Глава 29

Машина мама утверждала, что в жизни полно случайностей, от которых никто не застрахован. В детстве Маша ей верила, но позднее, став взрослой, она поменяла своё мнение. Прочитанные книги по эзотерике убедили её в том, что всё в мире взаимосвязано. Увлечение неведомым прошло, чтобы проявиться вновь после самого трагического происшествия в её жизни.

Проклятая заклинившая дверь всё не выходила у неё из головы. Что если именно она виновата в случившемся. Если бы заранее предугадать, предотвратить, не тратить драгоценные минуты. Что если бы тогда Лиза осталась бы живой? Глупости! Дверь наверняка ничего не решала.

Что же тогда? Что если сама Маша виновата во всём? Не стоило делать аборт. Тогда она бы не стала уговаривать Лизу оставить ребёнка, Сонечка бы не родилась и ничего этого не было бы. От осознания собственной вины хотелось выть в голос.

— Всегда виноват тот, кто решился на самоубийство, — возражала мама, не верившая ни в какие вынужденные обстоятельства в том числе в доведение до самоубийства. — Каждый ответственен за свою жизнь. Точка.

Вот только мама не владела всей информацией. Она не знала про то, что Маша так отчаянно отговаривала подругу от аборта по одной простой причине: она не хотела, чтобы Лиза мучилась потом угрызением совести, как до сих пор мучилась сама Маша. И самое главное: мама не знала, что на самом деле Лиза умирать не собиралась. Буквально месяц назад она устроилась на работу в частный лицей, в чём ей несказанно повезло: в лицее долго не могли найти учителя немецкого, потому на отсутствие опыта у Лизы просто закрыли глаза.

У Маши тем временем жизнь стремительно покатилась вниз. Погружённая в воспитание ребёнка, она то и дело отказывалась от новых переводов и в конце-концов лишилась работы. Если бы не мама, идти ей по миру с протянутой рукой. Кое-что подбрасывала Лиза, Витя исправно присылал свою долю. Можно было жить, не шикуя. Только вот сил, моральных и физических становилось всё меньше.

— Сонечку нужно водить к врачам, — заикнулась как-то Маша.

— Я не могу, — тут же отговорилась Лиза. — У нас знаешь, как строго? Уволят — глазом не моргнёшь! Давай ты будешь с ней ходить! Я доверенность напишу или что там надо? У тебя же мать в опеке работает. Пусть она устроит.

Мама устроила, и Маша со всем рвением, на которое только оставались силы, принялась обследовать девочку.

— Давай съедимся! — предложила она подруге. — Зачем таскать ребёнка туда-сюда.

Так они стали жить вместе. Но очень скоро Лиза звонила и говорила, что вечером после работы поедет к себе. Ей хочется отдохнуть.

— Хорошо, — соглашалась Маша, которой хотелось отдохнуть никак не меньше. Вот только бежать было некуда. Хорошо ещё в выходные приезжала мама, иначе было бы совсем невыносимо.

В то воскресенье Лиза заявилась ни свет ни заря, возбуждённая с счастливой улыбкой. Она сказала, что у неё есть план. Накануне она ездила к матери, делала последние приготовления, и теперь можно приступать к его выполнению.

Маша ничего не поняла и спросила, больше из вежливости, чем из реального интереса:

— Как бабушка?

— Жива, бодра и весела! Только не соображает ничего.

Лиза порылась в сумке и достала небольшую баночку.

— Вот, её таблетки стащила. Будем Витю возвращать.

Понимание к Маше так и не пришло.

— Ты его до сих пор любишь? — поинтересовалась она.

— Нет конечно!

— Тогда зачем возвращать? И как ты это собралась делать?

— Послушай, — начала объяснять Лиза. — Мне этот Витя до лампочки. Вот только он жизнь мне испортил. Как и ты, кстати.

— Я? — поразилась Маша. — Как я...

— Да ладно! Я на тебя не сержусь. Если только чуть-чуть. Ведь это ты меня уговорила оставить ребёнка. Плакала, умоляла.

— Я не хотела, чтобы твоя жизнь превратилась в ад, — прошептала Маша. — Это же убийство. Знаешь, после такого жить не хочется.

— Ты-то откуда знаешь? — Лиза замерла, вгляделась в лицо подруги. Потом вдруг расслабилась, засмеялась. — Да нет, тебе откуда знать. Ты мужика-то голого хоть раз видела? Вживую?

Она засмеялась. Признание застряло у Маши в горле.

— Ладно. О Вите. Этот козёл всё испортил. Понимаешь? Я же из-за него девчонку забрала. Ещё в роддоме хотела отказаться, а тут он, завёл свою шарманку: откажись да откажись!

— Так в чём проблема? Он же тоже её забирать не хотел.

— А в том, Маша, что у меня принцип. Помнишь? Никому не подчиняться. Уступишь в мелочи, и из тебя начнут верёвки вить. Понимаешь? Я сама должна была отказаться. Сама! А не потому что он меня заставил. А вот теперь я сделаю всё, чтобы он вернулся. И вот тогда уже я его брошу, но так, чтобы мало не показалось, что бы всю жизнь потом его чувство вины грызло. Понимаешь?

Маша не понимала. Зачем усложнять то, что на самом деле выеденного яйца не стоит? Выдумывать сложные комбинации ради принципа, которого никто и не поймёт и не заметит? По мнению Лизы план был прост. Инсценировать попытку самоубийства, в предсмертной записке обвинить Витю и сделать так, чтобы именно он обнаружил почти бездыханное тело. Им завладеет чувство вины, и он тут же окажется в крепких Лизиных руках. И тогда уже она начнёт вить из него верёвки.

