12

САША

На следующее утро я просыпаюсь в постели Макса. На одно блаженное мгновение это все, что я регистрирую… это и воспоминание о том, как я там оказалась.

После того, как он поцеловал меня в кабинете, мы, спотыкаясь, поднялись наверх, в комнату, в которой я никогда раньше не была, которую Макс занимает этажом ниже моего. У меня не было возможности полюбоваться пейзажем, прежде чем он швырнул меня на кровать, а сам последовал за мной на мягкое, пушистое одеяло, пока мы срывали друг с друга одежду в порыве рук и ртов, так же отчаянно желая друг друга, как и до того, как я забралась на стол.

Он как будто решил, что, сделав это один раз, остаток ночи будет потрачен впустую. Он заставил меня кончить еще дважды своим ртом, широко раздвигая меня и пожирая до тех пор, пока я не залила его лицо своим возбуждением, пока не расслабилась в постели. Затем Макс наклонился надо мной и поцеловал, все еще ощущая на губах вкус моей киски, накрыл мое тело своим и вошел в меня. Это было больше похоже на первый раз, тогда, в Нью-Йорке. Он закинул мои руки за голову, погружаясь в меня снова и снова долгими, медленными движениями, которые заставляли меня дрожать и стонать, умоляя его заставить меня кончить снова.

И он дал мне все.

Макс – это все, что я когда-либо испытывала, но я убеждена, что никто другой не смог бы заставить меня кончить так, как он, что ничто и никогда не могло быть так хорошо, как он внутри меня, идеальные прикосновения, затрагивающие каждую тайную, чувствительную точку, о существовании которой я и не подозревала. Я цеплялась за него всю ночь, пока он заставлял меня кончать снова и снова, растягивая это так долго, как только могла.

Это было больше, чем секс, больше, чем удовольствие, хотя и этого было предостаточно. Это было все, и это только заставило меня еще больше поверить в то, что то, что произошло между нами в Нью-Йорке, не было случайностью, вызванной нехваткой людей или необходимостью для меня выйти на улицу и познакомиться с большим количеством мужчин, чтобы знать, что я не выдумываю все это в своей голове. Что делает то, что я знаю, что должна сказать сегодня утром, намного сложнее.

Где-то посреди ночи мы встали и приняли душ, в этот момент сперма Макса растеклась по моей груди и животу. Я опустилась на него в душе, снова возбудив его, и он трахнул меня у стены, а затем на тумбочке в ванной, наконец, кончив мне в рот, когда я стояла на коленях на полу спальни и глотала его сперму. Он застонал со звуком, который, я знала, я никогда не перестану слышать. Его рука сжалась в кулак в моих волосах, в то время как его член пульсировал у меня между губ, и я хотела продолжать это вечно.

Он был очень, очень осторожен, чтобы не кончить в меня снова, и мне не пришлось спрашивать почему. Он не хуже меня знает, что существует риск, несмотря ни на что, если мы не предохраняемся. Тем не менее, в доме нет ни одного презерватива, который можно было бы взять. Я очень хорошо знаю, что Макс не желает идти и просить охрану принести что-нибудь, что было бы равносильно признанию, что он отказывается от своего обета целомудрия, вместо того чтобы ждать, пока его стены будут рушиться снова и снова, когда он больше не сможет сопротивляться искушению. Я не уверена, что кто-то из нас тоже смог бы переключиться, после ощущения горячего удовольствия от обнаженной кожи, Макса, заполняющего меня без чего-либо между нами.

Кроме того, это не имеет значения, думаю я, лежа там, Макс свернулся калачиком рядом со мной, а я смотрю в потолок. Я не проведу еще одну ночь в этой постели, или он, скорее всего, в моей. Это больше не повторится, а если и повторится, то после нескольких недель мучений, толчков и вытягиваний, Макс все еще будет сопротивляться.

И я должна прекратить попытки вытеснить это.

Рука Макса перекинута через мою талию, прижимая меня к себе, пока я сплю, и мне приходится оглядывать комнату, замечая все мелкие детали, чтобы сдержать слезы, наполняющие мои глаза. Я смотрю на блестящий деревянный пол, покрытый дорогими коврами, голый камин вдоль дальней стены, затейливо вырезанную кровать с балдахином, на которой мы лежим, и мягкое светло-голубое пуховое одеяло, укрывающее нас. Я впитываю столько, сколько могу, пытаясь думать о чем угодно, кроме неизбежного момента, когда Макс проснется и сон прошлой ночи закончится.

Я люблю тебя, думаю я, глядя на него, сопротивляясь желанию прикоснуться к нему, запустить пальцы в его волосы. Любое прикосновение может разбудить его, а я этого не хочу. Я хочу лежать так как можно дольше, ощущая, как его тепло проникает в мою кожу, представляя, что так могло бы быть каждое утро, а не только сейчас.

Слишком скоро он шевелится рядом со мной, его глаза медленно открываются, ярко-карие в свете утреннего солнца. Во всех моих фантазиях это был бы момент, когда он наваливается на меня сверху, медленно целует, его твердый член скользит в меня, наполняя меня сладко и медленно. Но это невозможно, и я это знаю. Наш вчерашний разговор вспоминается мне мучительными обрывками с тех пор, как я проснулась, и я полна решимости быть первой, кто скажет что-нибудь этим утром. Вот почему, когда он открывает рот, чтобы заговорить, я поднимаюсь, немного отстраняя его, когда заговариваю первой.

