Глава 40. Почему бы тебе не провести со мной ночь?

Как затихающий гул прибоя, изначально слышимый за переулком гомон зазывающих торговцев постепенно смолк, и в ушах воцарилась абсолютная тишина.

Шэнь Цяо не нужно было открывать глаз, чтобы понимать, что он стоит на прежнем месте.

Тем не менее, казалось, что вокруг образовалась невидимая сила, которая воздействовала на него, побуждая прийти к ошибочному суждению, будто он оказался в другом.

Это было довольно странное чувство. Когда внутренняя ци человека достигает определенного уровня, она может даже манипулировать окружающим пространством и запутывать чувства противника, сбивая его с толку.

Другая сторона, очевидно, решила таким образом объявить о своем присутствии и оказать психологическое давление на Шэнь Цяо, но, так как последний не чувствовал исходящей от них враждебности, он не сдвинулся с места.

Лязг яшмовых подвесок раздавался то вблизи, на расстоянии нескольких шагов, то доносился издалека за десять ли. Звук шёл на него со всех сторон, неотступно, подобно тени, следующей за телом, или гангрене, поразившей кости.

Звон нефрита был чистым и мелодичным, но, даже такой приятный для слуха, при долгом прослушивании он неизбежно навевал на людей тревогу. Шэнь Цяо держался за бамбуковую палку и стоял совершенно неподвижно. С опущенной головой и закрытыми глазами, он выглядел так, будто задремал.

Вдруг он зашевелился.

Бамбуковая палка с молниеносной быстротой метнулась вперед!

Вслед за движением руки фигура Шэнь Цяо, подобно выпущенной из лука стреле, устремилась вперед — образ, в корне контрастирующий с его привычным болезненным видом. Словно гепард, дождавшийся подходящего случая, он метко бросился к своей цели.

Место, куда направлялась бамбуковая палка, явно было пустым, но когда палка, заряженная внутренней Ци, обратилась в белую радугу и достигла его, невидимый барьер вокруг тотчас разбился вдребезги. Отрезанные от него доселе внешние звуки возобновились.

— Откуда родом этот выдающийся человек? Не лишне было бы показаться, — промолвил Шэнь Цяо.

— Я долго ждал уважаемого гостя в Институте Линьчуань, но, поскольку он так и не появился, я решил сам выйти и поприветствовать его. Прошу извинить мою недавнюю грубость, — откуда-то издалека донесся спокойный и мягкий голос.

Этот человек даже не пытался скрыть звук своих шагов. Каждый из них отдавался четким и мерным, как звон колокола, стуком в сердцах людей.

Шэнь Цяо знал, что это результат соединения внутренней ци и иллюзионизма. Подобно тому, как он только что «заблокировал» внешние звуки, он мог привести противника в трепет и тем самым захватить инициативу [1].

[1] 先发制人 (xiānfāzhìrén) — досл. кто выступит первым ― управляет другими; упредить противника.

— Так значит, это главный управляющий Жуянь. Я много о вас наслышан. Большая удача видеть вас сегодня.

Несмотря на то, что имя Жуянь Кэхуэя, как главы конфуцианской школы, а также одного из трех знатоков боевых искусств Поднебесной, было известно каждому, наряд его был очень скромен. Простая холщовая одежда, матерчатые башмаки, волосы, завернутые в кусочек ткани, и весьма заурядное лицо; он выглядел как любой другой обычный мужчина средних лет. Помести его в толпу — и он не привлечет к себе лишнего внимания.

Однако в этот самый момент, пока он неторопливо шёл с другого конца переулка, никто не мог усомниться в его личности.

Потому что немногие в мире могли держаться так же, как он.

— В тот год, когда пришло известие о том, что почтенный Ци вознёсся на небеса, я находился в закрытой медитации и не смог вовремя отправить людей выразить соболезнования. Покинув её, я был потрясён этой новостью. Глава ордена Ци — личность выдающихся качеств, его боевые подвиги не имеют себе равных в этом мире. Этот вызывающий всеобщее восхищение человек отошёл в иной мир слишком внезапно. Сердце Кэхуэя было наполнено глубочайшей печалью и сожалением. Соболезную вам, даос Шэнь.

Когда чьи-то боевые навыки достигали того уровня, что сейчас у Жуянь Кэхуэя, они начинали взаимно уважать и ценить подобных им знатоков. Поэтому его речь была не столь преувеличенной лестью, сколь в большинстве своем искренней.

Шэнь Цяо сложил руки и вежливо поклонился, приветствуя мужчину.

— Я хотел бы поблагодарить верховного наставника Жуянь за его доброту от имени моего шицзуня. Однажды он сказал, что, хотя ему и не удалось прожить так долго, как можно сяньтяньскому знатоку, он всё же считал, что умереть ради достижения окончательного пути боевых искусств стоит того. Поэтому, пожалуйста, не печальтесь о смерти шицзуня, верховный наставник Жуянь. Как он говорил: «Мы в пути не одиноки, ибо нас сопровождают небо и земля».

— «Мы в пути не одиноки, ибо нас сопровождают небо и земля». Бессмертный Ци поистине незаурядный человек, раз сказал подобное! — вздохнул Жуянь Кэхуэй, после чего вперил взор на Шэнь Цяо.

— Когда я уходил, в чайной беседке как раз кипятилась вода; чай, должно быть, уже готов. Быть может, даочжан [2] Шэнь расположен к прогулке по Институту Линьчуань?