Машу волновали детали. Ещё моральный аспект. Но детали всё же больше.

— Я не стану пить таблетки, — уверяла Лиза. — Ну, может, одну глотну для реалистичности. Остальные в унитаз высыплю. Скажешь ему, что ключа нет. Пусть своим открывает. Если он свой выбросил, то ты всегда сумеешь «отыскать» запасной. Вспомнишь, что он у меня под ковриком лежит. Ерунда.

— Что если он к тебе не вернётся?

— Вернётся. Я его как облупленного знаю. Но если вдруг нет, что вряд ли, то вина его точно изведёт. Поверь! Да ты не бойся! Всё нормально будет! Потом, как всё закончится, девчонку у себя оставишь навсегда. Я подпишу, что надо. А не хочешь, в детдом отдай! Мне всё равно.

Звучало так просто. Просто и жестоко. Маша корила себя за то, что приложила руку к смерти подруги. Не нужно быть детективом, чтобы понять, что именно произошло в тот злополучный день. Цепь случайностей. Или всё же закономерностей?

Во-первых, дверь. Не подъездная. Дверь туалета. Лиза всегда открывала её нараспашку и не закрывала. Дурацкая привычка. Машу напрягал вид унитаза, а Лизу подобные мелочи не волновали.

Во-вторых, ковёр. Точнее два кусочка ковролина, лежавшие в коридоре внахлёст. Об этот дурацкий ковролин всегда спотыкались. Маша словно наяву видела, как Лиза идёт высыпать таблетки в унитаз, цепляется за край мыском туфли и падает. Будь дверь туалета закрыта, она бы отделалась обыкновенной шишкой.

Выходит, никто не виноват? Лишь цепочка случайностей? Или сама Лиза? Или Маша, отговорившая от аборта? Или Витя, сбежавший от больного ребёнка? Маша не могла отыскать ответа.

В конце-концов она снова позвонила Вите. Несмотря на то, что мама помогла оформить опеку над девочкой, у Сони всё-таки был отец. И у него должен быть шанс воссоединиться с ребёнком.

— Мне нужно с тобой поговорить, — сказала Маша.

— О чём? — Витя тяжело вздохнул. На заднем фоне слышались голоса. Кто-то отчётливо произнёс: «У меня два окна в среду! Безобразие!»

— Приезжай! Это не телефонный разговор.

Он снова вздохнул:

— Не могу. У меня работа. Говори сейчас!

— Я тебе билет куплю.

— Да есть у меня деньги!

Два дня спустя они стояли на лестничной клетке, в квартиру Витя заходить отказался, и Маша пыталась убедить его забрать себе Соню.

— Не получается? Да? — он пытался спрятать боль за ехидством. — Поигралась и хватит? Тебе, значит, тяжело, а другим легко будет?

— Вить, ты не понял...

— Чего не понял? Что ты хочешь навязать мне эту девчонку? Жизнь испортить?

Маша стояла, опустошённая и непонимающая.

— Это же твой ребёнок!

— Я его не хотел! Такого не хотел!

— У неё есть имя, — прошептала Маша. — Её зовут Соня.

— Пойми же наконец, — говорил ей Витя. — У нас же всё случайно произошло, мы не хотели. Это же ты истерики закатывала, требовала рожать. Получи и распишись! А мне не надо. Ну, я же понимаю, что тебе тяжело. Отдай государству. Он лучше позаботится, у него есть ресурсы. Если тяжело.

— Мне не тяжело! — решительно произнесла Маша.

— Тогда какого чёрта ты устраиваешь этот спектакль?

Ещё пару минут они стояли молча. Маша никак не могла осознать услышанное.

— Витя, — сказала она почти неслышно. — Пожалуйста...

— Мне не нужен хомут на шею! — закричал он. — У меня вся жизнь впереди! Я жить хочу, а не тащить на себе эту ношу!

— Витя, пожалуйста. Хотя бы на время. Не навсегда.

Она была убеждена, что несколько месяцев вместе с Соней пробудят в нём любовь. Он ведь просто её не видел, откуда же ему знать, какая она замечательная.

— Дура! — сказал словно выплюнул. — Может, мне ещё на тебе женится?

И тут Маша всё поняла.

— Как же вы меня достали! — выкрикнула она в сердцах. — И ты и Лиза! Что ж вам не живётся нормально! Принципы дурацкие! Завихрения в мозгу! Всё что-то крутите, вертите, выдумываете! Думала, что я замороченная, так вы меня переплюнули! Не понимаю я вас!

— Нет больше Лизы, — поправил Витя. — Нет.

И едва не заплакал. Маша закрыла рот рукой, чтобы не закричать. По её щекам потекли слёзы. В этот момент дверь квартиры открылась, и на пороге возникла высокая полная женщина. Витя попятился.

— А, это он! — презрительно произнесла она. — С этим всё ясно. Трус. Так боится, что его обидят, что старается лишних телодвижений не совершать. Только люди всегда найдут за что зацепиться, не убережёшься.

Витя сказал, что она совсем его не знает и судить не может.

— А я наслышана.

— Мама людей насквозь видит, — Маша почти успокоилась. — Я ей верю.

Витя повернулся и побежал. Он бежал и чувствовал небывалую свободу, потому что впереди была целая жизнь, а эти ничего никогда не докажут.

— Пойдём, дочка, — Надежда обняла Машу за плечи. — Плевать на него. Сами справимся.