Глава 2

Брэндон

— Ты знаешь, кто я?

Не знаю, как эти слова вырвались у меня изо рта, и, стоит добавить, тошнотворно дрожащим голосом.

Тик.

Мой внешний фасад дает трещину, и она тянется по земле у меня под ногами.

Тик.

Черная дыра подо мной расширяется, и грязная чернота утягивает меня за ноги, пока я не перестаю их чувствовать.

Тик…

— Хм. А должен? — хрипловатый голос Николая звучит зловеще, что усиливается брызгами крови на его неоновой маске.

Я нахожусь в состоянии повышенной чувствительности с тех пор, как он занял мое пространство, и это неправильно.

Так не должно быть.

Вздох вырывается из моей сдавленной груди, и вместе с ним мои вдохи и выдохи приходят в норму.

Как обычно, я слишком много думаю.

Мне нужно вернуться к тренировкам или рисованию успокаивающих пейзажей, чтобы прекратить этот порочный круг красного на черном.

Или, точнее, черного на мертво-сером.

Я не могу думать. Мысли вызывают испорченные образы, которые я предпочел бы оставить в самом дальнем уголке моего едва бьющегося сердца.

Николай погружает пальцы в волосы на моем затылке, впиваясь в кожу, пока я не начинаю чувствовать его, вместо того чтобы видеть.

— Ответ – да, опрятный мальчик². Я должен знать, кто ты, не так ли?

Волна ярости сковывает мои мышцы, и я позволяю ей захлестнуть меня, когда погружаюсь в нее.

Ярость лучше, чем тошнота.

Ярость, безусловно, гораздо лучше, чем бесконечное тиканье в моем мозгу, как ортодоксальная религия.

Как он смеет говорить со мной таким насмешливым тоном? Я – Брэндон Кинг, и эта фамилия что-то да значит в этом мире.

Но ты – нет. Без фамилии твоего отца ты – никто.

Мой голос скребет по задней части моего горла, как наждачная бумага по стеклу, оставляя сухое, царапающее ощущение.

Я проглатываю внезапный привкус гнили и заставляю себя успокоиться, удяряя Николая по руке.

Он не сдвигается ни на дюйм, как будто его грубые пальцы теперь являются продолжением моего затылка.

— Отпусти, — говорю я или, точнее, приказываю. Я мил и любезен, пока кто-нибудь не переступит черту, что Николай делает с блеском, с тех пор как до смерти удивил меня своим появлением.

— Спешишь куда-то?

— Скорее, не люблю, когда ко мне прикасаются, особенно грязными руками.

Он смотрит на свою вторую ладонь под медленно заходящим солнцем, которое бросает оранжевый отблеск на его растрепанные иссиня-черные волосы. Смотрит на засохшую кровь, как будто забыл о ее существовании, и небрежно пожимает плечом.

— Ты привыкнешь к этому.

Привыкну к чему?

Этот урод под кайфом или что?

Я не удивлюсь, если перед этой чертовой инициацией он нюхал кокаин, как рок-звезда девяностых, и выкурил больше травы, чем фан-клуб Боба Марли.

— Отпусти, — повторяю я твердым голосом и изо всех сил отталкиваю его руку.

Он ослабляет хватку, но не отпускает меня.

Откуда-то из его горла вырывается одобрительное хмыканье.

— Властный. Мне нравится. Но знаешь, что мне нравится еще больше? Твой шикарный акцент. Вопрос. Он звучит так же, когда ты говоришь всякие пошлости?

Я прищуриваюсь. Что, черт возьми, не так с этим придурком? Кто-то ударил его по голове?

— Я повторяю в третий и последний раз. Отпусти.

— Зачем? — он проводит пальцами по линии моих волос, и волна чего-то, что не является тошнотой, пробегает по моим венам ярко-желтыми вспышками. — Мне все нравится.

— А мне нет, — я напрягаю мышцы, борясь с болезненным беспокойством, наполняющим мою кровь. — Ты мне противен.

— Да? — его глаза цвета полуночно-синего неба мерцают чистым садизмом, когда он наклоняется ближе и шепчет: — Это еще лучше.

Его теплое дыхание скользит по моей шее. Я сжимаю челюсти, и мне требуется вся моя сила воли, чтобы отогнать чувство дискомфорта, которое все еще не является тошнотой.

Ни в малейшей степени.

Ощущение распространяется от того места, где его пальцы касаются моего затылка, и заканчивается на мочке уха, где он говорил щепотом.

Мне нужно убираться отсюда. Сейчас.

Я тянусь к земле позади себя и хватаю первый попавшийся предмет, а затем прижимаю его прямо к его лицу.

Он ослабляет хватку на моей шее, и я, не дожидаясь его реакции, вскакиваю и бегу за кусты.

Быстро.

Не оглядываясь назад.

Так быстро, будто у нас овертайм во время игры и победа команды зависит от моей переадчи нападающему.

Это я против извращенного представления о времени. И так было всегда.

Чувство тревоги сменяется выбросом адреналина и врожденной потребностью бежать.

Далеко.

Очень далеко.

Темная фигура почти врезается в меня, и мы оба замираем на месте, прежде чем столкнуться друг с другом.

Красная Маска.

Он держит в руках свою окровавленную бейсбольную биту и смотрит на меня так, словно я насекомое, перебежавшее ему дорогу.

Прилив адреналина медленно рассеивается, и дрожь распространяется по моим конечностям, как лесной пожар.

Прекрати трястись.

Прекрати трястись, чертов слабак.

Прекрати!

