ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Когда небольшой корабль достиг Камулодунума, Рамирий организовал для Макрона и Петронеллы лучшее доступное жилье — дом бывшего легата напротив здания сената города. Он был зарезервирован для высокопоставленных лиц, посещавших колонию, но, поскольку быстрое расширение Лондиниума затмило статус бывшей столицы провинции, дом использовался редко. После того, как Петронелла рассказала подробности нападения на Макрона, Рамирий отправил двух ветеранов охранять дом днем ​​и ночью и дал понять колонистам, что они должны следить за любыми незнакомцами, задающими вопросы о нем.

Шли дни, и травмы Макрона начали заживать. Синяки на его лице и теле постепенно исчезли, а раны, которые зашила его мать, превратились в синюшные шрамы в дополнение к уже несколько поблекшим, которые он приобрел в армейские годы. Через месяц Петронелла осторожно сняла швы и вручила ему полированное латунное зеркало. Он оглядел свое измученное лицо и глубоко вздохнул. — Кажется я никогда не смогу работать студийной моделью ни у одного скульптора, это точно.

— Я не думаю, что изначально когда-либо было много шансов на это.

Он вернул ей зеркало и приподнялся на локте, пока Петронелла готовила свежую повязку для одного из порезов на его голове. — Ребята Мальвиния проделали довольно тщательную работу. Я едва могу пошевелиться или помочиться, не испытывая мучительной боли. Я был дураком, что пошел в терму один.

— Ты сделал это ради своей матери и Парвия. Если бы ты не подверг себя опасности, кто знает, что сделал бы с ними Мальвиний? В любом случае, сейчас нет смысла корить себя за это. Важно убедиться, что ты восстановишься и вернешь себе все силы.

— Да, госпожа, — Макрон насмешливо отсалютовал, прежде чем его улыбка исчезла. — А когда я буду готов, нужно будет свести счеты.

Петронелла остановилась, наматывая льняную полоску на голову. — Посмотрим, когда придет время. — Она резко дернула повязку, прежде чем завязать ее.

— Ой! Это было необходимо?

— Если это напомнит тебе, к чему приводит такой глупый комментарий, то да. — Она осмотрела повязку, наклоняя его голову из стороны в сторону, а затем мягко толкнула его обратно, пока его голова не легла на валик. — Мальвиний избил тебя до полусмерти. Разумный человек прислушается к такому предупреждению и не станет искать шанса на вторую порцию.

— В следующий раз я буду лучше подготовлен.

— Подготовлен ты будешь или нет, но ты всего-лишь один человек против многих. Это указывает только на один вероятный результат, и я не позволю этому случиться. Клянусь в этом, Макрон.

Их взгляды встретились, и он увидел, что она серьезна. Он разочарованно выдохнул. — Я найду способ.

Она закатила глаза, стирая старую, испачканную повязку и собирая фрагменты швов в кусок ткани, затем встала и сурово посмотрела на него. — Если ты попытаешься бросить мне вызов и в одиночку мстить Мальвинию, я больше не буду иметь с тобой ничего общего. Люблю я тебя или нет.

— Но ты меня любишь же? — поддразнил он.

— Конечно люблю! — сердито воскликнула она. — Как ты думаешь, почему я тебе все это говорю?

— Но это Макрон, которого ты любишь. Он кикогда не изменится. Это то, что ты однажды сказала мне.

— Ну, я была неправа, не так ли? Я хочу, чтобы ты изменился сейчас. Я хочу, чтобы ты был достаточно умен, чтобы знать, что хорошо для тебя. И для нас. Я слишком многого прошу?

Сказав это, Петронелла поняла, что комментарий был неразумным, и быстро продолжила. — Все, о чем я прошу, это чтобы ты тщательно обдумал ситуацию и не делал ничего необдуманного, когда выздоровеешь.

Он обдумал это, а затем кивнул. — Справедливо.

Самые темные дни зимы миновали, и с каждым вечером светлое время суток становилось все длиннее. Снег растаял вскоре после их прибытия, и осталось лишь несколько сугробов вне досягаемости солнечного света, а земля, промерзшая, как железо, превратилась в липкую грязь. Бывали дни, когда на ясном небе ярко светило солнце, а температура была достаточно теплой, чтобы Макрон и Петронелла могли провести несколько часов в маленьком дворике дома легата. Много лет назад кто-то разбил несколько клумб и посадил небольшие живые изгороди, чтобы разграничить их. В последнее время за ними почти не следили, поэтому, пока Макрон отдыхал на приготовленной для него кушетке, Петронелла принялась за уборку грядок, чтобы весной посадить цветы и овощи.

Макрон пытался убедить ее, что она зря тратит время, так как они уйдут из дома, как только он выздоровеет. — Нам дали это место только как временное жилье.

— Ты всегда можешь сделать предложение Рамирию и сенату колонии. Назови цену, чтобы купить его. Вряд ли они получат от этого дома какую-то пользу, и, смею предположить, сенат был бы рад лишнему серебру в казне колонии. — Она с нежностью оглядела двор. — Это был бы прекрасный дом, в котором мы могли бы вместе состариться.

Он не мог не улыбнуться ее энтузиазму. — Ты уже все распланировала до мельчайших деталей, не так ли?

