Глава 28

Маша звонила каждый день. Иногда по два раза. Спрашивала, как он живёт, не мучает ли совесть? Сначала Витя отвечал, что живёт прекрасно, ни от чего не мучается, а она может передать Лизе, что та может приехать, если хочет. Одна.

Он даже переводил ей деньги для Лизы. Он ведь не сволочь, понимает, что та без средств. Маша соглашалась, что не совсем сволочь, но всё же ребёнку нужна полноценная семья. Спустя пару месяцев она довела его до того, что он швырнул телефонный аппарат о стену. Звонки естественным образом прекратились, и Витя задышал спокойней.

На новой работе в институте завкафедрой хвастался новинкой, сотовым телефоном, похожим на небольшой кирпич с длинной антенной. Теперь не обязательно быть привязанным к домашнему телефону. Красота!

— Эта красота полсумки занимает, весит кило, кучу денег прожирает да ещё к тому же теперь ни от кого не спрячешься, везде достанут, — мрачно констатировал Витя. Хорошо, что у него такого нет, а то бы Маша покоя бы не давала.

Он много думал потом, как его угораздило вляпаться в эту историю. Бесконечное количество раз он перебирал в уме всех своих родственников, выискивая среди них инвалидов и не находя ни одного, вздыхал с облегчением. Значит он не виноват. Дело не в нём. Но какой позор! Ведь каждому не объяснишь, не нарисуешь родовое древо. Витя с ужасом представлял себя идущим по улице с девочкой. Ему казалось, что все до единого будут смотреть на него, кто-то с осуждением, кто-то с брезгливостью, а некоторые с жалостью. Ещё не известно, что из этого хуже. Не важно будут они говорить или нет. В любом случае это пострашней школьных обзывательств.

С содроганием он думал о том, что Лиза может приехать не одна. Тогда уже не отвертишься, не сделаешь вид, что не имеешь никакого отношения к её ребёнку. Но Лиза не приезжала, и Витя начинал забывать и о ней и о собственной дочери. Лишь время от времени посылал деньги Маше, а она исправно их получала.

В тот день он снова надел красные ботинки, отыскал в шкафу зелёную рубашку и отправился в институт. Солнце светило, птички пели, а он чувствовал себя так легко как никогда прежде. Лекции пролетали на одном дыхании. Казалось, жизнь начинает сиять яркими красками, обещая счастье, а главное — свободу.

В середине дня Михаил Фёдорович спустил Витю обратно на грешную землю.

— Тебя там с собаками разыскивают, — сообщил он. — Девушка. Курочкина её зовут.

— Цыплёнкина, — машинально поправил Витя.

— Может и так. Телефон оборвала. Перезвони.

Старик подвинул к нему аппарат.

— Звони-звони!

Витя снял трубку, послушал гудки.

— Я номера не знаю.

— Вот, я записал, — Михаил Фёдорович любезно подал ему обрывок бумаги с неровными цифрами.

Витя неслышно выругался. Говорить с Машей ему не хотелось. Михаил Фёдорович стоял рядом, дышал в лицо луком.

— Отойду, — внезапно сказал он. — Не хочу мешать.

И отошёл на пару метров. Немецкая кафедра в то время занимала более просторное помещение с несколькими столами. Михаила Фёдоровича чрезвычайно заинтересовала стопка документов, сваленная на подоконнике. Витя набрал номер в надежде, что Маши нет дома.

— Алло! — раздалось в трубке. Конечно, куда ей деваться! Небось торчит безвылазно в квартире.

— Что ты хотела?

— Витя, здравствуй! — Машин голос дрожал.

— Что случилось? — повторил он.

— Лиза...

— Я кладу трубку!

— Послушай! — Маша всхлипнула. — Я так боюсь. Она такие вещи говорит. Говорит, что жить не хочет, что всё зря, что невыносимо...

Витя фыркнул:

— Цирк с медведями!

— Да нет же! Я и дневник её читала.

— Она ещё и дневник ведёт? Слушай, а от меня ты что хочешь? Я не психиатр.

Маша помолчала, потом вздохнула и произнесла:

— Витя, приезжай, пожалуйста! Поговори с ней. Просто поговори! Объяснись! Не захочешь оставаться — не надо! Просто я так боюсь.

Она всхлипнула, собираясь заплакать. У окна закашлял Михаил Фёдорович. Если бы не он, Витя давно бы бросил трубку.

