— Успеешь, ты каким поездом-то?

— Я по делу тут, машиной доберусь.

— Значит, недалеко?

— Рядом.

— Сижу я, авиация, посматриваю на своего Мефистофеля и говорю ему: «Подскажи, дружище, что мне делать, старина». Зато патруль знал, что делать. Он вынырнул из-за кустов и радостно, как мне показалось, воскликнул: «Вот он где, голубчик». Два здоровенных парня подцепили меня под мышки, подвели к машине с фургоном — раз туда... И в комендатуру. А оттуда прямым путем в госпиталь.

— Что же с ногой было?

— Треснула большая берцовая. Вот так-то, авиация.

Сашка хотел налить себе «Бурковки» номер два», но тут в зал вошел майор и крикнул:

— Эй, Мефистофель, на поезд!

Сашка встал, поправил фотоаппарат, закрыл бутылку пробкой, сунул в полевую сумку.

— На досуге пригодится, — сказал он и хихикнул. — Ну, авиация, будь здоров. Увидимся, я заскочу к вам. Саша Кротков расскажет еще одну историйку, как он от бабушки и дедушки ушел, от человека с повязкой убежал... — Кротков приложил к фуражке руку, поклонился Галочке, сказал всем ауфвидерзеен и направился к выходу, попыхивая трубочкой с Мефистофелем.

Когда Прохор вышел в сквер, часы показывали без четверти шесть. Присел на скамейку, задумался о Сашке, представил его побег от патруля: «Вот чудак, сиганул в окошко, а там высота метра два с половиной... И эта «Бурковка» номер два» вместо сельтерской... Придумает же наш брат!»

Прохор посмотрел на привокзальные часы. Стрелка прыгнула ровно на шесть.

«Сейчас должна прийти, — подумал Новиков, вставая. — А вот и она». Прохор пошел навстречу Бригитте.

— Умеете держать слово, — сказала Бригитта, подавая руку. Прохор заметил на ее длинных ноготках свежий бледно-розовый маникюр.

— Здравствуйте, — сказал Прохор.

— Какой у вас план? — спросила Бригитта.

— Вы обещали показать укромный уголок, — ответил Прохор.

— О, да... Я позабыла. — Бригитта взяла Прохора под руку. — Есть такой уголок недалеко от города. Я думаю, вам понравится. — Девушка остановила такси. Шофер, косясь на нее, что-то буркнул по-немецки. — Садитесь, пожалуйста, — предложила Бригитта Прохору.

Она сказала, куда ехать, и старенький, видавший виды автомобиль, фыркнув, помчался по извилистым улицам города, вдоль неширокого быстротекущего канала.

Через четверть часа они остановились возле одноэтажного дома, над главной дверью которого висела выгоревшая от солнца и дождей вывеска: гасштет «Добро пожаловать».

Прохор и Бригитта вошли в гасштет, заняли местечко в уголке, заказали лимонада.

— Вы довольны? — спросила она.

— Зер гут, — ответил он. — Тихо, уютно. Я бы сказал, типичный немецкий кабачок.

— А какие бывают у русских? — Бригитта потянулась к пачке с сигаретами. Прохор опередил ее, взял пачку и предложил девушке. Чиркнул зажигалкой, Бригитта закурила.

— Да, какие гасштеты бывают у русских? — вновь спросила она, зажав сигарету своими длинными, изящными пальцами.

— У нас, Бригитта, не принято проводить время, как у вас называют, в гасштетах. Не потому, что их нет. Они есть, правда, не столько. У вас на каждой улице да и в деревнях гасштеты. А у нас праздники отмечают, как говорят, дома. Соберутся у кого-нибудь в хате этак семей десять — двенадцать, заставят столы пирогами, студнем, огурцами, капустой, выпьют по чарке, по второй, и заходит ходуном изба от пляски и песен. Хорошо у нас пляшут, Бригитта, и поют хорошо — многоголосо, протяжно, а то и лихо, с присвистом. Ну, а что касается гасштетов, то в них редко ходят. Не принято у нас, и все.

— Это, по-моему, не совсем хорошо, — заметила Бригитта. — Хозяйкам отдыха нет. У плиты возятся, пожалуй, больше, чем в будни.

— Может быть, вы и правы. Работы хватает. Но тут есть и другая сторона. Хозяйки находят удовлетворение. Они гордятся: смотрите, мол, как я умею принимать гостей.

— А если хозяйка неумеха, тогда как? — спросила Бригитта и затянулась сигаретой.

Прохор улыбнулся:

— Бывают, конечно, и такие. Что тогда? Одиночками сидят, потому как стесняются к себе людей приглашать. Ведь злые языки потом по всей округе разнесут, какая она никчемная баба.

Бригитта звонко рассмеялась, сощурив свои большие карие глаза. А Прохор продолжал:

— Я знаю, был у нас такой случай, Бригитта. Деревенский парень женился на городской дивчине. Привез ее на праздники в деревню, познакомил с родными. Мать его и говорит: «Молодец, сынок, помощницу мне привез. Ну-ка, невестушка, берись за дело». И поручила ей пироги стряпать. Конечно, девушка тесто поставила, пироги смастерила, а вот как испечь их — убей не знала. В наших деревнях пироги пекут в больших печах, русскими они называются. Чтобы испечь в них пироги, надо умельцем быть.

Ходит эта невестка час вокруг печи, ходит другой и не знает, как к ней подступиться. Парня-то сумела быстро обработать, а печку — ну никак! Свекровь же изредка поглядывает на невестку и улыбается про себя: привез, мол, помощницу сынок, ничего не скажешь.

