Глава 2

Джейн

Как только вижу Арона Ричмонда, прислонившегося к колонне со скрещенными на груди руками, мне хочется убежать.

«Не он. Только не он, пожалуйста. Не позволяйте ему заниматься моим делом».

Его взгляд, полный отвращения, подобен отравленному клинку. Мне следовало бы привыкнуть к таким взглядам: наряду с теми, которые выставляют напоказ ложную жалость, они исчерпывают то внимание, которое я получаю от людей. Я должна привыкнуть к этому, и обычно они скользят по мне как по маслу.

Именно, обычно.

Но сейчас ситуация далека от обычной. Презрительное внимание Арона Ричмонда ранит больше, чем любое подобное, испытанное мной раньше.

Я не должна была приходить, не должна была позволять Натану убедить себя попробовать этот путь. В свою защиту скажу, — я и не предполагала, что он может присутствовать (я проверяла, Арон ещё не старший партнёр и не занимается уголовным правом). Так почему он здесь?

Я хочу незамедлительно развернуться и уйти, но в итоге выйдет жалкая сцена, которая унизит меня, подчеркнув мою неуклюжесть.

На правой стороне лица у меня до сих пор виден старый шрам, который кажется мне трёхмерным монстром. Натан пытался убедить, что шрам не так ужасен и я сама искажаю его восприятие из-за своей неуверенности. Словно этого недостаточно, когда устаю, я немного прихрамываю из-за плохо вылеченной травмы связок. А когда сильно волнуюсь, возможно, потому что мышцы деревенеют, моя осанка становится неестественной, и я хромаю ещё больше.

Сейчас я сильно взволнована. А если развернусь без объяснений, да ещё хромая, то навлеку на себя насмешку одних и жалость других. Я могу вынести насмешки, но не жалость, от кого бы она ни исходила.

Гордость не позволяет мне отступить, как маленькому трусу. Я маленькая, но я не трус. И я не боюсь Арона Ричмонда.

Ну, вообще-то, я его немного страшусь. Не потому, что он такой же уродливый, как я. Уродство не является частью его жизни, как красота — частью моей. Высокий, светловолосый, элегантный. У него глаза цвета васильков. Арон, без сомнения, самый привлекательный мужчина, которого я когда-либо видела.

— Присаживайтесь, мисс, — приглашает меня Спенсер Ричмонд (глава юридической фирмы и старший юрист).

Я продвигаюсь вперёд, и мне неприятен неравномерный стук моих ботинок по тщательно отполированному паркетному полу. Ещё мне ненавистна боль в ноге. Когда погода вот-вот изменится, это чувство обостряется. Может быть, завтра будет дождь.

Внутри меня дождь идёт уже сейчас.

Спенсер Ричмонд поднимается со своего кресла и приглашает меня сесть на его место. Я качаю головой и сажусь на стул ближе к двери. Ужасно неудобно, но я не собираюсь пересекать всю комнату, чтобы добраться до противоположной стороны этого циклопического стола. Как не намерена мириться с жалким обращением, приготовленным для инвалида. Я инвалид, но здесь по другой причине, и не выношу, когда мне указывают на мою немощь.

Возможно, я просто не могу вынести того, что Арон Ричмонд так навязчиво намекает о том, что я состою из древних ран. Думаю, всему виной его присутствие. Если бы был только старик, я бы прозаически приняла его доброту. Если бы Арон не смотрел на меня, я бы воспользовалась этим просторным креслом. Моё тело заставит меня заплатить с процентами за этот грех гордыни, но я не сдвинусь с места.

Мои ноги не касаются пола (если вообще можно сказать, что я сижу), поэтому я остаюсь на краю, нелепо застыв; ладони потеют, я непрерывно глотаю воздух, а сердце колотится.

— Вы хотите, чтобы присутствовала адвокат Люсинда Рейес? — переспрашивает пожилой адвокат. — Учитывая темы, которые будут затронуты, присутствие женщины может...

— Благодарю вас за чуткость, — перебиваю я с готовностью человека, желающего как можно скорее положить конец этой пытке, — но мне не нужна женская солидарность, и я хочу сразу перейти к делу. Кроме того, если я обратилась к вам, то только потому, что хочу добиться справедливости, и знаю, что справедливость в некоторых случаях проходит через боль. Мне знакома боль, и я ничего не боюсь. Так что давайте продолжим. Спрашивайте что хотите.

У Корнелла Ричмонда взгляд менее учтивый, чем у его отца, но уж точно менее тревожный, чем у его сына, который продолжает смотреть на меня с наглой бестактностью.

— Вашим делом будет заниматься адвокат Арон Ричмонд, — объявляет он. — У вас есть какие-либо возражения?

Я рискую широко раскрыть рот и выглядеть как умирающая рыба. Хотела бы ответить ему «да», сказать, что я многое имею против этого и против самой идеи иметь с ним что-либо общее. Но если я это сделаю, мне придётся объяснить причину моего упрямства.

Поэтому я сжимаю губы и качаю головой с кажущимся спокойствием. Сердце продолжает бить в барабан, но маска на моём лице остаётся бесстрастной.

— Хорошо, тогда мы оставим вас одних, — продолжает более пожилой. — Арон, можешь остаться здесь, нет необходимости идти в твой кабинет.

