Она тоже изменилась с тех пор, как меня не было, ее фарфоровое кукольное лицо сменилось безмятежностью и горечью, которая сжала уголки ее глаз и рта так, что она выглядела жестоко.

Я хотела спросить ее о  парне Кристофере, но она не признавала, что между ними что-то не так, даже после того, как он так явно напал на Жизель, прежде чем она ушла в школу два года назад.

Ее молчание по этому поводу беспокоило меня, но, по крайней мере, теперь я была уверена, что она больше никогда его не увидит. Обещание Америки сияло в ее будущем, как прожектор сквозь мрак нашего прошлого в Италии. Если кто и мог обуздать и укротить дикого зверя американской мечты, так это моя умная старшая сестра.

— Кози? — спросила она снова.

Я слегка покачала головой. —Извини, джетлаг.

— Знаешь, это оправдание почти себя исчерпало. Она подняла бровь и скрестила руки на груди. —Ты можешь поговорить со мной. Я знаю, что ты сделала… многое, чтобы мы могли позволить себе переехать в Америку, но ебать, Козима, я твоя старшая сестра. Если я не могу принести жертвы ради этой семьи, по крайней мере, позволь мне взять на себя часть твоего бремени.

Я смотрела на нее, немая от тоски. Я всегда разделяла невероятную близость со своей семьей, но теперь я оказалась втянутой в секреты другой родословной, чтобы иметь возможность свободно общаться со своими.

Я с ужасом поняла, что чувствую себя скорее Дэвенпортом, чем Ломбарди.

—Ничего, Елена, я действительно просто приспосабливаюсь к перемене времени.

— Два часа — это не так уж много, но ладно. Она вздохнула и откинула выбившуюся прядь волос под свою черную тканевую повязку. Затем, что-то внутренне обдумав, она быстро прошла через нашу маленькую гостиную туда, где я упаковывала мамины ткани, и обняла меня.

Моя сестра не любила физическую привязанность. В детстве она никогда не отличалась демонстративностью, но за последние несколько лет ее отчужденность лишь превратилась в холодное лезвие, и теперь она едва позволяла поцеловать себя в традиционном итальянском приветствии.

Итак, это объятие было особенным, и оно почти сработало, чтобы открыть массивный засов, который был у меня поперек комнаты, к моей мешанине эмоций и паутине секретов.

Почти, но не совсем.

Я была более сильной женщиной, чем раньше, поэтому я знала, каково получать удовольствие, когда можешь, даже если оно будет окрашено болью.

Мои руки обвились вокруг ее тонкой талии и притянули ее еще ближе ко мне, чтобы я могла почувствовать запах ее духов. Это был Chanel Number 5, аромат, который она страстно желала годами, хотя мы могли позволить себе только образцы из странного журнала. Я покупала его для нее каждый год на ее день рождения с тех пор, как пришел мой первый чек модели, и мне нравилось нюхать его на ней.

— Ti amo, — прошептала  ей на ухо, надеясь, что она будет носить эти слова как драгоценные камни, даже когда я не смогу быть с ней.

Она крепче сжала меня на мгновение, а затем прошептала слова в ответ, ее голос был мягче, чем я когда-либо слышал его прежде. —Ti amo, Cosima, e grazie.

Я люблю тебя, Козима, и благодарю тебя.

Слезы навернулись на мои глаза, и я открыла рот, чтобы дать ей что-то, подарок, которым могла полностью дорожить только Елена, подарок знаний, когда дверь маленького домика с грохотом распахнулась.

Мы отскочили друг от друга, чтобы встретиться с незваными гостями, но только я ахнула, когда узнала, кто это.

Сальваторе стоял, освещенный палящим итальянским солнцем, огромная тень зверя с густыми темными волосами и бородой, которые окрашивали его сильную, сжатую челюсть, как чернила.

— Почему так  драматично? — спросила Елена, уперев руки в бока, когда она общалась с мужчиной, которого, по ее мнению, она знала достаточно хорошо, чтобы быть знакомым. Мужчиной, который время от времени навещал нас всю нашу жизнь. — Ты чуть не сломал дверь.

— Не разговаривай так с капо, — потребовал Рокко, шагнув в дверь за спиной Сальваторе, его головорезы за ним. —Вы, женщины Ломбарди, никогда не бываете достаточно почтительны.

Мама появилась в дверях спальни, ее лицо было пепельным, когда она увидела толпу  Посвященных в нашем дверном проеме. Ее глаза метнулись ко мне, потом снова к Сальваторе, и она тяжело сглотнула.

Как я раньше не замечал ее настороженности и беспокойства, когда это казалось написанным в воздухе между нами, как субтитры.

— Мы здесь ради Козимы, — сказал Сальваторе маме своим хрипловатым голосом.

Руки мамы запорхали в воздухе, коснулись сердца и снова взлетели, как испуганные птицы. — Нет, Торе, пожалуйста…

Он проигнорировал ее, подняв руку, которая сигнализировала мужчинам позади него, чтобы они вошли в дом.

Моя условная реакция бегства или борьбы наполняла мое тело пьянящим адреналином. Осторожно я оттолкнул Елену еще дальше, а затем с режущей ухмылкой посмотрел на пехотинцев Каморры.

—Посмотрим, сможете ли вы меня поймать, мальчики, — поддразнила я их.

