Глава 13. Мужун Лянь (18+)

— Надень его на себя! — Мужун Лянь махнул рукой. — Или «уважаемому молодому господину Мужуну» нужно особое приглашение?

Стоя рядом с ним, Мо Си не мог сдержать своего гнева:

— Мужун Лянь, вы заходите слишком далеко. Для использования ограничивающего рабского ошейника требуется разрешение императора...

Гу Ман оборвал его на полуслове:

— Такой ценный подарок! — громко сказал он, заглушая голос Мо Си, и почтительно принял поднос с черным ошейником. — Большое спасибо, молодой государь!

Многие присутствовавшие возмутились было подобному произволу, но Гу Ман просто неторопливо расстегнул застежку ошейника, затем, приподняв свои черные как смоль волосы, надел ошейник и прямо встретил взгляд сидящего напротив Мужун Ляня. Удивительно, но в этих прекрасных глазах было только спокойствие и ни следа обиды.

Мужун Лянь сухо приказал:

— Застегни его.

Не отводя взгляда, Гу Ман поднял руку и, не моргнув глазом, одним щелчком застегнул замок рабского ошейника.

— О! — Гу Ман, как будто открыл что-то новое и любопытное, с большим интересом коснулся своей шеи. — Не большой и не маленький, в самый раз. Точно по мне!

Мо Си недоверчиво уставился на него.

Люди, у которых были хорошие отношения с Гу Маном, также выглядели так, словно вот-вот начнут рыдать.

Но таков уж был Гу Ман. Все важные вопросы, казалось, ничего не значили для него. Даже если бы небеса обрушились на землю, он все равно продолжил бы смеяться и точно попытался бы укрыться ими, как одеялом...

— Мне идет?

Лу Чжаньсин, которому был адресован этот вопрос, просто потерял дар речи.

Тонкий и бледный палец Мужун Ляня погладил уголок губ:

— Выглядит великолепно, — ответил он, но в глазах его появился странный масляный блеск.

Гу Ман искренне ответил:

— Молодой государь, благодарю за вашу щедрость.

— Не стоит благодарности, — взгляд Мужун Ляня затуманился и потерял фокус. Внезапно он поднял руку, и в его ладони появилась сияющая голубая сфера. Гу Ман тут же упал как подкошенный.

— Гу Ман! — испуганно закричал Лу Чжаньсин, но ничем помочь другу уже не мог.

Несколько черных ремешков вылетели из удерживающего рабского ошейника и связали верхнюю часть тела и руки Гу Мана. Излучаемые ими маленькие молнии жалили Гу Мана так сильно, что он забился в конвульсиях.

Но Мужун Ляню этого было недостаточно: его руки сложили новую магическую печать. Когда свечение в его ладони стало красным, из рабского ошейника и ремней, что обвивали это тело с кожей цвета меда, появились шипы. Они глубоко вонзились в плоть, и кровь брызнула на пол.

— Довольно! — Мо Си больше не мог этого выносить. Сквозь стиснутые зубы он выдавил: — Мужун Лянь, к чему эта ненужная жестокость?

— Я учу разуму и дисциплине моего раба. Какое это имеет отношение к господину Мо? — протянул Мужун Лянь. — Это всего лишь дешевый раб, и его смерть не разорит меня. С чего бы отпрыску уважаемой семьи Мо так беспокоиться о нем?

— Это Академия Сючжэнь! Вы нарушаете правила, надевая ограничивающий рабский ошейник на другого ученика. Прекратите немедленно!

Мужун Лянь повернул голову, посмотрел прямо на Мо Си и ухмыльнулся:

— И как вы это себе представляете? Приказываете мне остановиться, и я послушно исполняю ваше повеление? Разве в этом случае я не потеряю лицо? Однако, хотя обычно высокородный молодой господин Мо смотрит на меня свысока, сегодня он так униженно просит меня об услуге. Разве могу я не проявить великодушие?

После многозначительной паузы Мужун Лянь продолжил:

— Однако, не следует ли вам в качестве ответного жеста доброй воли позволить и мне получить выгоду?

В течение всего торга с Мо Си Мужун Лянем с довольной ухмылкой пробовал все новые методы пыток, заложенные в ограничивающем рабском ошейнике, и теперь кровь непрерывным потоком лилась из ран Гу Мана.

Мо Си перехватил руку Мужун Ляня и, в упор посмотрев на него, спросил:

— Что вам нужно?

— Ничего особенного, — Мужун Лянь жалобно взглянул на руку Мо Си, сжимающую его запястье, и довольно хихикнул. — Маменька вечно жалуется, что мое мастерство в бою уступает вашему...

Его прекрасные глаза сузились, когда он прямо взглянул на Мо Си и потребовал:

— Проиграйте мне в ежегодном предновогоднем турнире Академии. Так я смогу несколько восстановить мой престиж.

— … — Мо Си оглянулся на Гу Мана и увидел, что тот, прикусив нижнюю губу, смотрит на него и едва заметно качает головой.

— Я слышал, мой раб очень помог вам, когда вы в последний раз укрощали демонического зверя.

— ...  

— Ну так как, вы согласны?

— Хорошо. Даю слово.

Мужун Лянь улыбнулся и, взмахнув рукой, рассеял магию, воздействующую на рабский ошейник. Гу Ман тут же рухнул в лужу крови. С его обычно изогнутых в улыбке губ больше не сорвалось ни звука.

Мужун Ляню пришлась по вкусу эта картина, и он удовлетворенно выдохнул:

— Не так уж и плохо...