Наконец решилась невестка на последний шаг. Открыла печку, натолкала туда дров, разожгла. Опять ходит, как кошка вокруг горячей каши: что делать дальше, думает. Спросить не решается. Гордая, городская. Посмотрела в печку, дрова прогорели. Значит, пора. Да, пора. И давай прямо на угли да на неподметенный под пироги швырять.

За этой-то операцией и застала ее свекровь. «Стой, — говорит, — проказница, голодными всех на праздники оставишь». Взялась сама и выпекла такие пироги, что всем на удивление.

А когда пришли гости, свекровь похваливала: «Вот какие сладкие, румяные, пышные да вкусные пироги испекла наша невестушка». Гости ели пироги и тоже нахваливали молодуху: «Да-да, ко двору пришлась».

— Я бы со стыда сгорела, — смеялась Бригитта, — а ей хоть бы что.

— Хоть бы что! На второй день невестушка-то рано утречком собрала свои вещички, уложила в чемоданчик и, чтобы никто не видел, махнула на вокзал, в город. — Прохор тоже смеялся. — И осиротел наш деревенский парень, говорят, до сих пор бобылем живет. Ну а про невестку эта легенда ходит, передается из уст в уста. Так что не выходите замуж за деревенского, — пошутил он.

Бригитта сверкнула глазами.

— Ох, напугали!

— Вы смелая?

— Да!

— Это хорошо, когда человек смелый, — сказал Прохор.

На улице темнело. Хозяин гасштета Петкер бегал по залам, опускал жалюзи на окнах, включал свет. Была суббота, и он ожидал, что придет много гостей. Петкер подбежал к окну, у которого сидели Прохор и Бригитта, как-то неестественно улыбнулся, с шумом опустил жалюзи, метнулся в конец другого зала. Прохор поглядел ему вслед. Тут же заметил в дверях русского офицера, в гимнастерке, в фуражке без звездочки, с ружьем за спиной. Его поджарое тело было перехвачено широким патронташем, из которого виднелись, сверкая, кольца латунных гильз. Вместительный ягдташ был пуст.

— А-а, Костя, здравствуй, — пропел подбежавший к офицеру Петкер и сунул ему маленькую пухлую руку. — Проходи, проходи.

— Привет, Петкер, — по-свойски сказал Костя и, сняв ружье, ягдташ, передал хозяину. — Не бойся, не стреляет: не заряжено.

Петкер отнес ружье и снаряжение за перегородку, проводил Костю за стол.

— Кружку пива? — спросил Петкер.

— Как всегда, — махнул рукой Костя, уселся на стул поплотнее, закурил.

— Хорошая охота? — спросил хозяин, принеся заказ.

— Охоты нет. Еще присматриваюсь, Петкер. Видел крякв. Но стрелять ферботен, запрещено.

— Будут кряквы, заходите. Приготовлю. Закусочка выйдет — деликатес.

— Хорошо, — сказал Костя и с хрустом откусил сосиску. — А это кто? — спросил он Петкера, кивнув на Прохора и Бригитту.

— Не обращай внимания, Костя. Пусть щебечут.

— Устал, Петкер, километров тридцать вдоль канала отмахал.

— Ничего, зато осенью...

— Как ворон поживает? Стоит, говоришь? Пусть стоит и украшает жилище моего немецкого друга. А здорово я его тогда смахнул. Чуткий, дьявол. Шагов на четыреста не подпускал. Раз — и взлет...

Петкер хлопнул по спине Костю и убежал к стойке.

В гасштет вошла компания немцев. С ними Пауль Роте и Кока. Они заняли столик рядом с Прохором и Бригиттой.

— Вот так встреча! — распростер руки Пауль и двинулся к Новикову. Прохор встал, пожал руку Паулю. Бригитта тоже встала и, покраснев, сделала реверанс. Поздоровался и Кока.

— Кока пригласил повеселиться. Говорит, здесь хорошо, тихо. А я, признаться, ни разу не был, хотя весь век живу в этом городе. Ну, как дела, Прохор? — спросил Пауль.

— Видите, с хорошенькой девушкой сижу, Онкель, — значит, дела идут неплохо, — пошутил он. Бригитта немного смутилась.

— Лучшая наша работница, — улыбнулся Пауль. — Но не буду вам мешать, друзья. — И отошел к своему столу.

Пауль и Кока, закурив сигареты, ждали, пока Петкер принесет пиво. Разговор не клеился. Кока, как всегда, о чем-то немного грустил. Роте думал о Бригитте. «Кто же ей подсунул эту злосчастную листовку о Гюнтере и русских? — Пауль перебрал в уме всех рабочих цеха. — Катрин? Эта не может. Герда? Вертихвостка. Любит поскалить зубы. Но вряд ли решится на такое дело. Фрау Краузе? Ого, майн гот! Неужели старая калоша на это способна? Часто ворчит, блюдет, так сказать, немецкий дух, беззлобно поругивает Катрин и Герду за то, что, мол, встречаются с русскими. Краузе... Но может ли она совершить подлость?»

Пауль поднял глаза на Коку, внимательно посмотрел на него: на лбу Коки залегли глубокие складки, седая шевелюра поредела. «А ты кто такой, Кока? Какими ветрами тебя сюда занесло? Говорят, из русских. В войну был переводчиком. Русские тебя помиловали. Теперь работаешь рядом со мной, под моим началом. Но кто ты, Кока? Чем ты дышишь, чем живешь?»

Петкер почему-то долго не приносил заказ. Кока не вытерпел, побежал к буфетной стойке, поторопил хозяина. Петкер нахмурился. «Невесть какие гости, подождете» — можно было прочитать на его лице.