Глава 45. Единственный, кто способен быть со мной на равных — мой соперник.

Фактически, если Янь Уши не желал останавливаться на ночь там, где спали смотритель и остальные, или покидать монастырь Белого дракона и найти для этого другое место, ему оставалось одно — разделить кров с Шэнь Цяо.

В любом случае Шэнь Цяо только что навёл в комнате порядок. Молодой ученик смотрителя всего пару дней назад просушил на солнце постельные принадлежности, и от них до сих пор очень приятно веяло впитавшимися теплом и свежестью.

Изначально постель рассчитывалась на одного человека, и пришлось бы несколько потесниться, чтобы уместиться на ней вдвоём, но Шэнь Цяо решил:

— Спите. Я помедитирую, заодно дам глазам отдохнуть.

Сквозь прорехи в оконной бумаге лунный свет местами освещал чрезвычайно скромно обставленную комнату. Тем же путём украдкой проскальзывал внутрь и ночной ветер. К счастью, в эту пору погода стояла тёплая, да и оба они были знатоками боевых искусств, потому не беспокоились подхватить простуду.

Подобный зелёной сосне и изумрудному бамбуку [1], Шэнь Цяо сидел с абсолютно прямой спиной, поджав ноги под себя. С приходом лета одежды становились всё легче; скользнув взглядом ниже, можно было смутно различить линию его талии.

[1] 青松 (qīngsōng) — зелёная сосна; обр. воплощение стойкости физической и моральной, процветания и мощи, непоколебимой честности, неизменной верности; выносливый, крепкий; 翠竹 (cuìzhú) — изумрудный бамбук; обр. непреклонный, высших моральных качеств благородный муж.

Время текло неторопливо, луна поднялась в зенит и заполнила колодец холодным сиянием.

Янь Уши долго не сводил глаз с очертаний спины Шэнь Цяо и вдруг молниеносно ткнул пальцем ему между лопаток, в сердце.

Погружённый в медитацию, Шэнь Цяо как раз вступил в своего рода состояние перехода от одного глубочайшего к другому [2]. Однако, если знаток боевых искусств не уединился практиковать взаперти, а находился в незнакомом окружении, даже пребывая сознанием вне тела, тончайшей нитью мысли он непременно оставался связан с реальностью, чтобы обезопаситься от злоумышленников. Шэнь Цяо был готов к вероятному нападению, но лишь снаружи, и совсем не ожидал, что опасность притаилась рядом — в лице коварства Янь Уши.

[2] 玄之又玄 (xuán zhī yòu xuán) — от одного глубочайшего к другому, или таинственный и мистический. Выражение из 《道德经》 Дао Дэ Цзин《老子》：«玄之又玄，众妙之门»  (xuán zhī yòu xuán, zhòng miào zhī mén) «Таинственный и мистический, дверь ко всем чудесам», даосский термин, сфера состояния, в которой тело «Дао» не имеет формы, но обладает всенаправленностью и всеобъемлет. Находиться в этих дверях — пребывать в осмысленном единении с процессом непрерывного преобразования всей Вселенной, как воплощения принципа Дао; обр. нечто таинственное, сокровенное, глубоко мистическое, трудное для понимания, ввиду постоянной изменчивости.

Хотя ментальный «недремлющий страж» и призвал его очень быстро очнуться от медитации, всё же их нынешние уровни боевых искусств стояли один от другого очень далеко, а мужчины, наоборот, находились друг к другу слишком близко. К тому времени, как Шэнь Цяо среагировал, важные акупунктурные точки на его спине оказались уже заблокированы, лишив возможности пошевелиться.

Янь Уши погладил его по щеке и не сдержал лёгкого вздоха:

— А-Цяо, почему же ты так легко доверяешь посторонним?

Шэнь Цяо нахмурился:

— Я считал, мы друзья.

