Как такое вообще могло произойти?

Он всегда считал, что, так как царство Ляо было основано на ненависти и темной магии, чистый и добрый по своей природе Гу Ман, даже покинув Чунхуа, совершенно точно не свяжет судьбу с этой дьявольской страной.

Но в реальности...

Он прикрыл веки, чтобы не видеть этого человека, с трудом подавил желание сглотнуть вставший в горле ком и, в конце концов, выплюнул два слова:

— Гу Ман...

— Хм?

Мо Си говорил тихо, с трудом контролируя дрожь в голосе:

— Как же низко ты пал...

Стоящий на фоне зарева пожара от догорающих кораблей Чунхуа Гу Ман рассмеялся. Свирепый ветер подхватил длинные черные волосы, когда он, будто красуясь, грациозно раскинул руки:

— А что не так?

Мо Си замер, не зная, что сказать.

— Я чувствую себя великолепно. В Ляо умеют ценить талант. Даже если их темные искусства не всегда честны, смерть не знает что такое справедливость… — Гу Ман указал на окровавленную налобную ленту. — Эта лента на моем лбу принадлежала благородному человеку, который погиб, достойно защищая твою Родину. Однако, сколько бы побед я не одержал, сколько бы трофеев не принес, из-за моего происхождения я никогда не мог даже мечтать повязать ее… Знаешь ли ты, что такое усталость от бесплотных надежд? — Гу Ман горько рассмеялся. — Я так и не смог смириться.

— Эта лента была получена убитым тобой человеком от его предка, который также положил свою жизнь на служение отчизне. Сними ее сейчас же!

Гу Ман с интересом прикоснулся к окровавленной шелковой ленте:

— Неужели? Она была на совсем молоденьком парнишке. Когда мои люди отрезали ему голову, я подумал: эта лента сделана настоящим мастером и выглядит слишком хорошо, чтобы украшать голову мертвеца, поэтому я взял ее, чтобы себя порадовать. Что, тоже хочешь ее?

Он преувеличенно печально вздохнул и рассмеялся.

— У тебя же есть своя такая. Зачем же пытаешься отнять ее у меня?

Мо Си в бешенстве взревел:

— Сними ее!

Голос Гу Мана был слаще меда, но тон — опаснее, чем шипение ядовитой змеи:

— Князь Сихэ, ты один в окружении врагов, почему бы не вести себя чуть уважительнее. Неужели думаешь, что я, тоскуя по нашему прошлому, не посмею убить тебя?

Черный туман сгустился и в его руке появился черный дьявольский штык-нож.

— Сегодня озеро Дунтинху похоронило почти весь флот твоей страны. Мо Си, хоть ты и невероятно силен, но все-таки ты лишь заместитель генерала и не смог повлиять на мнение этого глупого старика, которого сейчас, должно быть, рвет от злости его драгоценной аристократической кровью. Даже сейчас, когда почти все твои люди погибли, ты ведь пришел не для того, чтобы объявить о капитуляции. Ты пришел сюда, чтобы умереть?

— ...

Гу Ман улыбнулся:

— Может, ты, в самом деле, хочешь лечь в одну братскую могилу с солдатами Чунхуа, которые погибли сегодня?

Мо Си не ответил. Он долго молчал, прежде, чем сделал первый шаг навстречу Гу Ману.

Сапоги ступали по пятнам крови, впитавшейся в деревянную палубу корабля. Наконец, Мо Си заговорил:

— Гу Ман, я знаю, что у Чунхуа есть долг перед тобой, и у меня тоже. Ты слишком много сделал для меня, поэтому сегодня я не буду сражаться с тобой.

Гу Ман холодно усмехнулся:

— Почему бы тебе все-таки не попробовать...

— Ты спросил меня, хочу ли я лечь в могилу вместе с теми солдатами, что умерли сегодня. Я готов умереть, если в обмен на мою жизнь ты навсегда покинешь Ляо, — шаг за шагом, он подходил все ближе. — Тогда, я согласен. Моя жизнь… возьми ее!

Улыбка Гу Мана увяла, когда он посмотрел на Мо Си абсолютно черными глазами:

— Я правда могу убить тебя...

Мо Си проигнорировал это заявление. Только внимательно посмотрел на украшающую его лоб окровавленную золотисто-голубую ленту. Затем его взгляд медленно переместился на лицо Гу Мана:

— Тогда убей. Но после этого вспомни… кем ты был в прошлом.

Это была последняя попытка Мо Си вытащить Гу Мана.

Белый орел воспарил с мачты в небеса, его полет отразило лезвие штык-ножа.

Вспышка. Глухой смех, как эхо прошлых дней. Капля крови, как первая слеза.

Холодное лезвие пронзило грудь — разрывая его плоть так внезапно и безжалостно!

— Я же сказал, что могу убить тебя!

Штык-нож все еще был в его теле. Гу Ман на миг замолк, потом вдруг скривился и ухмыльнулся:

 — Кто ты такой, чтобы ставить мне условия? Думаешь, если ты умрешь, я из чувства вины поверну назад? Не будь дураком!

Он посмотрел в небо, потом его взгляд упал на осевшего на палубу Мо Си. Вздохнув, Гу Ман сказал:

— Как генерал, как чиновник и просто как достойный человек, ты не должен так сильно цепляться за память о старых чувствах.

Он медленно наклонился, встал на одно колено и, ухмыльнувшись, с опоры на локоть вытащил окровавленный штык.

Кровь брызнула во все стороны!

Окровавленным острием штык-ножа Гу Ман заставил Мо Си поднять подбородок и посмотреть на него.

