— Значит… ты заслужил быть убитым?

Ухмылка пронзила его левую щеку, как оружие. —Все животные, достойные или нет, в конце концов умирают, но некоторые из них достаточно сильны, чтобы оправдать охоту. А ты только что вмешалась в такую ​​охоту, Красавица. Ты знаешь, что происходит, когда хищник подвергается нападению?

— Он превращается в стронцо? — спросила я, оскорбляя его и снова безрезультатно пытаясь вырваться из его крепкой хватки.

—Он становится диким и нападает на любого поблизости, даже на невинного,—он наклонился ближе, когда его запах разлился в теплом воздухе между нами, свежем и прохладном, как влажный лесной воздух. Я видела, как сильно вибрирует пульс в его загорелом горле, и чувствовала странное животное побуждение прижаться туда своим языком. —Будь осторожна, куда может завести тебя твое доброе сердце, ибо оно может оказаться прямо в объятиях хищного зверя.

—Мальчики, — позвал полицейский, разрушив странную энергию между мной и незнакомцем, когда он перепрыгнул через капот машины, чтобы добраться до преступника и телохранителя, который его держал.

Странный блондин плотно прижался ко мне, словно впечатываясь в мою кожу, затем резко отступил назад и отпустил мои руки. Тьма, его черты отступили, как ночные создания, в тени, и только блеск его серебряных глаз выдавал его злые намерения.

— Это последний раз, когда я пытаюсь спасти чью-то жизнь, — пробормотала я, поглаживая слегка дрожащими руками корсаж.

— О, я должен на это надеяться, — парировал он, хотя уже повернулся, глядя на полицейского в надетой на него маске. — Хотя я очень сомневаюсь, что это будет последний раз, когда ты будешь вовлечена в ситуацию, в которую не должна была вмешиваться. У тебя нет инстинкта самосохранения, и такая ошибка станет твоим концом.

Я смотрела, как он здоровается с полицейским, как офицер вздрогнул от твердости его рукопожатия и непобедимой силы, которую он носил, как плащ, на своих широких плечах. Меньше чем за тридцать секунд британец установил свое господство над стражем порядка. Я продолжала думать о нем, даже когда ко мне подошел мужчина, чтобы допросить меня о преступлении. Даже когда меня отпустили с допроса после того, как я сообщила свои контактные данные, и офицер вел меня в сторону метро.

Он задержался, как мысль о монстре под кроватью, как существо, скрывающееся во тьме моих снов, готовое превратить их в кошмары, и когда я оглянулась через плечо, прежде чем спуститься в подземелье, он смотрел на меня с ястребиным взглядом, который образует волдыри на моей коже.

Я знала так же, как всегда , что мой отец станет концом моей жизни, так же как я знала, что это не последний раз, когда я увижу хищника, которого так глупо спасла от бойни.

Сегодняшний день

Мой мозг был слишком тяжелым и горячим в пределах моего черепа. Он вибрировал, как маятник, между моими ушами, вызывая раздражение нервов по всему моему телу, так что я пульсировала от боли во всем теле. Я не могла открыть глаза или протолкнуть достаточное количество воздуха через легкие. Я была парализована, застряла в позе эмбриона на такой твердой земле, что она должна была стать каменной. Я хотела вернуть себе зрение, потому что без него, снедаемое болью и мучимое одиночеством, моему воображению было слишком легко вообразить, что я нахожусь в бездне Тартара, на последнем кругу ада.

Я думала о карме и судьбе. Мифические конструкции, которые мы создали, чтобы объяснить необъяснимые вещи, которые с нами происходили. Абсурдное представление о том, что если случится что-то плохое, мы каким-то образом этого заслуживаем.

Я была хорошим человеком, но, может быть, не лучшим. Я была слишком занята своей семьей, чтобы быть альтруистом, и слишком предана своей карьере, чтобы воздерживаться от необходимого уровня тщеславия, которого она требовала. Не было ничего, что я могла бы сделать за мои короткие восемнадцать лет в рябой яме Неаполя, чтобы заслужить быть проданной  в сексуальное рабство моим собственным отцом.

Я не заслужила этого, но это происходило со мной.

Отсутствие поэтичности, справедливости или даже надежды давило на мои больные кости, как тяжелая гравитация.

В какой-то момент я почувствовала, как холодные пальцы скользят по моим волосам, смахивая их с влажного лба и ноющих плеч. Через некоторое время между моими губами была помещена соломинка, и я бездумно сосала, втягивая восхитительную, холодную струю воды по пересохшему горлу в пустой живот, где она плескалась, как взбалтывающееся море.

—Моя Красавица, — смутно услышала я из глубины своего погруженного в себя разума. —Моя спящая Красавица, пора просыпаться. Пора играть.

Я хотела подчиниться этому клиническому, резкому голосу, но мои глаза были горячими камнями в черепе, а мой мозг был заболоченной землей.

Словно почувствовав мою борьбу, мою готовность уступить его требованиям, голос мягко заставил меня замолчать, и пальцы снова настроились, чтобы пройтись по моим волосам. Холодное давление раздвинуло мои губы, нежеланный поцелуй нежеланного принца.