Янь Уши слабо улыбнулся:

— Сам виноват. Не заикнись ты о дружбе, пожалуй, я и подождал бы малость прежде, чем дать волю рукам. Этому почтенному разве нужен в друзья высмеянный всеми поголовно скитающийся глава ордена, который не в состоянии даже восстановить свои боевые навыки?

Шэнь Цяо не сказал ни слова.

Янь Уши поднял его на руки и, не удосужившись спросить согласия, вынес из комнаты.

Даже с весом ещё одного человека поступь главы ордена Янь осталась лёгкой, словно невесомой. В свете луны каждый шаг не оставлял и следа на листве, длинные полы и широкие рукава его одежд развевал поток ветра — образ создавался восхитительно грациозный и в высшей степени непринуждённый. Окажись здесь кто несведущий, определённо не поверил бы, что особа столь божественного облика может быть Владыкой демонов, одно имя которого приводило людей в ужас.

— Почему не спросишь, куда мы направляемся?

Шэнь Цяо снова не ответил. По незнанию, его могли принять за немого.

Янь Уши взглянул на него, но тот в ответ демонстративно закрыл глаза. Глава ордена Хуаньюэ не сдержал усмешки:

— Я взял тебя с собой навестить кое-кого и заодно рассказать одну историю. Раз встреча пока не состоялась, начну с истории.

— Более десяти лет назад, когда я только получил «Стратегию Алого Яна», в глубине души отверг её, ведь совершенно не думал, что в этом мире существует некое боевое искусство, способное превзойти «Фундаментальные записи Феникса-Цилиня». Пусть даже я и проиграл Ци Фэнгэ, но из-за несовершенства своей личной практики боевых искусств, а вовсе не из-за проблемы в самих боевых искусствах. Прежде основатель первого поколения ордена Солнца и Луны в овладении «Фундаментальными записями Феникса-Цилиня» достиг десятого, наивысшего, уровня. Никто в мире не мог с ним сравниться, и не имело значения, был ли знаток из даосского ордена или любого другого. Говорили, он прожил сто двадцать лет, в конце концов прорвался к наивысшему уровню боевых искусств, достиг просветления, отринул бренную плоть и стал бессмертным небожителем [3].

[3] 尸解 (shījiě) — даос. освободиться от бренной плоти и стать бессмертным небожителем; вознесение на Небо.

— Но позже, просматривая древние книги основ, оставленные орденом Солнца и Луны для будущих поколений, я обнаружил, что предание ошибочно. Тот человек хоть и дожил до ста двадцати лет, но не в погоне за высшим пределом мастерства достиг бессмертия. Он подвергся отклонению ци, его тело от жара разорвало на части. Несмотря на то, что «Фундаментальные записи Феникса-Цилиня» дают поразительную мощь, в них таится один смертельно опасный недостаток. В двух словах: человеческое тело подобно сосуду, по мере укрепления внутренней силы, оно преобразуется, адаптируясь к росту уровня боевых искусств. Чем выше уровень, тем прочнее меридианы.

Шэнь Цяо, как и прежде, молчал, но выражение его лица выдавало внимательного слушателя.

Янь Уши продолжил:

— Но с «Фундаментальными записями Феникса-Цилиня» всё наоборот. Чем превосходнее уровень владения боевым искусством, тем большему ограничению подвергается тело. В момент, когда «сосуд» уже не может измениться и приспособиться, он разлетается в клочья, и человек гибнет.

Шэнь Цяо, наконец, заговорил:

— Упомянутым вами недостатком, по сути, обладают все боевые искусства. Путь совершенствования не имеет предела, но возможности физического тела и таланты человека изначально заложены природой, и продолжительность жизни тоже невелика. Непрерывно стремясь достичь вершин мастерства, однажды все окажутся перед этим безысходным положением. Мой наставник по той же причине, практикуясь в уединении, потерпел неудачу и отошёл в мир иной.

Пусть его боевые искусства теперь далеко не так хороши, как раньше, ясность представления Шэнь Цяо всё же сохранил, и в обсуждении темы, разумеется, не испытывал затруднений.