Мне почти удается подавить внезапно нахлынувшие эмоции, но чувство отвращения поднимается из желудка к горлу быстрее, чем я успеваю моргнуть.

Характерный запах алкоголя, сигарет, бергамота и металлическая вонь крови окутывает меня.

Нет.

Нет.

Нет.

Я оборачиваюсь, и мои глаза сталкиваются с темными глазами Николая. Они более безумные, чем у ведьмы во время языческих похорон, налитые кровью и наполненные обещанием пролить новую кровь.

Мою кровь.

Не позволяя себе думать об этом, я иду в сторону Красной Маски. Пусть ударит меня этой битой, мне все равно. Может, мне повезет, и я потеряю сознание, а значит, смогу вывести свой мозг из этой ситуации.

— Смотри, я поймал бездомного кота, — грубый голос Николая звучит как спусковой крючок для ночных кошмаров. — Он безостановочно бежал, и, знаешь, у него вспыльчивый характер. Швырнул мне в лицо целую гребаную ветку и чуть не вырубил меня. Люблю таких чертовски дерзких. Их так весело разрывать на части.

Я подхожу к Красной Маске, которая изучает меня с ног до головы, а затем поднимает биту.

Наконец-то.

Дело сделано.

Все кончено.

Я вернусь в мир, где мои пути никогда не пересекутся с этими отбросами человеческого общества…

Что-то тяжелое опускается мне на спину, и я вздрагиваю, когда сильная рука обвивается вокруг моей шеи и почти сдавливает горло.

Я не могу дышать.

Я не могу…

Срабатывает инстинкт самосохранения, я со всей силы бью Николая локтем. Он с таким же успехом мог быть стеной, потому что не только не отпускает меня, но и усиливает хватку.

Паника сковывает мои мышцы, я толкаю его с дикой силой и в какой-то момент даже пытаюсь укусить, но Николай и не дрогнул. Он тащит меня за деревья, мои ноги волочатся по земле, и я открываю рот, чтобы позвать на помощь, даже если это будет еще один проклятый Язычник.

Николай закрывает мне рот другой рукой, прижимая маску к моим губам.

— Т-с-с-с. Мне нужно, чтобы ты заткнулся нахуй.

Мои слова звучат невнятно, как в тех жутких фильмах ужасов, где ботаник умирает первым.

Это я. Я – ботаник.

В последней попытке я переношу весь свой вес назад. Моя мышечная масса не идет ни в какое сравнение с его, но я много тренируюсь.

И бегаю тоже. Больше, чем положено человеку.

Николай теряет равновесие, и я бросаюсь вправо, но мир уходит у меня из-под ног. Он валит меня на землю, и я падаю на живот.

Огромный вес наваливается мне на спину, и Николай лежит на меня, как кирпичная стена.

Я кашляю, напрягаясь, и глубокий вдох заставляет меня вдыхать крошечные частицы грязи. Легкие горят, и я понимаю, что это потому, что он все еще держит меня в удушающем захвате.

— Чертов боец. Джекпот, — его голос отдается эхом, как темные чернила из моих гребаных кошмаров. — Сражайся со мной чаще. Делай это жестче. Сильнее. Быстрее. Я хочу боя!

Я дважды похлопываю его по руке, хрипя и задыхаясь.

У меня кружится голова, а под тяжелыми веками вспыхивают желтые и оранжевые пятна.

— Не будешь драться? — он звучит разочарованно. — Ладно, думаю, ты и не сможешь, пока тебя душат. Если я отпущу тебя, ты будешь хорошо себя вести?

Мои короткие ногти царапают длинные рукава его рубашки, и он хмыкает.

— Хотя меня и так устраивает. Думаю, мне нравится эта позиция.

Унижение разливается по моей крови, как яд, когда ощущение его тела, сжимающего мое, ощущается сильнее, чем нехватка кислорода. Его грудь накрывает мою спину, а колено зажато между моими бедрами. Он навалился на меня всем своим весом, будучи чертовски тяжелым.

Я прижимаюсь к земле, как будто это поможет мне спастись от него. Мрачный смешок раздается у меня над ухом, когда он ослабляет хватку настолько, чтобы я мог дышать.

Но он не делает ни малейшего движения, чтобы освободить меня или оттолкнуть к чертовой матери.

Я с трудом вдыхаю и кашляю от внезапного притока кислорода.

— Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, как чертовски сексуально ты выглядишь, когда борешься за контроль? Я мог бы съесть тебя живьем и не оставить ни крошки, — последнее предложение он шепчет мне на ухо, и меня чуть не выворачивает.

Из кожи.

Из моего проклятого мозга.

Не знаю, откуда у меня берутся силы, но я пихаю его локтем и выползаю из-под него быстрее, чем он успевает моргнуть.

Поднявшись на ноги, я начинаю бежать…

— Я так понимаю, ты не беспокоишься о своем брате?

Я останавливаюсь и медленно оборачиваюсь. Николай стоит на ногах, скрестив руки и склонив голову набок, и беспечно наблюдает за мной.

Вот только в нем нет ничего беспечного. Этого придурка можно назвать только психом.

— Слышал, он по уши в дерьме, — продолжает он. — Я имею в виду Лэндона. Ты ведь здесь из-за него, верно?

Мои глаза под маской расширяются.

— Это ты прислал мне приглашение?

— И ты не разочаровал. Братская любовь одержала победу.

Я бросаюсь к нему и хватаю за воротник рубашки, притягивая так близко, что его грудь сталкивается с моей.

— Где он?

Его рука поднимается к моим волосам, и он хватает их пальцами, дергая за корни, пока моя голова не откидывается назад, а затем смотрит на меня сверху вниз.