Я не хотела уходить. Это был не мой выбор, но я легко приняла боль от ее неизбежности, мое тело поглотил шок, но без заметных последствий. Моя любовь к рушащемуся красивому Неаполю была каплей в море по сравнению с моей любовью к моей рушащейся красивой семье. Я делала это, продавая свое тело и, возможно, свою душу, ради них. Я вернул бы им часть причитающихся денег, иначе сделка была бы провалена. Мафия убьет моего отца, нас по-прежнему будет преследовать надвигающаяся тень их влияния, и мы, возможно, никогда не выберемся из этого богом забытого города живыми, но, по крайней мере, мы будем вместе.

Я нарисовала их любимые лица в своем воображении, выгравировав их на черных экранах моих век, чтобы каждый раз, когда я моргаю, мне напоминали о причине моей жертвы.

Я слишком хорошо знала реалии нашего положения. Если Себастьян не уйдет в ближайшее время, независимо от нашего экономического положения, он будет вынужден вступить в Каморру, которая последние два года не слишком мягко кусала его нежные пятки. Сейчас ему было восемнадцать, возраст для вербовки, когда средний возраст молодых людей, привлекаемых в мафию, составлял всего одиннадцать лет.

Я зажмурила глаза, чтобы исказить яркий образ своего мужского «я» с пистолетом в одной руке, кровью в другой и деньгами, стопками денег, во рту. Себастьян был умен и способен, обладал такой поразительной красотой, что часто привлекало к нему нежелательное внимание. Я надеялась, что он потратит часть денег, чтобы уехать, может быть, в Рим, и воспользуется своей красотой, чтобы выбраться из вонючей ямы бедности, в которой мы родились. Хотя я знала, что он не мог заставить себя оставить наших сестер и мать в покое, но я решила поверить в свою фантазию.

Так же, как я надеялась, что деньги по-прежнему пойдут на образование моей блудной младшей сестры Жизель, которая была так одарена пользоваться карандашом или кистью, что могла изображать на странице целых людей с их эмоциями и кровью, спрятанными под поверхностью ею нарисованных ударов. Весь прошлый год я практически жила в Милане и Риме, работая на любом концерте, который могла получить, чтобы вернуть деньги на обучение Жизель в L'École des Beaux-Arts в Париже. Она была слишком талантлива, чтобы ее сдерживала наша нищета, и слишком красива и мягка сердцем, чтобы иметь дело с кишащими акулами водами Неаполя. Я знала, что в прошлом году, когда бывший бойфренд Елены начал обращать чрезмерное внимание на нашу застенчивую сестру, она должна была уйти. Ее образование финансировалось за счет моей способности обеспечивать ее модельным бизнесом, и даже теперь, когда меня продали, я должна была продолжать ее содержать.

В идеале, средства должны остаться для моей самой умной сестры, Елены, чтобы она могла посещать настоящую школу и получить настоящую степень. Для мамы— новый дом с кухней, хорошо оборудованной для ее вкусной еды. А для моего отца — мужчины, который только что вел меня к моему будущему, как купленную женщину? Что ж, для Шеймуса Мура я могу только желать лучшего, что его душа окупится ему в этой жизни. Быстрой смертью.

Нико, один из людей Абруцци — немногим старше меня и единственный человек в Каморре, к которому у меня были хоть какие-то добрые чувства, — появился в доме на прошлой неделе вместе с Рокко и еще несколькими людьми. Я приехала домой из Милана на неделю, чтобы отпраздновать свое и Себастьяна восемнадцатилетие, и я надеялась избежать Каморры. Мама была на рынке с моими сестрами, а Себастьян работал на фабрике в городе, так что мужчины смогли зайти внутрь и купить граппы, а Нико остался снаружи. «Составить мне компанию», — объяснил он, но теперь я знала, что это нужно для того, чтобы присматривать за их инвестициями.

Я продолжала читать, мои волосы падали между нами, образуя толстую обсидиановую завесу, но любимая, потрепанная книга слегка дрожала в моих руках. Мое сердце, казалось, балансировало на проводе, который угрожающе гудел стаккато.

—Что происходит? — наконец спросила я, не в силах притвориться, что читаю, когда мое тело было так настроено на финал в воздухе.

Дом казался местом для похорон, только я не знала, кто умер.

Когда я повернуась, чтобы посмотреть на Нико, сидевшего рядом со мной на крыльце, он смотрел на меня теплыми карими глазами. Я позволила себе немного полюбить Нико только потому, что его глаза еще не стали влажными и очень, очень черными.

Он говорил на итальянском языке Неаполя, наполненном сленгом и большим количеством латинских нот, чем другие диалекты. Его голос был хриплым и теплым, как звук хорошо натопленной печи, и когда я думаю о своем доме, о своем родном языке, я слышу голос Нико.

—Ты самая красивая девушка в Италии.

Мне не полагалось закатывать глаза, но я росла красивой, мне сходило с рук больше, чем большинству девочек, а благосклонность на всю жизнь научила меня дурным привычкам. Мне повезло, что Нико только улыбнулся в ответ.

— Я уже слышала это раньше, Никки.