— Верно, но, пожелай он остановиться, не возникло бы незримой угрозы, а от прекращения практики «Фундаментальных записей Феникса-Цилиня», напротив, губительное воздействие на тело с течением времени будет только усугубляться. Поэтому мне на ум пришла «Стратегия Алого Яна». Если и правда возможно срастить друг с другом различные направления школ боевых искусств, кто знает, к какому в итоге неожиданному результату это способно привести.

Шэнь Цяо заметил:

— Но вы потерпели неудачу.

Янь Уши слегка усмехнулся:

— Я потерпел неудачу, потому что слишком торопился достичь цели. Считай, собственными руками посеял в себе зерно скрытой опасности отклонения ци.

Шэнь Цяо внезапно нахмурился:

— Несмотря на подобный изъян, Хуаньюэ и две другие школы всё же практикуют «Фундаментальные записи Феникса-Цилиня». Не приведёт ли это к тому, что все они попадут в то же тяжёлое положение?

Янь Уши прыснул со смеху, наконец остановился и спустил его на землю.

— А-Цяо, ох, А-Цяо, всякий раз умудряешься превзойти мои ожидания. Я думал, ты спросишь, к чему я рассказал всё это тебе, а тебя больше заботит жизнь и смерть чужих людей. Не беспокойся, этот изъян обнаружится лишь по достижении определённого уровня. Одарённые, достигшие практикой, подобно мне, девятого уровня, глядя на Цзянху, крайне редко встречают достойного соперника. Даже заведомо зная о наличие недостатка, они всё же не находят в себе сил отказаться от этих боевых искусств.

— История окончена. Какие у тебя мысли?

Шэнь Цяо покачал головой.

Его ответная реакция, похоже, немного разочаровала Янь Уши. Едва он собрался что-то сказать, воздух всколыхнул донёсшийся издалека смех:

— Манеры главы ордена Янь по-прежнему воплощение элегантности. Я и впрямь сильно беспокоился о тебе!

Голос лился отовсюду, раздавался то далеко, то близко, то долетал как с края света, то возникал возле самого уха. Шэнь Цяо расслышал струящееся в этих звуках упоительное обольщение, и у него мгновенно возникло зловещее предчувствие.

Янь Уши холодно произнёс:

— Сан Цзинсин, против меня используешь «Дьявольское обаяние», опозориться хочешь?

Мужчина рассмеялся ему в ответ. Будто сжав пространство, он преодолел большое расстояние между ними всего за несколько шагов.

Репутация Сан Цзинсина в Цзянху куда более скверная, чем у Янь Уши, но из-за ужасающей силы его боевых искусств почти никто и не помышлял противостоять ему лицом к лицу. Предпочитали молча сносить обиды и оскорбления и уступать во избежание дальнейших неприятностей. Самый наглядный пример: несколько лет тому назад Сан Цзинсину случайно приглянулась младшая дочь Жэнь Иня из префектуры Сянь, известного как «Бесподобный безумный клинок». Она от рождения обладала совершенно белоснежной кожей, и Сан Цзинсин потребовал её себе в ученицы. Все понимали, что для него «принять в ученики» всего лишь предлог, а истинная цель состояла в непрерывном поиске женщин для личной практики «двойного совершенствования». Жэнь Инь хотя и был по натуре очень вспыльчивым, но не осмелился дать ему отпор и отступил. Стерпев унижение и став для всех посмешищем, он в итоге отдал свою дочь, а сам со всей семьёй забрался в глушь жить в покое и с тех пор дел Цзянху больше не касался. Говорили, не прошло и нескольких лет со вступления его младшей дочери в Хэхуань, а Сан Цзинсин и другие влиятельные знатоки ордена пресытились ею и бросили Хо Сицзину. Тот содрал кожу с её лица и натянул на деревянную куклу ребёнка, пополнив свою коллекцию.