— Не могу, — ответил он. — У меня работа.

— Я тебя отпускаю, — отозвался Макарычев. — На три дня. Хочешь на пять. Спокойно займёшься своими проблемами.

Витя снова выругался, уже громче. Интересно, что она успела наплести старику?

— Хорошо, — сказал он. — Завтра приеду.

На следующий день, выходя из поезда, Витя сто раз пожалел о своём согласии. Не хотелось видеть ни Лизу, ни Машу, ни тем более ребёнка, имя которого он пытался забыть. Маша встретила его у вокзала, потная, запыхавшаяся с растрёпанными волосами, будто вспомнила о его приезде в последний момент и всю дорогу от дома бежала, боясь не успеть.

— Пойдём быстрей! — задыхаясь произнесла она. — Лиза не отвечает. Закрылась в квартире и молчит.

— Кто сказал, что она там? — ответил Витя, а про себя подумал, что это видимо хитроумная игра, в которую его втягивают всеми доступными способами. Неужели, он и в самом деле им так нужен?

— Свет горит, — парировала Маша. — Ну, пойдём же!

Он не двинулся с места.

— А где... — слова застряли у него в горле.

— Сонечка с моей мамой, — поняла невысказанный вопрос Маша. — Так ты идёшь или нет?

Подъездную дверь заклинило.

— Плохой знак, — решила Маша.

— По моему, это значит то, что нечего нам здесь делать, — Вите хотелось развернуться и уйти. Ну, что за дурацкая причина! Свет горит, никто не отвечает. Ушла и забыла выключить, а они тут двери ломают.

Спустя добрых полчаса удалось попасть внутрь. Лампочка в подъезде не горела, пахло тушёной капустой, мочой и собачьей шерстью. Маша буквально взлетела на третий этаж (с её-то комплекцией!) и принялась жать на кнопку звонка.

— Не открывает! — сообщила она подошедшему Вите.

— Нет никого, вот и не открывает. Она тебе ключ не давала?

Маша покачала головой. Витя вздохнул и выудил из кармана связку. Ключ от Лизиной квартиры так и остался у него. Снимать его с кольца было неудобно. К тому же он, большой и тяжёлый, служил отличным брелоком.

— Проникновение в чужое жилище, — пробормотал Витя, распахивая дверь, окинул взглядом коридор и остановился на пороге как вкопанный.

— Не входи! — прохрипел он пыхтевшей сзади Маше.

Ему долго потом будет сниться красная туфелька, тонкая и такая хрупкая лодыжка с мертвенно-бледной кожей, распахнутые остекленевшие глаза и кровь. Кровь на краю унитаза, на белом кафеле, на тёмных волосах. Рядом с вытянутой рукой пузырёк с таблетками.

— Лиза! — позвал он. Как будто она могла его услышать.

— Лиза! — крикнул он громче, подавив желание дотронуться до неё, встряхнуть за плечи, разбудить. К горлу подступила тошнота.

— Да что там случилось? — Маша отодвинула его в сторону. — Лиз, вставай давай! Мы пришли! Лиз? Хватит дурака валять!

Маша наклонилась, дотронулась до плеча подруги и тут же дёрнулась словно от удара током.

— Нет, — прошептала она, зажимая рот. — Это неправда. Неправда. Всё не так. Всё должно было быть не так.

И зашлась в истерическом смехе. Витя отступил к двери. Пытаясь собраться с мыслями, шагнул в кухню. На столе лежал лист бумаги, заполненный аккуратным Лизиным почерком: не могу больше жить... виноват Витя... жизнь кончена...

Он схватил листок, скомкал и сунул его в карман. На полу привалившись к стене билась в истерике Маша.

— Всё должно было быть не так, — повторяла она. — Должно не так...

Она всё повторяла и повторяла эти слова. Витя вышел в подъезд, вдохнул затхлого воздуха, вернулся в квартиру, вызвал скорую и милицию. Маше сделали укол успокоительного и увезли в больницу, а его после короткого формального допроса отпустили на все четыре стороны.

Следующие три дня Витя пил. На четвёртый приходил в себя, а уже на пятый как ни в чём не бывало явился на работу.

— Всё в порядке? Уладил свои дела? — спросил Михаил Фёдорович.

— Всё отлично, — соврал он.

Жизнь вернулась в прежнюю колею.