—Почему?— спросила я, едва проснувшись, но отчаянно пытаясь понять.

—Кровь моего врага, каким бы невинным он ни был, он все еще мой враг, — прошептал он мне на ухо, так что слова укоренились глубоко в моем бодрствовании и моих снах. —Нельзя вечно прятаться в беспамятстве. Я буду здесь, когда ты проснешься.

А потом он ушел, и я снова плыла в течение бесконечных часов, пока кошмар об Аиде, прорывающемся сквозь земную кору, чтобы схватить меня за лодыжки и утащить в ад, не разбудил меня с одышкой.

И мои глаза открылись.

Свет, льющийся через десятки массивных окон по обеим сторонам длинной комнаты, почти ослепил меня, отражение солнца на блестящих вощеных мраморных полах сильно пронзило мои роговицы прежде, чем я успела отвести взгляд.

Я зажмурилась и сосредоточилась на своем дыхании, а не на ужасающей боли в голове, груди и между ног, затем снова открыла глаза.

Я была в бальном зале.

Или, по крайней мере, я догадалась, что это бальный зал, благодаря его огромным размерам и беззастенчивой роскоши.

Хрустальные люстры стекали с куполообразных, красиво раскрашенных потолков, а акценты из золотой фольги завивались и разворачивались в сложных деталях на мраморных колоннах и бра, как дорогой мох на древних деревьях.

Я была голой, скрюченной в позе эмбриона на полу из белого и черного клетчатого мрамора, по которому тянулись  узловатые нити из золота. Мой взгляд остановился на длинной тяжелой металлической цепи, обмотанной вокруг стального шипа, прибитого посреди бального зала рядом с тем местом, где я сидела. Когда я слегка подвинулась, чтобы рассмотреть его более четко, шипение металла по мрамору ударило мне в уши, а тяжесть чего-то вокруг моей левой лодыжки заставила меня остановиться.

Медленно я выпрямила левую ногу и уставилась на толстые кожаные наручники, прикованные к моей лодыжке, и короткую цепь, прикрепляющую меня к полу.

Слезы навернулись на мои глаза, расплавленные и болезненные, когда они упали на мои щеки.

Я сидела в самой красивой комнате, которую я когда-либо видела или могла представить себе даже в самых смелых мечтах, но я была там не как гость и даже не как незнакомец.

Я была таким же декоративным, как золотая фольга, неподвижным, как эти гигантские мраморные колонны. Часть мебели собрана лордом Александром Дэвенпортом и принадлежит ему..

Я болезненно пошевелилась, застонав от боли, когда перевернулась на спину и уставилась в массивный потолок, а затем отчаянно пожалела, что сделала это.

Потому что там, в резком рельефе была изображена картина греческого бога Аида, одетого в черное, на железной колеснице, запряженной лошадьми-нежитью, прорывающимися сквозь землю, чтобы захватить богиню весны Персефону.

Я подумала, что каким-то образом в своем тумане я заметила картину и перенесла ее в свои сны, но в любом случае повторение мифа не успокоило мой измученный разум.

Пытаясь сосредоточиться на чем-то другом, я решила сесть и проверить боль в груди и между бедрами.

Со стоном я села и уставился на свою грудь.

На каждом конце был золотой слиток с бриллиантами, запертыми в обоих моих темно-коричневых сосках.

Другая, изогнутая и расположенная вертикально, пронзила капюшон моего клитора.

—Проклятье! —Я слабо выругалась при непристойном виде.

Я была девственницей, отмеченной распутным сексом, обещанием, которое мой новый Лорд и Хозяин вбил в мою плоть.

Моя свобода воли и мое тело больше не были моим контролем.

Они были его.

Словно вызванный запахом моего смятения, он появился, всего лишь тень в дверном проеме у дальнего края моей позолоченной клетки.

— Ах, она просыпается, — сказал он тихо, но в тишине бального зала его голос донесся до меня так интимно, словно он прошептал мне на ухо.

Я вздрогнула.

— Подойди поближе, — хрипло крикнула я, полная фальшивой бравады. — Чтобы я могла смотреть тебе в глаза, когда посылаю тебя к черту.

Низкий дымный смешок. — О Козима, ты сомневаешься, что мы уже там?

Я смотрела на него, изо всех сил пытаясь проглотить рыдания отчаяния, которые грозили разорвать мое горло. Он двинулся вперед, его изящные кожаные туфли цокали по мрамору, словно тиканье часов, отсчитывающих время до моей смерти.

Когда он был всего в футе от нас, он ущипнул ткань своих брюк и присел на корточки, так что мы оказались почти на уровне глаз друг друга.

Он должен был бы выглядеть нелепо — его большое тело, сложенное вот так, его предплечья покоились на сильных бедрах, пальцы одной руки болтались так, что они могли перекинуться через моток моей цепи, — но он этого не сделал. Вместо этого он был грозным, сжатым в позу, которая напоминала хищника, занявшегося наблюдать за своей добычей. У него было все время в мире, чтобы наброситься, и он был уверен в своей способности поймать, поэтому решил поиграть со своим обедом.