Что еще он должен ему? За что испытывает вину? Была ли душа Гу Мана повреждена или нет, сошел ли он с ума или нет, какое это теперь имеет отношение к нему?
Посреди пустой улицы в непроглядной темноте Мо Си замер как вкопанный. Он снова и снова пытался выровнять дыхание, делая глубокие и медленные вдохи.
Годы одержимости одним человеком кончились ничем. Внутри осталась только пустота.
Он больше не мог контролировать дрожь тела. Внезапно в его ладони вспыхнул огненный шар. Собрав весь свой гнев, Мо Си вложил его в огонь и с силой швырнул огненный шар в реку. С громким ревом огонь встретился с водой и с шипением превратился в облако синего дыма[3].
[3] 青烟 qīngyān цинъянь — синий дым; дьявольский/призрачный/магический дым.
Гу Ман подвел его.
Только Небесам ведомо, как сильно он хотел услышать от Гу Мана: «В прошлом я отрекся от тебя, оставил, предал, обманул... Но я искренне сожалею об этом. Я все еще волнуюсь за тебя».
Но теперь он не может мечтать даже об этой малости. В конце концов, все, что ему осталось — это умственно неполноценный идиот, который даже не помнит его имя?! Почему?!
В отчаянии он закрыл глаза. Столько лет Мо Си жил с твердой уверенностью, что смог избавиться от своей одержимости этим человеком, но, как оказалось, все это время он обманывал себя.
Гу Ман все еще был слишком важен для него.
Именно с этим мужчиной многое в его жизни случилось в первый раз. Первый раз, когда он усмирил демона, первый раз, когда он открыл кому-то душу, первый раз, когда сражался с кем-то плечом к плечу...
В тот год, когда ему исполнилось двадцать, и он, наконец, стал совершеннолетним, в ту самую ночь, возможно, он выпил слишком много вина, но, скорее всего, вино тут было ни при чем...
И он сделал это с Гу Маном в первый раз.
Мо Си все еще помнил, как он смотрел на него тогда. Гу Ман всегда очень заботился о сохранении лица, особенно когда речь шла о его славе покорителя женских сердец. Несмотря на то, что уголки его глаз стали влажными от слез, а губы распухли от поцелуев, он все еще дерзко хвалился своими любовными похождениями.
«Годами путешествуя по цветочным полям, я познал аромат десяти тысяч цветов! Разделить с тобой постель — такой пустяк! Мы оба мужчины, так что стесняться? Давай просто хорошо проведем время вместе. Ну же, ну же, давай уже, приступай! Или ждешь, пока братишка Гу Ман покажет тебе, как правильно вставлять?»
Но Гу Ману не стоило дразнить Мо Си, который уже почти потерял разум от желания.
В его сердце вспыхнуло пламя страсти, в котором быстро сгорели все запреты, налагаемые дружбой и воспитанием. В глубине души Мо Си точно знал, что выбрал этого человека для своего первого раза вовсе не потому, что они оба много выпили сегодня.
Хотя его молодое тело горело от похоти, но сердцем управляла самая глубокая и искренняя любовь, которую он больше не мог скрывать.
Но Гу Ман в то время ничего не понимал и только любой ценой хотел спасти свою репутацию великого соблазнителя. Поэтому он нес эту ахинею и своими собственными руками уничтожил остатки самоконтроля Мо Си.
В итоге, не в силах справиться с его напором, уже через несколько минут Гу Ман елозил по подушкам, тряс головой и, задыхаясь от слез, умолял Мо Си двигаться чуть медленнее и не так сильно. Позднее, судорожно хватая воздух, он признался, что обманул Мо Си, когда хвастался, что у него большой опыт однополой любви. Хотя он и побывал в постели многих дам, но сам никогда не спал с мужчиной, и, черт возьми, он и не знал, что это так больно.
Но, несмотря на его признания, откровения и мольбы...
Мо Си уже не мог остановиться.
Когда он закончил с ним, Гу Ман не мог даже кричать, а только беззвучно плакал, не сводя с Мо Си покрасневших от слез глаз. И под этим взглядом захватившая разум Мо Си похоть на время отступила.
Он погладил лицо Гу Мана и сказал: «Прости… Я причинил тебе боль?»
Слезы повисли на ресницах Гу Мана, его лицо под пальцами Мо Си вспыхнуло румянцем смущения, мокрые от слез губы все еще слегка дрожали. Мо Си действительно преподал ему жестокий урок. Но было кое-что и похуже. Кто бы поверил, что самый известный в Чунхуа повеса и балагур, чей рот ежедневно исторгал десятки пошлых шуток, до этого дня ни разу и ни с кем не делил постель?
Видя, что он не хочет отвечать, Мо Си наклонился, чтобы поцеловать его. Когда их губы соприкоснулись, слезы хлынули из глаз Гу Мана. Не проронив больше ни слова, Мо Си погладил влажные виски, провел по растрепанным волосам, заключил в объятия обмякшее тело... и снова принялся за дело.
Даже святой, попробовав мясо, не сможет остановиться, что говорить о молодом юноше, впервые вкусившем плотские радости.
Кроме того, Мо Си никогда не был святым.
Просто раньше он никогда не встречал человека, который мог бы заставить его потерять контроль над собой.
Это он первым влюбился в Гу Мана.