Огонь, охвативший рабский ошейник, наконец, угас.

Мужун Лянь брезгливо посмотрел на Гу Мана и сказал:

— Так и лежи, пока кровь не перестанет течь. Только потом наденешь свою одежду, а то еще и стирать ее придется. Надеюсь, что этот подарок напомнил тебе, кто ты был, есть и будешь, — его глаза были подобны жалам с пчелиным ядом. — Никогда не забывай, как грязна твоя кровь... Помни, кому ты принадлежишь и кому должен быть верен в будущем.

Мужун Лянь был таким подлым и безумным, что Мо Си уже давно испытывал к этому человеку только отвращение. Чего он не мог понять до сих пор, почему в течение двадцати лет Гу Ман следовал за Мужун Лянем, беспрекословно подчиняясь любому его приказу и без жалоб принимая это жестокое обращение.

Гу Мана нельзя было назвать мазохистом. Он был умен, бесстрашен и имел собственное мнение по любому вопросу. Поэтому такая слепая преданность тревожила сердце Мо Си. Он так и не смог понять, что двигало Гу Маном в этих отношениях, и по сей день для него оставалось загадкой, что произошло между Мужун Лянем и Гу Маном в прошлом.

Поэтому, когда Ли Вэй напомнил ему о старых счетах, Мо Си подумал, что это предупреждение определенно было излишним. Князь Ваншу и раньше был крайне мерзким человеком, куда уж хуже? Разве мог он стать еще более гнилым?

Мо Си и предположить не мог, что когда все же встретит этого человека, тот сможет его удивить...

Когда рабочий день закончился, несколько молодых людей предложили пойти в недавно построенную чайную в восточном городе, чтобы пометать стрелы в вазу[1], выпить и расслабиться. Недавно поступившие в распоряжение Военного Ведомства женщины-даосы выразили желание присоединиться к веселью.

[1] 投壶 tóuhú тоуху/ pitch-pot — речь идет о традиционной застольной игре, когда игроки бросают стрелы с заданного расстояния в большую вазу. Победитель определялся по количеству попавших в вазу стрел, проигравшие в наказание пьют спиртные напитки или чай.

— Князь Сихэ, как насчет того, чтобы пойти с нами сегодня?

— Извините, но нет...

— Он снова отверг меня, — одна из девушек поджала губы и прошептала так, что ее слышали все: — Я знаю, что у него есть принцесса Мэнцзэ, но нельзя быть таким упертым и не давать ни единого шанса другим людям.

Прежде чем Мо Си успел ответить, Юэ Чэньцин выскочил из-за спины девушки:

— Эй-эй-эй, князь Сихэ, опять вы за свое? — запричитал он, утешающе похлопав обиженную девицу по плечу. — Что плохого в том, чтобы вместе прогуляться, выпить чашечку чая, покидать стрелы в вазу или что-нибудь еще в том же духе?

Остальные тоже начали улыбаться, некоторые даже подключились к уговорам:

— Вот именно, присоединяйтесь к нам!

— Кидать стрелы в вазу — довольно забавное занятие.

Кто бы мог подумать, что среди этого веселого гвалта вдруг раздастся мужской смех? Этот хриплый и холодный голос мог бы принадлежать призраку, если бы не ясно различимый сарказм, сквозящий в каждом слове:

— Только очень глупые люди будут тратить время на бросание стрел в горшок. Дураки и влюбленные идиоты.

Вслед за этим голосом из полутемного коридора донесся звук шагов.

Мо Си обернулся и увидел человека с зонтиком, поднимающегося по лестнице. Его силуэт был неясен и безрадостен. Словно одинокий призрак в снежную ночь блуждал в поисках дома. Мужчина опустил зонтик и стряхнул с него снег. Подняв глаза и слегка улыбнувшись, он скользнул ироничным взглядом по людям в зале.

— Вот вы все где?

Потрясенные младшие офицеры Военного Ведомства были ошеломлены и вразнобой начали приветствовать вошедшего:

— Князь Ваншу.

— Князь Ваншу, примите мой поклон как знак уважения младшего старшему.

Мужун Лянь.

Человек, который годами был в самоволке, внезапно появился на своем рабочем месте.

После всех этих лет старый хозяин Гу Мана снова стоял перед Мо Си. Все еще слишком женственный и красивый, с этими слишком вытянутыми к вискам бархатными глазами, полный злого обаяния и скрытой за улыбкой враждебности. За эти годы его черты истончились еще больше, лицо стало более заостренным, чем запомнил Мо Си. Однако весь облик князя Ваншу буквально источал ауру высокомерия и властности.

Змеиный взгляд Мужун Ляня скользнул по лицу Мо Си. Мужчина сделал вид, словно только что обнаружил его среди толпы людей и, облизнув губы, расплылся в улыбке:

— О, и князь Сихэ тоже здесь. Прошу прощения, что не сразу заметил вас. Как невежливо с моей стороны. Сколько лет, сколько зим...

Юэ Чэньцин всегда был слишком открытым юношей, стремящимся завязать разговор и дружбу со всеми. Просияв, он радушно приветствовал Мужун Ляня:

 — Старший братец[2] Мужун, как же давно я тебя не видел.

[2] 大哥 dàgē дагэ — старший из братьев, при обращении к другу — старик, братан, чувак; т.е. обращение было довольно фамильярным, особенно для такого человека, как Мужун Лянь.

Мужун Лянь отреагировал на его слова так, будто юноша только что прилюдно пустил газы. Даже не пошевелил глазными яблоками, чтобы посмотреть на него.