— Не думай, что я не понял, что ты задумал. Князь Сихэ, мы с тобой оба знаем, что дело не в том, что ты не хочешь сражаться со мной. Ты поставил свою жизнь против моей совести, зная, что у тебя нет шансов победить меня в открытом поединке.

Ярко-красное пятно на одежде становилось все больше, но в этот момент Мо Си не чувствовал боли.

Он продрог до костей.

Здесь так холодно.

Он закрыл глаза.

«Нет, все не так.

Если бы я мог себе это позволить, то никогда не стал даже думать о том, чтобы сражаться с тобой.

Однажды ты подарил мне свой свет и свое тепло, и эта горячая кровь течет через мое сердце только благодаря тебе.

Без тебя не было бы меня».

— Прости, что разочаровал тебя, — равнодушно бросил Гу Ман.

— ...

— Мо Си, если бы на твоем месте сегодня был я, то уж точно сделал бы ставку на «все или ничего» и бился бы с тобой до смерти. Уж лучше умереть в бою, чем умолять противника повернуть назад. Это слишком наивно даже для тебя... Ты был мне ближе брата, и это последнее, чему я могу научить тебя...

Мо Си помнил, что, прежде чем он потерял сознание, на борт поднялся солдат и закричал:

— Генерал Гу, с северо-востока идет подкрепление Чунхуа! Это флот принцессы Мэнцзэ, посмотрите...

Так и не дослушав, Мо Си, не в силах дальше поддерживать свое тело в вертикальном положении, наклонился вперед и упал на окровавленную палубу.

Эта кровавая битва стала окончательным свидетельством того, что Гу Ман предал Чунхуа и под черными знаменами Ляо вторгся на земли своей родины. Старый главнокомандующий допустил большую ошибку, недооценив его, и армия понесла тяжелые потери. Из десяти тысяч солдат Чунхуа в той битве выжило менее сотни человек. Мо Си не приходил в сознание несколько дней. Когда же он проснулся, то очень ясно осознал...

Гу Ман ударил его ножом в грудь, но не свернул с выбранного пути.

Давным-давно, перед тем как Гу Ман навсегда покинул столицу, он сказал:

— Мо Си, теперь дорога наверх закрыта для меня. Все что я могу, это спускаться вниз до тех пор, пока не достигну самых глубин преисподней.

Произнеся эти непонятные тогда слова, он попросил слугу принести бутылку лучшего вина.

Сняв печать с крышки, Гу Ман сладко улыбнулся и наполнил до краев две чаши: для себя и для Мо Си.

— Выпьем... — чаши звякнули, ударившись друг о друга, хмельной напиток чуть расплескался, и глаза Гу Мана заблестели странным шальным весельем. — Давай выпьем за то, что твой братец[1] Гу Ман отныне собирается стать очень плохим человеком.

[1] употреблено «гэгэ» — что в слэнговом варианте может означать не только старший брат/братец/братишка, но и муженек/бойфренд/парень.

Мо Си тогда только покачал головой, думая, что Гу Ман как всегда подшучивает над ним.

Мо Си знал этого брата так много лет. Сердце Гу Мана было таким мягким, что ему было жаль наступить даже на муравья. Как мог этот вечный ребенок стать плохим человеком?

Но что в итоге? Подчиненные этого «невинного ребенка» убивали его бывших сослуживцев.

А сам этот «ребенок» чуть не убил Мо Си.

— На наше счастье принцесса Мэнцзэ прибыла вовремя, чтобы спасти вас. Этот штык-нож — зачарованное темное оружие Ляо, пропитанное демоническим ядом. Если бы помощь была оказана чуть позже, боюсь, мы не смогли бы вас спасти. На груди останется шрам, и в течение следующих месяцев вам прописан полный покой...

Мо Си слушал слова врача, но не слышал их. Он неотрывно смотрел на повязку на груди. Для его спасения плоть, что соприкоснулась с ядом, была удалена, однако он чувствовал, что вместе с ней было вырезано что-то еще. И теперь в этом месте он чувствовал пустоту, боль, неприятие и ненависть.

Позже Гу Ман пожал плоды своих деяний, когда его вчерашние союзники конвоировали предателя в столицу Чунхуа.

Тогда Мо Си решил, что шрам на его груди, наконец, перестал кровоточить.

Но болеть он не перестал.

Спустя годы, накануне возвращения Северной Пограничной Армии в столицу, не в силах уснуть, Мо Си в одиночестве сидел в палатке. Его рука прикрывала лицо, а кончики пальцев неосознанно стирали стоявшие в глазах слезы.

Он повернул голову, и мерцающий свет свечей на миг ослепил его. Мо Си спрятал в тени свое, будто вылитое из железа, лицо и закрыл глаза.

Гу Ман...

Гу Ман.

Несомненно, Мо Си был хорошим генералом и министром для своей страны. Конечно, он знал, что Гу Ман — мятежник, виновный в измене. Предатель, которого он ненавидит.

Но когда мокрые ресницы закрыли глаза, ему показалось, что он снова видит полное противоречивых эмоций лицо того парня со школьного двора. В те времена, когда его братец был счастлив, он показывал клыки, и его глаза сияли ярче всех звезд на небе.

Светило солнце, а поучения старейшин были такими длинными и нудными. Гу Ман лежал на столе, тайно сочиняя низкосортный бульварный роман. Мо Си со своего места тайно наблюдал, как он витает в облаках, погруженный в мечты о том, как очень скоро сможет порадовать всех своих многочисленных подружек.

В то время они еще не знали, какое будущее их ждет.