта ложь.