Самый глупый из двоих бросился на меня. Я запрыгнула на низкий кофейный столик, приземлившись на одну ногу, замахиваясь в  воздухе с помощью рычага от прыжка и врезалась  в опускающееся лицо мафиози.

Он со стоном упал на диван.

— Не усложняй, — крикнул Рокко с порога. Я пыталась удержать взгляд на приближающемся мужчине, но звон колокольчиков щекотал уши и перетягивал взгляд.

Рокко позволил струне крошечных колокольчиков сорваться с его пальцев и рассмеялся, увидев мой испуганный взгляд. — Я принес это для твоей мамы и сестры, Козима. Ты помнишь мое обещание тебе, если ты сорвешь эту сделку для нас? Я свяжу их колокольчиками, привязанными к их лодыжкам, чтобы они выглядели как украшения, свисающие с кипариса снаружи.

Всхлип застрял у меня в горле и превратил мой голос в гелий, когда другой мужчина схватил меня, и я закричала, когда рука схватила мое платье и потянула  в свои объятия.

— То есть, — протянул Сальваторе, как будто мы обсуждали погоду, а его бывшая любовница не плакала через всю комнату, когда на их внебрачную дочь напали. — Если ты не пойдешь с нами сейчас...

— Сальваторе, нет, — всхлипнула мама, идя вперед через комнату, чтобы схватить его за рубашку и бормотать мольбы на быстром неаполитанском языке.

Рокко сорвал ее и жестоко швырнул на пол.

Мы с Еленой издали двойные горловые звуки боли, и моя сестра тут же обратилась к ней.

Я перестала сопротивляться, повиснув на руках своего похитителя.

— Хорошо, — сказала я, высоко подняв подбородок. —Я пойду с тобой. Просто оставь дом и мою семью в покое.

Сальваторе уже собирался уйти, когда сказал: —Приведите ее и убедитесь, что она кричит, чтобы соседи знали, что происходит с теми, кто идет против Каморры.

Мужчина, державший меня, запустил кулак в мои волосы и наполовину уронил  на землю, чтобы вытащить меня, брыкающуюся и кричащую от боли, через входную дверь и вниз по ступенькам к ожидающему черному седану.

Мама и Елена обнимали друг друга в дверях, наблюдая, как меня швыряют на заднее сиденье машины и дверь захлопывается у меня перед носом. Я приложила пальцы к своим дрожащим губам, а затем к горячему грязному стеклу в отдаленном поцелуе, который, как я надеялась, принесет им какое-то утешение.

Машина с грохотом завелась и начала откатываться от дома, но я все же прижимала пальцы к стеклу, пока мы не скрылись из виду.

— Какое трогательное зрелище, — сказал знакомый голос рядом со мной. Я резко обернулась и увидел длинного, широкого Эдварда Данте Дэвенпорта, бездельничавшего на сиденье рядом со мной. — А теперь, Козима, ты готова к разговору, о котором я тебе говорил?

Данте закурил сигарету и поднес ее к уголку рта, ожидая, пока я отвечу на его загадочный вопрос.

— Хоть окно открой, — рявкнула я на него, не в силах отойти от образа его наглости, беззаботно слоняющейся там, пока моя жизнь снова перевернулась вверх дном.

Он беззастенчиво усмехнулся и нажал кнопку, чтобы опустить окно.

— Что, черт возьми, там было? — спросила я, понимая, что, возможно, весь этот причудливый сценарий был инсценирован. —Сальваторе за всю мою жизнь ни разу не повысил на меня голоса, ни поднял руки. Почему он приказал вытащить меня из дома за волосы?

— Страх тоже силен, Козима, — сказал он мне, и между его полных губ чувственно покатилась струйка белого дыма.

Его рот был краснее, чем у Александра, но форма была такой же.

Импульс поцеловать его был шокирующим и отвратительным, но я чувствовала его своими конечностями, как наркотик.

Улыбка Данте была такой же медленной и извивающейся, как сигаретный дым. — Ты лучше всех должна это знать. Живя в преступном мире, ты учишься использовать любую возможность, чтобы вселить страх в сердца твоих потенциальных врагов.

— Сомневаюсь, что древняя синьора Моретти или сестры Бьянки захотят создать банду, чтобы противостоять вашей собственной, — сказала я, закатив глаза.

Было что-то в этом человеке, что-то достаточно похожее на Александра, чтобы заставить мою душу трепетать, и что-то достаточно похожее на меня, чтобы успокоить, что заставило меня почувствовать себя безрассудной и смелой.

Он усмехнулся и сделал еще одну затяжку. — Нет, я сомневаюсь. Однако иногда  нужно искать своих истинных врагов ближе к дому.

Я поймала край его пронзительного взгляда и отразила его, взъерошивая свои спутанные волосы, как будто это завораживало меня.

Он говорил о Перл-Холле, о своем бывшем брате и отце, о вещах, которые ему не следует знать, потому что он там не живет.

—Рокко уже много лет пытается перехитрить Сальваторе. Если бы он знал о ваших настоящих отношениях, это не означало бы ничего хорошего ни для Торе, ни для вас с Себом, — продолжил он. —Лично я думал, что таскание за волосы было хорошим театральным дополнением.

—Ты псих.

Данте пожал плечами. —Может быть. Ты продукт своего воспитания, как бы ни старался каждый из нас это скрыть, а мое воспитание было достаточно сумасшедшим для большинства.