Внук стискивает зубы и прищуривается. Одной рукой он энергично хватается за спинку стула, и этого незначительного жеста мне достаточно, чтобы понять степень его несогласия. Арон не хочет иметь со мной ничего общего, он не хочет разбираться с моим делом. Я ему так противна, что мужчина предпочёл бы промыть глаза кислотой, но он вынужден остаться и не посылать меня в ад. Очевидно — главный не он. Пока нет. Похоже, что нож держат его отец и дед. Я только надеюсь, что этот нож не окажется в моём сердце.

Пожилой адвокат, который не мог не заметить нежелания внука, продолжает как ни в чём не бывало.

— Так вы сможете обо всём поговорить и определиться, что делать. Доверьтесь Арону с абсолютным спокойствием, мисс Фейри. Он сделает всё возможное, чтобы добиться справедливости.

Пока оба мужчины идут к двери, я снова чувствую себя во власти неопределённой, но очень сильной опасности; мне хочется сказать им об этом прямо, с безрассудной непосредственностью. Мне хочется закричать.

«Не уходите! Поручите меня другому адвокату! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!»

Затем у меня создаётся впечатление, что Арон читает меня, как открытую книгу. Он улавливает мой наивный дискомфорт, упиваясь мыслью, что я избавлю его от бремени разговора, который, без сомнения, бесит и отталкивает его в равной степени. И тогда возвращается гордость, чтобы дать мне пощёчину.

За моей спиной закрывается огромная массивная деревянная дверь, и впервые с тех пор, как вошла, я смотрю своему адвокату прямо в глаза.

— Вы уже закончили пялиться на меня? — спрашиваю с явным вызовом. Я снимаю шляпу, словно не боюсь, что мне будут смотреть прямо в лицо. Мы одни в этой огромной, царственной комнате. Мы одни, и я какая угодно, только не абсолютно спокойная.

Вокруг превращённой в тряпку шляпы я сжимаю кулаки, которые наполовину скрыты рукавами куртки. Мне хочется накрутить волосы на пальцы, как делаю, когда несчастна. Хочу поджать губы, как делаю, когда волнуюсь, но я остаюсь неподвижной, притворяясь сильной и уверенной, бросая ему вызов взглядом.

А взгляд Арона Ричмонда — это смесь тёмных эмоций. Его чуть прищуренные веки, надменный нос, который, кажется, нюхает воздух, как его нюхают молодые волки, длинные наманикюренные пальцы, обхватившие спинку кресла, жёсткость плеч, обтянутых пиджаком, который сидит на нём с совершенством второй кожи: всё выражает громкий контраст.

Арон подходит к столу, выбирая ближайшее ко мне кресло, которое раньше занимал его отец. Садится с непринуждённым высокомерием, а затем поворачивается в мою сторону. Мужчина разглядывает меня снова и снова, и пока он это делает, я заставляю свою руку оставаться на месте и не подниматься к лицу, не прятать трёхмерного монстра, который уродует меня с самого детства.

Я остаюсь неподвижной, отвечая на его грубый взгляд.

— Вы закончили? — спрашиваю снова. — Так что, возможно, мы сможем поговорить о моей проблеме.

— А что, у вас она только одна? Насколько могу судить, проблем у вас хватает.

Он не может об этом знать, не может видеть, не может слышать, но моё сердце разрывается. Моё глупое сердце не ожидало такой гадости. Я чувствую себя так, будто у меня между рёбрами хрустальный бокал, который только что разбился.

Я встаю с определённым намерением — уйти.

— Я поговорю с вашим дедушкой и найму другого адвоката. Я понимаю вашу полную незаинтересованность в рассмотрении моего дела, — заявляю я.

— Не думаю, что есть «дело», — неприятным голосом комментирует он. — Признайтесь, вы всё это выдумали, чтобы получить кучу бабла от Андерсонов. Не то чтобы я был против увидеть, как они барахтаются в грязи, заметьте. Но мы же знаем, что это ложь, верно? Как вы собираетесь обратиться к судье, и заставить его поверить, что Джеймс Андерсон, который обычно общается с элитными моделями, мог к вам приставать и пытался изнасиловать?

Я смотрю на него широко раскрытыми глазами, будто не уверена, что правильно услышала и поняла. Он действительно так сказал? Как это возможно, что он не понимает, какую причиняет боль?

— Ходят слухи, что адвокат Арон Ричмонд — засранец, но я не знала, до какой степени, — бормочу я.

Мой комментарий не смущает его ни на йоту.

— «Ходят слухи»… где? Сомневаюсь, что мы вращаемся в одних и тех же кругах, — комментирует он, почти смеясь.

— Я работаю здесь.

— Сколько ерунды за раз, — продолжает он провокационным тоном. — Однако я признаю, вы произносите всё с некоторой убеждённостью. Из вас получился бы отличный свидетель. Вы обладаете природной склонностью ко лжи.

— Я не лгу! Я здесь работаю! Вернее, я работаю в клининговой компании, отвечающей за уборку офисов, поздно вечером, когда никого нет, — Арон приподнимает бровь и убирает прядь волос с лица. Я не в первый раз вижу его татуировки, но они всегда оказывают на меня странный эффект. Выглядят свирепо, как затаившийся зверь. — И я не лгу о том, что со мной произошло. Именно потому, что я не красотка, вы должны понимать, — я говорю правду. Если только вы не полный идиот.