Поэтому долгое время Мо Си держал в тайне свои чувства и никогда даже надеяться не смел взять первый раз Гу Мана. Однако он все еще мог доверить в руки Гу Мана все первые моменты, которые считал важными в своей жизни. Он был слишком горд, чтобы обсуждать, насколько они важны для него, но в глубине души надеялся, что Гу Ман будет лелеять их прошлое.
Но этот человек с легкостью растоптал его сердце.
Да, Мо Си не хотел вмешиваться в правосудие Чунхуа и даже не возражал, если бы Гу Ман был казнен. У него даже мелькнула мысль, что если Гу Ман должен умереть, то он хочет быть его мучителем и палачом. Мо Си желал стать последним, кого увидит Гу Ман, прежде чем он раздавит его своими руками, замесит его плоть в кровавую кашу, сотрет в порошок его кости, а прах развеет по ветру.
Поступить так с предателем было его долгом.
Но, если отбросить в сторону месть и интересы страны, он никогда по-настоящему не желал смерти Гу Мана. На самом деле Мо Си хотел только вырвать из него правду и услышать его признание.
Так долго... на самом деле... на самом деле, он только хотел спросить:
«Гу Ман, когда ты уехал из Чунхуа и бросил меня... когда-нибудь… хотя бы немного… ты сожалел об этом?»
После всех этих лет любви и ненависти, дружбы и вражды, он надеялся по крайней мере завершить их историю так, чтобы его сердце могло обрести покой.
Но все надежды разрушила всего пара слов: «его душа разбита, ум неполноценен».
Гу Ман забыл его и никогда не испытает боли раскаяния.
И он никогда не станет прежним.
Никто не догадывался, что Мо Си тайно встречался с Гу Маном в доходном доме «Ломэй», но в течение следующих нескольких дней все люди в Военном Ведомстве в полной мере смогли ощутить, что маршал Мо находится в дурном расположении духа.
Хотя он и раньше вечно ходил с хмурым лицом и был не самым приятным собеседником, на этот раз его плохое настроение не могло укрыться от подчиненных. Хотя князь Сихэ, как и прежде, образцово исполнял свои обязанности, его тон и поведение становились все более грубыми и нетерпимыми. Если бы кто-то во время совещания попытался переброситься парой слов с приятелем, князь Сихэ, конечно, не стал бы прерывать их общение, но взгляд, которым он пригвоздил ослушников к месту, быстро и надолго лишил бы их дара речи.
Однако никто в штабе так и не смог понять, в чем провинился молодой господин из клана Чжоу. Однажды маршал Мо призвал его без всякой видимой причины. Почти два часа он грубо отчитывал его о недопустимости ленности и распутного образа жизни.
— Перепиши сто раз устав Военного Ведомства и завтра же передай мне. Если я еще раз услышу, что ты допустил что-то подобное, пусть твой отец сразу забирает тебя домой. В моем штабе тебе места не будет.
Испуганный Чжоу на негнущихся ногах побежал исполнять приказ маршала.
Юэ Чэньцин придвинулся к нему поближе и шутливо поинтересовался:
— Эй, что ты натворил?
— Да я понятия не имею…
— Если бы ты не прокололся, эта ледяная статуя не была бы в такой ярости, — Юэ Чэньцин закатил глаза и заговорщически спросил: — Признайся, погорел на том, что прятал портрет принцессы Мэнцзэ?
Краска отхлынула от лица Чжоу:
— Пощади меня, приятель, я бы не посмел!
Юэ Чэньцин погладил подбородок и снова посмотрел на Мо Си, который с нечитаемым выражением лица разбирал доклады:
— Это действительно странно. Он так зол, будто порох проглотил...
В конце концов, два дня спустя, Мо Си, наконец, решился расспросить управляющего своей резиденцией о мытарствах Гу Мана за последние два года.
Нелегкий труд быть управляющим поместья аристократа. Нужно уметь прислужить и в зале, и на кухне, исполнить все пожелания господина, успокоить его жену, умиротворить наложниц и утешить каждого из сыновей.
Управляющего резиденцией Сихэ звали Ли Вэй, и среди управляющих других резиденций правительственных чиновников этот человек прослыл редким счастливчиком. А как иначе, если при высоком статусе князя Сихэ, в его поместье не было ни жены, ни детей, ни наложниц. На первый взгляд управлять таким домом было совсем не сложно, но только Ли Вэй знал, как тяжело ему работать под началом маршала Мо.
Князь слишком часто ставил его в тупик своими запросами. Он мог долго пестовать в своем сердце какой-то вопрос и совершенно неожиданно потребовать его решения от ничего не подозревающего управляющего. Вот только к тому моменту, когда Мо Си был готов признать и озвучить проблему, терпение его было уже на пределе, а решение требовалось здесь и сейчас, без промедлений.
Управляющий Ли не задержался бы на своем месте, если бы не сумел подстроиться под своего господина. Он всегда внимательно следил за языком тела и выражением лица господина, чтобы точно определить время, когда тот вынашивает очередную навязчивую идею, и быть максимально готовым к тому моменту, когда он взорвется. В ожидании вспышки гнева он мысленно прорабатывал все возможные варианты ответов на все вопросы, какие могли бы тревожить господина, а также свою реакцию на его недовольство, если угодить все равно не удалось бы.