— Означает ли это…

Я и не знал, что мое сердце может так болеть в этот момент, так сильно сжимаясь в груди, что у меня перехватывает дыхание. Я вижу надежду в ее глазах, в них ясно написана мысль, и мне требуется вся моя сила воли, чтобы не сказать ей ДА, ДА, ДА на что угодно. Но я не могу вести ее дальше, даже если это причиняет ей боль сейчас, чтобы не навредить ей позже.

— Больше всего на свете, Саша, это означает, что мы не можем.

Я вижу, как в этот момент надежда умирает в ее глазах, и это разрывает мое сердце надвое, но я продолжаю настаивать на том, что нужно сказать. 

— Все, что это сделает, подвергнет тебя еще большей опасности. Прямо сейчас никто не знает, что ты здесь, как и должно быть, за исключением, Арта. Сейчас я ничего не могу с этим поделать, но мы можем держать это в секрете, насколько это возможно, пока это не будет улажено. Все, что нужно сделать, это направить светящуюся стрелку точно туда, где ты находишься, для любого, кто хочет причинить тебе боль.

— Зачем кому-то знать? — В ее голосе слышится тонкая нить отчаяния, как будто она увидела эту нить надежды и отчаянно пытается ухватиться за нее снова. — Мы не обязаны никому говорить…

— Саша, я… — Я с трудом сглатываю, не в силах придумать, как объяснить ей это так, чтобы не раздавить ее окончательно. — Если я собираюсь занять свое место в семьях, есть вещи, которых от меня будут ожидать. В которых мне, возможно, придется по крайней мере некоторое время подыгрывать. Я не могу быть привязан ни к кому, даже тайно. В этом мире обман не играет роли, если ты просишь об одолжениях, а я буду просить об очень многих. — Я нежно касаюсь ее щеки и вижу, как ее глаза закрываются, дыхание сбивается от прикосновения. — Пожалуйста, скажи мне, что ты понимаешь. Это не… это не то, чего я хочу. Но я не могу оставить тебя без защиты. Это то, о чем меня попросил Виктор, и что, как я знаю, необходимо сделать. Если я этого не сделаю, мы будем предоставлены сами себе, и если с тобой из-за этого что-то случится...

Я беру ее лицо в ладони, наклоняясь, чтобы прижаться своим лбом к ее лбу. 

— Я нашел способ жить со всем, что произошло в моей жизни до сих пор, Саша. Но с этим я не смог бы жить. Пожалуйста, не проси меня об этом. Позволь мне сделать то, что нужно, чтобы защитить тебя.

Она делает глубокий, прерывистый вдох, ее руки поднимаются, чтобы вцепиться в ворот моей рубашки, как будто она не может меня отпустить. Ее подбородок приподнимается, ее губы касаются моих, такие сладкие и мягкие, что боль от потери этого навсегда пронзает меня, как раскаленный нож, разрывая на куски. Еще раз. Только один раз. Я держу ее лицо в своих руках, прижимаюсь своими губами к ее, на них соль, ее слезы и мои смешались воедино, когда я запечатлеваю их в памяти. Я вдыхаю ее, желая запомнить ее запах, ее прикосновения, ее нежную кожу на моей, все, чего я жажду, все, что мне нужно, все, что я люблю.

— Я люблю тебя, — шепчет она мне в губы. — И я благодарна тебе, Макс. И я… понимаю.

Она отрывается от поцелуя, ее рука поднимается, чтобы коснуться губ, по ее щекам текут слезы. 

— Я просто… мне нужно немного времени. Пожалуйста. Спасибо тебе... спасибо, что сказал мне.

Я медленно киваю, проводя губами по ее лбу, когда встаю, одновременно помогая ей подняться. Прикосновение ее кожи к моей заставляет меня похолодеть, но я знаю, что должен сделать. Каждая частичка меня хочет поднять ее и повалить на кровать, раздеть до нитки и погрузиться в нее, но вместо этого я отворачиваюсь.

Я выхожу из комнаты и оставляю ее там.