Он неуклюже пожал плечами. —Это не становится менее правдивым.

— Нет, — согласилась я и собрала свою волнующуюся массу волн в кулаки. — Знаешь, однажды я все это отрежу.

Он покачал головой, и мне стало интересно, знал ли он, что я этого не сделаю, что это было мое защитное одеяло, что я спала с ним, накинутым на руку, как ребенок с плюшевым кроликом.

Вместо этого он сказал: —Это не будет иметь никакого значения.

Я посмотрела через улицу на желтую траву и ослепительно ярко-желтый дом под желтым солнцем. Желтый был моим наименее любимым цветом, и иногда казалось, что “Наполи» пропитан им. Не отполированное золотом, а пропитанное чем-то более горячим, оттенком со зловонием, как моча.

—О чем они говорят сегодня? Больше долгов?

Нико не спешил качать головой, но опять же, Нико не торопился с большинством вещей. Его рост делал его идеальным бандитом, но доброта в его сердце и методичный темп его мыслей делали его далеко не идеальным злодеем.

Я вздохнула. —Я не понимаю, почему они просто не убьют его.

Обычно он игнорировал меня, когда я говорила с полным уксусом ртом, но продолжал качать головой. — Нет, у них другой план, Кози. И это касается тебя.

Я сразу поняла, что умерла. Может быть, не буквально, но с того момента, как Нико произнес эти слова, я поняла, что моя жизнь больше не принадлежит мне. Этого мы, конечно, ожидали. Шеймус мог разыграть так много карт, прежде чем осталась только я, его козырь. Мы все это знали — мой брат-близнец, мои сестры, мама, — но никто не говорил со мной об этом, даже когда я настаивала.

И вот настал этот день, и я была одна на ступеньках с мужчиной, которого едва знала. Это довольно точно предсказало мою судьбу.

—Скажи мне.

Он колебался. —Они будут.

Я развернула колени, ударив его по бедру, чтобы посмотреть ему в глаза. Он был поражен, когда я взяла одну из его огромных рук в свои.  —Я спрашиваю тебя.

—Все меняется. Новый консильере Сальваторе безжалостен и очень умен. Ходят слухи, что он возглавит команду «Нью-Йорк Сити», если его планы на «Наполи» осуществятся. Нико рассказал о красавце-боссе мафии, чьей специализацией была перевозка оружия и подкуп политиков. —Рокко нервничает из-за своего положения с каподастром. Ему нужно больше денег. Пришло время тем, у кого есть долги, заплатить деньгами или… — Его пожимание плечами было красноречивым, как невысказанные слова или что-то еще ценное, что у них было, даже если это была их жизнь, висевшая в воздухе.

— А я — самое ценное, что есть у Шеймуса Мура, — прошептала я, почти боясь произнести это вслух.

Был конец августа, и воздух был наполнен теплом, но дрожь пронзила мой позвоночник крошечными острыми зубами и трясла меня до тех пор, пока не застучали кости.

Нико кивнул, а затем дал мне необходимую тишину.

— Я предложил жениться на тебе.

Я смеялась. Это было такое милое, глупое чувство, особенно слышать от того, кто знал меня лучше всех, что я не могла сдержать смех, вырвавшийся из компрессионной камеры моих легких.

Он не обиделся. —Нам было бы хорошо вместе. У нас были бы хорошенькие малышки.

— Да, — я похлопала его по широкому колену, но не позволила себе увидеть это будущее. —Хорошенькие малышки. Вместо этого, что, я должна выйти замуж за какого-то босса мафии?

—Не совсем. Консильере Сальваторе нашел кое-кого, кто хочет… — Он откашлялся и посмотрел на мою руку на своем колене. Он провел толстым пальцем по моему запястью и вздохнул. — Он нашел человека, который хочет тебя купить.

Мой рот открылся, чтобы рассмеяться, я думаю, но только горячий воздух вырвался наружу, когда мои легкие сжались.

— Ты очень красивая, Козима, девственница и хорошая девочка, несмотря на свою независимость, — попытался он объяснить, его голос был тяжелым и низким, как будто вес его тона хотел покорить меня. — Нельзя так удивляться.

— Тогда переспи со мной. Я знала, что он никогда не сделает так. Даже самая красивая девушка Италии не стоила того, чтобы из-за нее умереть. — Я убегу.

— Ты не будешь этого делать. Рокко вышел из домика, вытирая алые пальцы об клочок серого полотна, которое, я почти уверена, он оторвал от одной из маминых занавесок.

Я вскочила на ноги, но он заморозил меня на месте своими ужасными глазами.

— Ты не будешь, Красавица, потому что если ты это сделаешь, твой отец… —Шеймус появился в комнате позади него, и даже в тусклом свете я могла видеть, как кровь капает с его рук, струясь, как слезы, по его лицу из открытой раны на лбу. —…и твоя мать, и твой брат, и твои сестры, все они умрут. Я повешу их на этом дереве. Он указал на массивное кипрское дерево, единственное красивое место в узком квартале. —С колокольчиками, привязанными к их лодыжкам, чтобы их тела пели, когда приходит ветер. Была бы ты такой эгоистичной, красивая девушка?