— Почти, любовь моя. Теперь, когда у меня была возможность увидеть остальную часть колонии и кое-что вокруг нее, я могу сказать, что это спокойное место.

— Будем надеяться, что так и останется. Хорошо, я поговорю с Рамирием. Прощупаю его и узнаю, не захочет ли колония продать нам это место.

Она ухмыльнулась и обняла его, пока он не вздрогнул, и отпустила его. — Ой, прости! С тобой все впорядке?

— Я буду жить.

Каждые несколько дней Рамирий навещал Макрона, чтобы проверить его успехи. Пока они пили вино из кувшина, который он всегда носил с собой, разговор переходил к делам колонии, в том числе к последствиям стычки в триновантском поселении.

— Прокуратор пошлет еще одну карательную экспедицию? — спросил Макрон, когда они сидели во дворе в конце февраля. Из-за своей слабости он все еще чувствовал холод сильнее, чем привык, и сидел с одеялом на ногах и толстым плащом на плечах.

— Это не в его руках, тем более это должно стать серьезной задачей, — ответил Рамирий. — Наместник приказал полной когорте вспомогательной пехоты выполнить эту работу. Вчера они прошли мимо колонии, и я перекинулся парой слов с командующим префектом. Кажется, до Лондиниума дошли слухи о том, что Дециан ускакал и оставил нас разбираться с тем дерьмом, которое он заварил. Его имя — грязь на репутации претора.

— Я полагаю, что именно так, — размышлял Макрон, баюкая серебряный кубок в руках. — Будем надеяться, что у старика достаточно влияния в Риме, чтобы добиться увольнения Дециана со своего поста до того, как он создаст новые неприятности.

— Слишком правильно. Он не смог бы лучше справляться с порождением проблем, даже если бы его послали сюда именно для этого. Это заставляет задуматься.

— Чепуха. В этом нет особых сомнений. Мне кажется, что Дециан здесь, чтобы выжать из провинции как можно больше сокровищ, на тот случай, если император решит отдать приказ вывести свои войска из Британии.

Глаза Рамирия расширились. — Как ты думаешь, Нерон действительно сделал бы это?

— Он может.

— Но … но это было бы безумием. Сенат этого не поддержит.

— Сенат уже не так силен, как раньше. Настоящая власть сейчас в руках императора. И армия. Я бы сказал, что на самом деле Нерона беспокоит то, как отреагирует армия, если он отдаст приказ отступить. Были мятежи из-за меньших обид.

Рамирий нахмурился. — Если он попытается провернуть это здесь, то, скорее всего, получит мятеж. Парни из всех четырех легионов и вспомогательных войск заслужили эту провинцию. Они проливали кровь и потеряли друзей за дело. Если Нерон откажется от провинции, то значит, все было напрасно. Я тебе скажу так, если то, что ты подозреваешь, правда, то ребята здесь, в колонии, этого не потерпят. Я просто надеюсь, что ты ошибаешься. — Он снова наполнил свой кубок и уставился в вино, продолжая. — Это опасная земля, Макрон, в любом случае. Лучше не говорить об этом, пока не будет веских доказательств. Ты же не хочешь, чтобы нас обвинили в разжигании какого-либо дерьма.

— Нет.

Рамирий поднял свой кубок и осушил его одним глотком, прежде чем с удовлетворенным вздохом резко поставить его на стол. — А, это хорошая штука. Мне лучше уйти, прежде чем я напьюсь и заслужу хорошую трепку ушей от жены.

— Ты женат? Не имел представления.

— Ты никогда не спрашивал.

— Ну, ты никогда раньше не упоминал о жене, и я никогда не видел тебя с ней.

— Она не из тех, кто тесно общается с другими женщинами в колонии. Моя Кордуа — местная девушка. Когда я говорю местная, то имею ввиду, что она из иценов. Дочь одного из их аристократов. Прилично говорит по-латыни — научилась этому у римского торговца, которому разрешили поселиться на их земле. Мне лучше вернуться домой. Одна из ее родственниц приезжает на несколько дней, и с моей стороны было бы мудро быть трезвым, когда она приедет со своим мужем и их свитой.

Он встал и кивнул Макрону. — Увидимся снова через несколько дней, когда наши гости уедут.

На следующий день Макрон сидел с Петронеллой у жаровни в бывшем таблинии легата. С тех пор как каструм уступил место колонии, комната была превращена в приемную, и по трем сторонам от жаровни были расставлены кушетки, а в промежутке между ними поставили низкий столик.

Звук открывающейся двери во двор, за которым последовали шаги и приглушенные голоса из атриума, прервали его мысли. Петронелла остановилась и, опустив шитье, оглянулась в сторону голосов.

Через мгновение раздался стук в дверь. Когда она открылась, на пороге стоял Рамирий. — Надеюсь, я не побеспокоил вас, друзья мои.

Макрон повернулся на бок и приподнялся на локте. — Нисколько. Я не ожидал увидеть тебя снова, пока твои гости не покинут колонию.

— Получилось так, что мое раннее возвращение связано с нашими гостями. Мы говорили о нашей недавней акции против этого мятежного поселения триновантов, и я упомянул твое имя. Кажется, они знают тебя уже как несколько лет, познакомились почти сразу вскоре после вторжения.