— Прости, — тихо говорю я, натягивая простыню на свою обнаженную грудь и скрещивая на ней руки. — Я настаивала прошлой ночью, хотя знаю, что должна была уйти. Я делала то, что, как я знала, не позволило бы тебе отвергнуть меня. Теперь я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы знать на какие кнопки давить, а мне не следовало этого делать, я чувствую, что манипулировала тобой.

Мои глаза горят от слез, но я упрямо не позволяю им пролиться. Я знаю, что Макс был такой же частью прошлой ночи, как и я, что он мог бы сказать "нет" так же легко, как и я, что он был тем, кто вернулся и снова поцеловал меня после того, как убрал следы первого раунда, но я не могу избавиться от ощущения, что я сыграла на его чувствах, на его признании того, что я сделала, что заставило его почувствовать себя таким отчаянно нуждающимся.

— Я знаю, что снова переступила черту, — тихо говорю я. — Я просто хотела помешать тебе причинить себе боль, я не хотела, чтобы мы снова спали вместе, точнее хотела, но я не хотела, чтобы это развивалось в этом направлении. Но как только мы начали…

Еще одна волна воспоминаний о прошлой ночи возвращается ко мне, о моих пальцах, касавшихся рубцов на спине Макса, когда он входил в меня, о его вздрагивании от боли и о том, как я поцеловала его тогда, пытаясь проглотить его боль. Когда я опустилась перед ним на колени после душа и взяла его в рот, я поцеловала рубцы на его боках и бедрах после, мои руки поглаживали его бедра. Я бы сделала все, что угодно, чтобы заставить его перестать страдать.

— Я подталкивала тебя, дразнила, даже когда не хотела этого, и я знаю, что мне нужно приложить усилия, чтобы отступить. Я... — я делаю глубокий вдох, глядя в глубокие карие глаза Макса, наполненные эмоциями, которые я не могу толком разгадать. — Я люблю тебя, Макс. Ничего в этом не изменилось. Но я также люблю нашу дружбу, мне нравится, что ты есть в моей жизни. И сегодня утром я поняла, что, возможно, любить тебя означает признать, что мы не можем быть вместе. Я поняла, что ты хотел до меня донести, и…

Между нами повисает тишина, густая и тяжелая, и на лице Макса появляется странное выражение.

— Я ценю это, — говорит он наконец, но что-то в его словах звучит более пусто, чем я ожидала. Я говорю себе не вникать в это, когда он садится, простыни собираются вокруг его стройных бедер, и я заставляю себя не смотреть вниз, не пялиться на его мускулистую грудь или слабые следы моих губ на его шее и ногтей на его плечах, бугорки под простынями, которые говорят мне, что он по крайней мере наполовину встал после того, как только что проснулся.

Макс проводит рукой по волосам, глубоко вдыхая, как будто пытается сосредоточиться. 

— Как ты себя чувствуешь? — Резко спрашивает он, глядя на меня. — Физически, я имею в виду. Не то чтобы я не беспокоился о том, как ты себя эмоционально чувствуешь, но...

— Болит, — признаюсь я, краснея. — Немного болит. Но в остальном, нормально. Думаю, я оправилась от болезни, если это то, о чем ты спрашиваешь.

Он кивает. 

— Хорошо, это важнее всего. Итак, что ты думаешь о завтраке и той верховой прогулке, которую я тебе обещал?

У меня перехватывает дыхание при мысли о еще одном дне с Максом, еще одном дне, проведенном в том же счастье, смехе и веселье, которые мы всегда разделяем, когда бываем вместе. Вот почему я сказала ему это, напоминаю я себе. Вот почему я положила этому конец, на этот раз, прежде чем он смог сказать что-нибудь о том, как он снова облажался… Чтобы не потерять все.

— Звучит забавно, — мягко говорю я, улыбаясь ему, и Макс отвечает мне тем же, но на его лице я вижу напряжение, даже если не думаю, что он этого хочет. — Давай сделаем это.

— Сначала позавтракаем, — говорит Макс, доставая мое платье и протягивая его мне. — Встретимся внизу минут через пятнадцать или около того.

Он поворачивается ко мне спиной, и вот тогда до меня по-настоящему доходит, что я натворила, эта часть наших отношений снова с дрожью прекратилась. Он бы сказал это, если бы я этого не сделала, говорю я себе, но от этого не становится менее больно, потому что я знаю, что Макс смотрит в сторону, чтобы не видеть меня обнаженной, и что он просит меня уйти, чтобы он мог одеться. Если бы мы были обычной парой, это не имело бы значения. Но это не так, так что это имеет значение.

— Увидимся внизу, — говорю я так бодро, как только могу, накидываю сарафан и сбегаю по лестнице, чтобы подняться в свою комнату.

Я одеваюсь для верховой езды: джинсы, свободную хлопчатобумажную футболку и ботинки, собираю волосы в высокий хвост, и стараюсь не думать о Максе этажом ниже, голом в своей комнате, и не гадать, думает ли он то же самое обо мне.