[2] 道长 (dàozhǎng) — служитель даосского храма, монах.

— Прожив слишком долго на севере, боюсь, я не привык к южному чаю.

На всём свете лишь единицы получали личное приглашение Жуянь Кэхуэя, и всё же он вежливо отказался от того, что другие сочли бы за огромную честь.

Жуянь Кэхуэй улыбнулся и, казалось, ничуть не обиделся:

— Южный чай обладает особым изыском и всеобъемлющим характером. Только так он может впитать в себя все реки и им подобное и обратиться безграничным океаном.

Шэнь Цяо улыбнулся в ответ:

— Но я опасаюсь того, что ждет меня по окончании пира [3]. Будет трудно не согласиться с вашими просьбами, когда я уже угостился вашим чаем. Как ни смотри, оказаться в таком положении будет некрасиво.

[3] 拿人手短，吃人嘴软 (nárén shǒu duǎn, chīrén zuǐruǎn) — досл. кто кормится из чужих рук, не скажет дурного слова о кормильце.

— Северные земли, несомненно, обширны и богаты на ресурсы, но и Юг им не уступает. После того, как вы отведаете чай из Института Линьчуань, быть может, вы и сами не захотите уходить, даже если я не буду настаивать на том, чтобы вы остались.

Если это так, то неужели все предыдущие посетители Института Линьчуань были накачаны наркотиками и потому не желали оттуда уходить? Шэнь Цяо не смог сдержать смеха при этой мысли.

Жуянь Кэхуэй удивился:

— Над чем вы смеетесь, даос Шэнь? Вы находите мои слова смешными?

Шэнь Цяо махнул рукой:

— Прошу извинить, это было бестактно с моей стороны. Это не имеет к вам никакого отношения, главный управляющий.

Будь здесь Янь Уши, он определенно высмеял бы противную сторону, но это, естественно, не то, что будет делать Шэнь Цяо.

До этого дня Жуянь Кэхуэй никогда не думал, что Шэнь Цяо окажется таким упрямым. Потому что, независимо от того, будь то из соображений о собственном будущем или по какой-то другой причине, бывший глава ордена, как правило, не строит тесных отношений с теми, кто принадлежит к демоническим школам. Ходят слухи, что Янь Уши спас жизнь Шэнь Цяо и привязал к себе, в то время как Шэнь Цяо, в свою очередь, опирался на защиту Янь Уши. Поначалу Жуянь Кэхуэй не верил в эти слухи, но реакция Шэнь Цяо заставила его задуматься.

— Я имел честь повидаться с Бессмертным Ци до его кончины, — сказал Жуянь Кэхуэй. — Мы были знакомы всего несколько дней, но чувствовали себя так, словно являлись давними друзьями. Однажды я спросил вашего учителя, не желает ли он присоединиться ко мне и поддержать мудрого правителя, чтобы вернуть спокойствие и процветание этому миру. Несмотря на то, что он не хотел вовлекать вершину Сюаньду в общественную жизнь, он одобрял подлинное учение, и именно это заставило его заключить двадцатилетний договор с Хулугу. Даос Шэнь больше не глава ордена вершины Сюаньду, но всё ещё ученик Бессмертного Ци. Неужели вы и правда с такой лёгкостью готовы отказаться от принципиальной позиции своего наставника?

— Боюсь, что главный управляющий Жуянь ошибается, — ответил Шэнь Цяо. — Мои отношения с главой Янь не такие, какими их считает общество, но даже с учетом этого династия Чжоу, которой помогает орден Хуаньюэ, с каждым днем лишь процветает. Вы хотите сказать, что только из-за его принадлежности к роду Сяньбэй Юйвэнь Юн не может править Центральными равнинами и объединить мир? Мой шицзунь выступал против сотрудничества с другими народами в ущерб интересам жителей Центральных равнин. Если же иноземец приходит на нашу территорию, изучает нашу культуру и относится ко всем людям, будь то к ханьцам, то к представителям иных народов, одинаково, почему же он не может стать хорошим правителем?

Жуянь Кэхуэй покачал головой. Теперь его голос звучал более серьезно.

— Варвары навсегда останутся варварами, и факт этот не переменится от их появления и расселения на Центральных равнинах. Только взгляните на династию Ци. Императорская семья Гао даже не происходит от иноземцев, но изменилась настолько, потому что слишком свыклась с чужой культурой. От ханьского этикета не осталось и следа! Император Ци выжил из ума, позволив женщинам и ничтожным умишкам устраивать смуту и беспорядки в монаршем дворе. Царствование Гао, вероятно, подходит к концу. Династия Чжоу же пришла к власти не без помощи народа Туцзюэ. Позже она даже пошла на установление брачных уз, всячески заискивая перед тюрками. Что касается вреда, причиненного Туцзюэ Центральным равнинам, даос Шэнь, должно быть, и сам осведомлен.

Говоря по существу, в глазах Жуянь Кэхуэя мудрым правителем, способным объединить страну в будущем, был император Чэнь, потому он хотел убедить Шэнь Цяо встать на правильный путь. Фактически, поскольку Шэнь Цяо больше не являлся главой ордена, а его боевые навыки далеко не те, что были раньше, его статус больше не соответствовал статусу Жуянь Кэхуэя. Это дело не стоило личного вмешательства Жуянь Кэхуэя, однако он всё равно пришёл, что показывало искренность его намерений.